Теодор Моммзен - Моммзен Т. История Рима.

• Название: Моммзен Т. История Рима.
• Автор: Теодор Моммзен
• Жанр: История

Теодор Моммзен. История Рима. — СПб.; «НАУКА», «ЮВЕНТА», 1997.

Воспроизведение перевода «Римской истории» (1939—1949 гг.) под научной редакцией С. И. Ковалева и Н. А. Машкина.

Ответственный редактор А. Б. Егоров. Редактор издательства Н. А. Никитина.

---

ГЛАВА X

ТРЕТЬЯ МАКЕДОНСКАЯ ВОЙНА.

Филипп Македонский был глубоко оскорблен тем, как с ним обошлись римляне после заключения мира с Антиохом; дальнейшие события не могли заглушить его негодования. Его соседями в Греции и Фракии были большей частью общины, столько же дрожавшие когда-то от страха перед македонянами, сколько теперь перед именем Рима, и, естественно, старавшиеся отплатить падшей великой державе за все те оскорбления, которые получали от Македонии со времен Филиппа II; мелочное тщеславие и дешевый антимакедонский патриотизм того времени проявлялись на съездах различных союзов и в беспрестанных жалобах римскому сенату. Филиппу было уступлено римлянами то, что от отнял у этолийцев, но к этолийцам формально примкнул в Фессалии только союз Магнетов, а те города, которые были отняты Филиппом у двух других фессалийских союзов — у фессалийского, в тесном смысле слова, и у перребского, — были от него потребованы обратно на том основании, что он только освободил их, а не завоевал. И афаманы воображали, что могут требовать для себя свободы, и Эвмен претендовал на приморские города, прежде принадлежавшие Антиоху, в собственно Фракии, особенно на Энос и Маронею, хотя по мирному договору с Антиохом ему был категорически предоставлен только фракийский Херсонес. Все эти жалобы и бесчисленное множество других, более мелких — на помощь, оказанную Прузию против Эвмена, на торговую конкуренцию, на нарушение договоров, на похищение рогатого скота — стекались в Рим. Македонскому царю приходилось отвечать перед римским сенатом на обвинения, возводимые против него разным самодержавным сбродом, и подчиняться всякому решению — и справедливому и несправедливому; ему приходилось постоянно убеждаться, что приговоры обыкновенно выносятся не в его пользу; ему приходилось со скрежетом зубов выводить свои гарнизоны с фракийского побережья, из фессалийских и перребских городов и вежливо принимать римских комиссаров, приезжавших удостовериться, все ли исполнено как приказано. В Риме не питали к Филиппу такой же ненависти, какую питали к Карфагену; там даже были во многих отношениях хорошо расположены к владетелю Македонии; в сношениях с Филиппом не пренебрегали всеми внешними приличиями, так же как в Ливии, и тем не менее положение Македонии в принципе ничем не отличалось от положения Карфагена. Но Филипп был неспособен выносить такую пытку с финикийским терпением. С присущей ему страстностью после своего поражения он был зол не столько на достойного уважения противника, сколько на вероломного союзника, и по стародавней привычке держаться не македонской, а своей личной политики увидел в войне с Антиохом лишь очень удобный случай безотлагательно расплатиться с союзником, который позорно покинул его в беде и изменил ему. Этой цели он достиг; но римляне очень хорошо понимали, что македонянином руководила не дружба к Риму, а вражда к Антиоху, да и вообще они не имели обыкновения подчинять свою политику такому личному сочувствию или несочувствию; поэтому они из предосторожности не предоставили Филиппу никаких существенных материальных выгод. Напротив того, Атталиды с той минуты, как достигли власти, были злейшими врагами Македонии и предметом самой ожесточенной и политической и личной ненависти Филиппа: они более всякой другой восточной державы содействовали раздроблению Македонии и Сирии и расширению римского протектората на Востоке; во время последней войны, в то время как Филипп добровольно и лояльно держал сторону Рима, они были принуждены также стоять за Рим ради своего собственного существования; поэтому римляне и воспользовались этими Атталидами как оружием, для того чтобы восстановить то царство Лисимаха, уничтожение которого было самым важным достижением заменивших Александра македонских властителей, и чтобы создать в соседстве с Македонией такое государство, которое не уступало бы ей по своему могуществу и в то же время принадлежало бы к числу римских клиентов. Все-таки мудрый и заботящийся об интересах своего народа правитель едва ли решился бы при обстоятельствах того времени возобновить неравную борьбу с Римом; но в характере Филиппа самым сильным из всех благородных чувств было чувство чести, а из всех низких — мстительность; поэтому его действиями никогда не руководили ни трусость, ни готовность смиряться перед велениями судьбы, и в глубине души он питал намерение еще раз попытать счастья. На новые оскорбления, которыми стали осыпать Македонию на съездах в Фессалии, он отвечал словами Феокрита, «что солнце еще не закатилось в последний раз» 211 .

