Теодор Моммзен - Моммзен Т. История Рима.

• Название: Моммзен Т. История Рима.
• Автор: Теодор Моммзен
• Жанр: История

Теодор Моммзен. История Рима. — СПб.; «НАУКА», «ЮВЕНТА», 1997.

Воспроизведение перевода «Римской истории» (1939—1949 гг.) под научной редакцией С. И. Ковалева и Н. А. Машкина.

Ответственный редактор А. Б. Егоров. Редактор издательства Н. А. Никитина.

---

Резкой противоположностью этой призрачной религии являлись различные чужеземные культы, которым римляне того времени оказывали радушное гостеприимство и которым во всяком случае нельзя отказать в несомненной жизненной силе. Мы встречаем эти культы повсюду, у знатных дам и господ и среди рабов, у полководцев и солдат, в Италии и в провинциях. Трудно поверить, в какие высокие круги эти суеверия нашли уже доступ в то время. Когда во время войны с кимврами сирийская пророчица Марфа вызвалась указать сенату пути и средства для победы над германцами, ее предложение было с презрением отвергнуто; но римские дамы, в том числе жена Мария, все же отправили пророчицу в главную квартиру, где Марий радушно принял ее и возил ее с собой до тех пор, пока тевтоны не были побеждены. Вожди самых различных партий во время гражданской войны — Марий, Октавий, Сулла — сходились в своей вере в знамения и предсказания. Даже сенату пришлось во время смуты 667 г. [87 г.] издавать распоряжения в соответствии с бреднями одной полоумной пророчицы. Для застывшей римско-эллинской религии и для растущей потребности народа в более сильных религиозных наркотиках характерно следующее: суеверия уже не связывались с национальной религией, как например, в мистериях Вакха; даже этрусская мистика осталась уже позади, на первом плане стояли исключительно культы, созревшие в жарких странах Востока. Этому весьма способствовало массовое проникновение малоазийских и сирийских элементов в результате ввоза рабов и возросших сношений Италии с Востоком. Мощь этих чужеземных религий особенно ярко сказалась в восстаниях сицилийских рабов, главным образом, уроженцев Сирии. Эвн изрыгал пламя, Афинион читал будущее по звездам; на свинцовых ядрах, которые употребляли рабы в этих войнах, были начертаны имена богов, в числе последних наряду с Зевсом и Артемидой чаще всего встречаются имена таинственных матерей богов, которые переселились с острова Крита в Сицилию и стали там предметом ревностного поклонения. Такое же влияние оказывали торговые сношения, особенно с тех пор, когда товары из Берита и Александрии стали направляться непосредственно в италийские гавани. Остия и Путеолы стали главными складочными пунктами не только сирийских благовоний и египетского полотна, но и восточных верований. Вместе со смешением народов всюду усиливается смешение различных религий. Самым распространенным среди всех дозволенных культов был культ пессинунтской матери богов; он импонировал толпе безбрачием своих священнослужителей-евнухов, своими пиршествами, музыкой, процессиями нищих и всей своей чувственной пышностью. Сборы пожертвований по домам уже считаются экономическим бременем. В самый опасный момент войны с кимврами верховный жрец Баттак лично прибыл в Рим из Пессинунта отстаивать права храма своей богини, якобы оскверненного во время этой войны. Он обратился к римскому народу с речью от имени матери богов и совершал разные чудеса. Разумные люди возмущались, но пророка при его отъезде провожала густая толпа женщин и простонародья. Обеты совершить паломничество на Восток не были уже редкостью; сам Марий совершил такое паломничество в Пессинунт. Римские граждане даже становились (с 653 г. [101 г.]) священнослужителями-евнухами. Но еще гораздо популярнее были, конечно, недозволенные и тайные культы. Уже во времена Катона халдейские астрологи соперничают с этрусскими, предсказывавшими будущее по внутренностям животных, и с марсами, предсказывавшими будущее по полету птиц (I, 819). Вскоре астрология внедрилась в Италии в такой же мере, как на своей погруженной в видения родине. Уже в 615 г. [139 г.] римский претор, ведавший делами иностранцев, приказал всем «халдеям» в десятидневный срок оставить Рим и Италию. Та же участь постигла одновременно и иудеев, которые допускали к празднованию своей субботы новообращенных из италиков. Сципион велел очистить свой лагерь под Нумантией от пророков и всякого рода благочестивых проходимцев. Спустя несколько десятков лет (657) [97 г.] пришлось даже издать запрет человеческих жертвоприношений. Появляется дикий культ каппадокийской богини Ма, или, как ее называли римляне, Беллоны, жрецы которой во время праздничных процессий проливали свою собственную кровь; появляется мрачное поклонение египетским богам. Уже Сулле явилась во сне эта каппадокийская богиня; позднейшие римские общины поклонников Изиды и Озириса ведут свое начало еще со времен Суллы. Римляне разуверились не только в своей старой религии, но и в самих себе. Ужасные потрясения пятидесятилетней революции, инстинктивное чувство, что гражданская война отнюдь не закончена, усиливали тревогу и мрачное настроение народных масс. Беспокойно блуждавшая человеческая мысль взбиралась на все высоты и опускалась во все бездны, где только ей мерещилась возможность добиться разумения грозного рока, найти новые надежды, а быть может, только новый ужас в отчаянной борьбе с судьбой. Безудержный мистицизм нашел благоприятную почву во всеобщем политическом, экономическом, нравственном и религиозном разложении и распространялся с ужасающей быстротой. Казалось, как будто в одну ночь из земли выросли громадные деревья. Никто не знал, откуда они взялись и для чего. Но именно это поразительно быстрое распространение мистицизма творило новые чудеса и подобно эпидемической болезни распространялось на все нестойкие умы.

