Теодор Моммзен - Моммзен Т. История Рима.

• Название: Моммзен Т. История Рима.
• Автор: Теодор Моммзен
• Жанр: История

Теодор Моммзен. История Рима. — СПб.; «НАУКА», «ЮВЕНТА», 1997.

Воспроизведение перевода «Римской истории» (1939—1949 гг.) под научной редакцией С. И. Ковалева и Н. А. Машкина.

Ответственный редактор А. Б. Егоров. Редактор издательства Н. А. Никитина.

---

Уже шел одиннадцатый год, с тех пор как началась война. Опасность, которая за несколько лет перед тем угрожала существованию государства, по-видимому, исчезла; но тем сильнее чувствовался тяжелый и с каждым годом все усиливавшийся гнет бесконечной войны. Государственные финансы страдали от нее невероятно. После битвы при Каннах (538) [216 г.] была составлена из самых именитых людей особая банковская комиссия (tres viri mensarii), для того чтобы заведование государственными финансами в эти тяжелые времена находилось в руках бессменных и осмотрительных должностных лиц; быть может, эта комиссия и сделала все, что было возможно, но положение дел было таково, что и самое мудрое финансовое управление должно было оказаться несостоятельным. Немедленно вслед за началом войны серебряные и медные монеты были уменьшены в размерах, официальный курс серебряной монеты повышен с лишком на треть и пущена в оборот золотая монета, далеко превосходящая стоимость металла. Однако очень скоро и это оказалось недостаточным, пришлось делать подрядчикам заказы в кредит и смотреть на их проделки сквозь пальцы, потому что в них нуждались, пока наконец злостные хищения не вынудили эдилов привлечь ради примера самых недобросовестных к ответственности, предав их народному суду. Нередко и ненапрасно приходилось прибегать к патриотизму богатых людей, которые страдали сравнительно более всех. Солдаты из высших классов, унтер-офицеры и всадники отказывались от жалованья по доброй воле или под давлением общего настроения в армии. Владельцы рабов, которые были поставлены в армию общинами и после битвы при Беневенте отпущены на свободу, ответили на предложение банковской комиссии уплатить им вознаграждение, что они желают отсрочить эту уплату до окончания войны (540) [214 г.]. Так как на устройство народных празднеств и на поддержание общественных зданий в государственной казне не имелось денег, то компании, прежде бравшие на себя дела этого рода, изъявили готовность продолжать их безвозмездно (540) [214 г.]. И даже, как в первую пуническую войну, был вооружен и снабжен матросами флот на деньги, добровольно предложенные правительству взаймы богатыми людьми (544) [210 г.]. Сиротские капиталы были израсходованы, и наконец в год взятия Тарента правительство взялось даже за последний, отложенный на черный день, капитал, который в течение долгого времени лежал нетронутым (1 144 тыс. талеров). Но при всем этом у государства недоставало денег на самые необходимые расходы; наибольшие опасения вызывало то, что не было возможности вовремя выплачивать солдатам жалованье в более отдаленных странах. Впрочем, невозможность удовлетворить государственные потребности была еще не самым худшим из материальных бедствий. Поля оставались повсюду невозделанными; даже там, где не свирепствовала война, недоставало рук для мотыги и серпа. Цена медимна (прусского шеффеля) поднялась до 15 динаров (3⅓ талера), т. е. по меньшей мере втрое против столичной средней цены, и многим пришлось бы умирать с голоду, если бы не подвезли хлеба из Египта и в особенности если бы вновь расцветавшее в Сицилии земледелие не предотвратило крайней нужды. А в какой мере такое положение разоряет мелкие