Филипп подготовлял исполнение своих замыслов и скрывал их от римлян с таким рвением, с таким спокойствием и с такой последовательностью, что, действуй он точно так же в иные, лучшие времена, он быть может дал бы судьбам мира совсем иное направление. Для этого крутого и гордого человека была крайне тяжелым испытанием та покорность римлянам, ценой которой он покупал себе необходимую отсрочку; но он мужественно вынес эту пытку, а за то, что он был принужден сдерживать свой гнев, тяжело поплатились его подданные и такие невинные жертвы раздоров, как несчастная Маронея. Еще в 571 г. [183 г.] война, по-видимому, была готова вспыхнуть, но младший сын Филиппа Димитрий, живший в течение нескольких лет в Риме в качестве заложника и пользовавшийся там всеобщей любовью, уладил по приказанию отца соглашение с римлянами. Сенат и особенно руководивший греческими делами Фламинин старались организовать в Македонии римскую партию, способную парализовать стремления Филиппа, о которых, конечно, знали в Риме, и вождем этой партии, а быть может даже и будущим царем Македонии, был избран юный, страстно привязанный к Риму, принц. Сенат постарался дать делу такой оборот, что прощает отца ради сына; естественным последствием этого явились раздоры в царском семействе; старший сын Филиппа Персей, назначенный отцом в наследники престола, но родившийся от неравного брака, стал смотреть на брата как на будущего соперника и задумал погубить его. Димитрий, по-видимому, не принимал участия в римских интригах; только необоснованное подозрение в преступлении принудило его нарушить свой долг, да и тогда он, кажется, не замышлял ничего другого кроме бегства в Рим. Но Персей позаботился о том, чтобы его отец был извещен об этом замысле надлежащим образом; подложное письмо от Фламинина к Димитрию довершило дело и побудило отца дать приказание умертвить сына. Филипп узнал о кознях Персея слишком поздно, и смерть настигла его в то время, как он намеревался наказать и устранить от престола братоубийцу. Он умер в 575 г. [179 г.] в Деметриаде на пятьдесят девятом году жизни. Свое царство он оставил развалившимся, свое семейство — в раздорах, с прискорбием сознавая, что все его усилия и все преступления были напрасны. Его сын Персей вступил на престол, не встретив противодействия ни в Македонии, ни со стороны римского сената. Это был красивый мужчина, искусный во всех физических упражнениях, выросший в лагере и привыкший командовать, властный и неразборчивый в выборе средств, как отец. Он не увлекался вином и женщинами, из-за которых Филипп слишком часто позабывал о своих обязанностях правителя; он был настолько же стоек и терпелив, насколько его отец был легкомыслен и страстен. Филипп, вступивший на престол еще ребенком и в первые двадцать лет своего царствования встречавший во всем удачу, был избалован и испорчен судьбой, Персей вступил на престол на тридцать первом году жизни, и так как он еще ребенком участвовал в несчастной войне с римлянами и рос под бременем унижения и с надеждой на скорое возрождение государства, то унаследовал от отца вместе с царством и его заботы, его озлобление и его надежды. Действительно, он принялся со всей энергией за продолжение начатого отцом дела и стал с усиленным рвением готовиться к войне с Римом; его побуждало к тому убеждение, что, конечно, не благодаря римлянам он носил македонскую корону. Македонская нация с гордостью взирала на монарха, которого привыкла видеть сражающимся во главе своей молодежи; и его соотечественники и многие из эллинов всех племен были убеждены, что нашли в нем настоящего вождя для предстоящей войны за свободу. Но он был не тем, каким казался; ему недоставало гениальности Филиппа и его способности напрягать все свои силы, недоставало тех поистине царских качеств, которые затемнялись и извращались в Филиппе от счастья, но снова проявлялись во всем блеске под очистительным влиянием невзгод. Филипп не налагал на самого себя никаких стеснений и предоставлял дела на произвол судьбы; но, когда было нужно, он находил в себе достаточно силы, чтобы действовать с быстротой и энергией. Персей составлял обширные и искусно задуманные планы и преследовал их с неутомимой настойчивостью; но, когда наступала решительная минута и когда все, что он задумал и подготовил, переходило в живую действительность, он пугался своего собственного дела. Как у всех ограниченных людей, средства обращались у него в цель; он накоплял сокровища за сокровищами для войны с римлянами, а когда римляне проникли в его владения, он был не в силах расстаться со своим золотом. О характере отца и сына можно составить себе понятие по тому факту, что после поражения первый прежде всего поспешил уничтожить в своем кабинете компрометирующие его бумаги, а второй забрал свою казну и сел на корабль. В обыкновенное время из Персея мог бы выйти ничем не выдающийся царь, который был бы не хуже и даже лучше многих других, но он не был способен руководить таким предприятием, которое могло иметь успех только при условии, если бы во главе его стоял необыкновенный человек.