земледельческие хозяйства, пожирает тяжелым трудом накопленные сбережения и превращает цветущие селения в притоны нищих и грабителей, известно нам по другим подобным же войнам, о которых до нас дошли более подробные сведения. Еще тревожнее этой материальной нужды было возраставшее отвращение римских союзников к участию в войне, пожиравшей их кровь и их имущество. Правда, нелатинские общины не играли в данном случае большей роли. Сама война уже доказала, что они были бессильны, пока латинская нация стояла за Рим; большему или меньшему нерасположению с их стороны можно было не придавать большого значения. Но теперь стали обнаруживаться колебания и в Лациуме. Большинство латинских общин в Этрурии, Лациуме, области марсов и северной Кампании, т. е. именно в тех латинских странах, которые непосредственно пострадали от войны менее всех других, заявили в 545 г. [209 г.] римскому сенату, что они впредь не будут доставлять ни контингентов, ни налогов и предоставляют самим римлянам нести бремя войны, которая ведется в их интересах. Это вызвало в Риме сильное замешательство, но в тот момент не было никакой возможности сломить это сопротивление. К счастью, не все латинские общины поступили так. Колонии, основанные в Галлии, Пицене и южной Италии с могущественным и патриотически настроенным городом Фрегеллами во главе, напротив того, заявили, что теперь они примкнут к Риму еще теснее и еще непоколебимее, конечно потому, что все они успели ясно убедиться, что от исхода войны их существование зависело еще более, чем существование столицы, и что эта война велась не только за Рим, но также и за латинскую гегемонию в Италии и даже за национальную независимость страны. Впрочем, и полуотпадение упомянутых выше общин, конечно, не было изменой отечеству, а было вызвано недальновидностью и истощением сил: не подлежит сомнению, что те же самые города с отвращением отвергли бы союз с финикийцами. Но все-таки это был разрыв между римлянами и латинами, который не мог оставаться без влияния на покоренное население тех стран. В Арреции тотчас обнаружилось опасное брожение; заговор, составленный среди этрусков в интересах Ганнибала, был открыт и показался настолько угрожающим, что туда были двинуты римские войска. Хотя это движение и было без труда подавлено войсками и полицией, однако оно явилось грозным указанием на то, что могло бы произойти в тех странах, если бы латинские крепости не держали их в страхе. При таком затруднительном и натянутом положении внезапно пришла весть, что Гасдрубал перешел осенью 546 г. [208 г.] через Пиренеи и что нужно готовиться к тому, что в следующем году придется вести в Италии войну с обоими сыновьями Гамилькара. Недаром Ганнибал держался на своем посту в течение стольких тяжелых лет; в чем ему отказывали карфагенская враждебная оппозиция и недальновидный Филипп, то наконец доставлял ему родной брат, в котором, как и в нем самом, был еще жив гений Гамилькара. Навербованные на финикийские деньги восемь тысяч лигуров уже были готовы соединиться с Гасдрубалом; он мог надеяться, что подобно своему брату поднимет против Рима галлов и быть может этрусков, лишь только одержит первую победу. Но Италия была уже не тем, чем она была одиннадцать лет назад: и государство и частные лица были истощены, латинский союз расшатался, лучший римский полководец только что пал на поле сражения, а Ганнибал еще не был побежден. Действительно, Сципион мог бы похвалиться милостями своего доброго гения, если бы этот гений предохранил и его самого и его отечество от последствий его непростительной ошибки.

Как и в годы крайней опасности, Рим снова поставил на ноги двадцать три легиона; он призвал добровольцев и стал набирать рекрутов среди людей, которых закон освобождал от военной службы. Гасдрубал появился по сю сторону Альп так скоро, как того не ожидали ни друзья, ни недруги (547) [207 г.]; галлы, уже привыкшие к переходу через их владения чужеземных армий, пропустили Гасдрубала через свои проходы за хорошую плату и снабдили его армию всем, в чем она нуждалась. Если в Риме и намеревались занять выходы альпийских проходов, то по-прежнему опоздали; уже были получены известия, что Гасдрубал стоит у берегов По, что он призывает галлов к оружию с таким же успехом, с каким некогда делал то же его брат, и что Плаценция осаждена. Консул Марк Ливий отправился в северную армию; ему уже давно следовало бы находиться на месте. Этрурия и Умбрия были охвачены брожением; выходившие оттуда добровольцы усиливали финикийскую армию. Коллега Ливия Гай Нерон призвал к себе на помощь из Венузии претора Гая Гостилия Тубула и поспешил во главе 40-тысячной армии преградить Ганнибалу дорогу на север. Ганнибал собрал все свои войска на бреттийской территории и, продвигаясь вперед по большой дороге, которая ведет из Региона в Апулию, встретился с консулом подле Грумента. Дело дошло до упорного сражения, в котором Нерон приписал себе победу; однако Ганнибал успел, хотя и не без потерь, ускользнуть от неприятеля; он совершил одно из тех искусных обходных движений, к которым и прежде не раз прибегал, а затем беспрепятственно достиг Апулии. Там он остановился, расположившись лагерем сначала подле Венузии, а потом подле Канузия; следовавший за ним по пятам Нерон останавливался и тут и там вблизи от него. По-видимому, не подлежит сомнению, что Ганнибал останавливался добровольно и что не римская армия мешала ему двигаться далее; следует полагать, что он остановился именно там и не пошел далее на север вследствие предварительного соглашения с Гасдрубалом или потому, что ожидал каких-либо известий о движениях Гасдрубала, но каких именно — нам неизвестно. В то время как две армии стояли в бездействии одна против другой, нетерпеливо ожидаемая в лагере Ганнибала депеша от Гасдрубала была перехвачена сторожевыми постами Нерона; она извещала, что Гасдрубал намеревался идти по Фламиниевой дороге, поэтому будет сначала подвигаться берегом моря, а потом, перейдя через Апеннины подле Фана, пойдет на Нарнию, где надеется соединиться с Ганнибалом. Нерон тотчас дал столичному резерву приказание идти на Нарнию, так как там предполагали соединиться две неприятельские армии; взамен этого в столицу был отправлен отряд, стоявший подле Капуи, и был сформирован новый резерв. Уверенный, что Ганнибал ничего не знает о намерениях брата и будет по-прежнему ждать в Апулии, Нерон решился за смелое предприятие: с небольшим отборным отрядом из 7 тысяч человек он двинулся форсированным маршем к северу в надежде, что при содействии коллеги ему удастся заставить Гасдрубала принять сражение; он мог это сделать потому, что оставленная им римская армия все-таки была достаточно сильна, чтобы выдержать нападение Ганнибала или идти вслед за ним и прибыть в одно время на место решительной битвы, в случае если бы Ганнибал двинулся вперед. Нерон нашел своего коллегу Марка Ливия подле Сены Галльской ожидающим появления неприятеля. Оба консула немедленно выступили против Гасдрубала, которого застали за переправой через Метавр. Гасдрубал, желая избежать битвы, попытался ускользнуть от римлян, но его проводники покинули его: он сбился с пути в незнакомой ему местности и был настигнут римской конницей, которая задержала его до прибытия римской пехоты, так что он уже не мог избежать сражения. Гасдрубал поставил на своем правом фланге испанцев и впереди их десять слонов, а галлов — на левом и предоставил их самим себе. На правом фланге исход борьбы оставался невыясненным и командовавшего там консула Ливия сильно теснил неприятель; наконец Нерон, повторяя тактически свое стратегическое движение, оставил неподвижно стоявшего перед ним врага и, обойдя свою собственную армию, напал на фланг испанцев. С трудом одержанная и очень кровопролитная победа была полной; неприятельская армия, которой некуда было отступить, была истреблена, а ее лагерь был взят приступом. Когда Гасдрубал убедился, что превосходно веденное сражение проиграно, он, как и отец, стал искать и нашел почетную смерть воина. И как полководец и как человек он был достойным братом Ганнибала. На следующий день после битвы Нерон снова выступил в поход и после почти двухнедельного отсутствия снова занял позицию в Апулии против армии Ганнибала, до которой еще не дошло никаких известий о случившемся и который еще не трогался с места. Эти известия доставил ему консул в виде головы брата, которую римлянин приказал перебросить неприятельским сторожевым постам, отплатив таким способом великому противнику — считавшему для себя унижением воевать с мертвыми — за почетное погребение Павла, Гракха и Марцелла. Ганнибал понял, что его ожидания были напрасны и что все кончено. Он покинул Апулию, Луканию и даже Метапонт и отступил со своей армией на бреттийскую территорию, гавани которой остались его единственным прибежищем. Благодаря энергии римских полководцев и еще более беспримерно благоприятному стечению обстоятельств Рим избавился от опасности, которая была так велика, что вполне оправдывала упорство, с каким Ганнибал держался в Италии и которую можно было поставить наравне с опасностью, грозившей Риму после битвы при Каннах. Ликованию римлян не было границ; все снова принялись за свои дела со спокойствием мирного времени, так как все сознавали, что война не грозит серьезными опасностями.