Как и в области религии, завершается теперь также революция в области воспитания и образования, начавшаяся в предыдущую эпоху. Выше уже говорилось о том, как в течение VI столетия [сер. III — сер. II вв.] и в этой области начинает колебаться основной устой римской жизни — гражданское равенство. Уже во времена Пиктора и Катона греческое образование было широко распространено в Риме, кроме того существовало свое римское образование. Однако ни в том, ни в другом римляне не продвинулись дальше первых шагов. О том, что примерно понималось тогда под образцовым римско-греческим образованием, свидетельствует энциклопедия Катона (I, 886 и сл.) Она дает в сущности только сводку умственного багажа римского отца семейства в старое время: в сравнении с тогдашним эллинским образованием это поистине было маловато. Из слов Полибия можно судить о том, на каком низком уровне стояло образование римского юношества еще в начале VII столетия [сер. II в.]. Полибий с укором сравнивает в этой области непростительную небрежность римлян с разумным попечением со стороны частных лиц и государства у греков. Впрочем, Полибий, как и все эллины, не был в состоянии понять, что в основе этой небрежности лежала глубокая идея равенства всех граждан.

Теперь это изменилось. Подобно тому, как к наивным народным верованиям присоединился просвещенный супранатурализм стоиков, так в области воспитания наряду с примитивной народной школой появилось высшее образование, изысканная замкнутая humanitas, уничтожившая последние остатки старого равенства в обществе. Нелишне будет бросить здесь взгляд на новое обучение юношества как греческое, так и высшее латинское.

По воле судьбы человек, который окончательно покорил эллинскую нацию в политическом отношении, Луций Эмилий Павел, первым или одним из первых римлян полностью признал эллинскую культуру тем, чем она с тех пор осталась по всеобщему признанию, — культурой древнего мира. Он был уже стариком, когда ему, упоенному песнопениями Гомера, суждено было увидеть Фидиева Зевса. Но он был еще молод душой и вернулся на родину с солнечным сиянием эллинской красоты в душе и непреодолимым влечением к золотым яблокам Гесперид. Греческие поэты и художники нашли в нем искреннего поклонника, более горячего, чем кто-либо из тогдашних ученых греков. Он не писал эпиграмм на Гомера или Фидия, но ввел своих детей в царство духа. Не пренебрегая национальным воспитанием, поскольку таковое существовало, он подобно грекам заботился о физическом развитии своих сыновей. Для этого им должны были служить не гимнастические упражнения — по римским понятиям они считались неприличными, — а охота, которая у греков стала своего рода искусством. Обучение греческому языку было расширено в том смысле, что язык изучался не для того только, чтобы на нем разговаривать, но, как в Греции, с изучением языка связывалось и из него исходило все высшее образование, а именно знание греческой литературы, необходимое для ее понимания знание мифологии и истории, а затем риторика и философия. Из всей захваченной в Македонии военной добычи Павел взял себе только библиотеку царя Персея, чтобы подарить ее своим сыновьям. В его свите находились даже греческие художники и скульпторы; они завершили художественное образование его детей. Уже Катон сознавал, что прошло время, когда можно было лишь отрицательно относиться к эллинизму в этой области. Теперь лучшие люди римского общества понимали, что для римского национального характера представляет опасность не столько эллинизм во всем своем объеме, сколько его искажения и извращения. Высшее общество Рима и Италии в целом разделяло эти новые воззрения. В Риме уже давно не было недостатка в греческих учителях; теперь они стали массами стекаться сюда, на новый прибыльный рынок сбыта своих знаний, причем они преподавали не только греческий язык, но также литературу и вообще руководили общим образованием своих воспитанников. Греческие гувернеры и преподаватели философии стали теперь неотъемлемой принадлежностью римских дворцов. Впрочем, с ними обращались как с прислугой 114 , даже если они не были рабами. Потом нравы стали утонченнее. За одного раба, знающего греческую литературу, было заплачено 200 тыс. сестерций. Уже в 593 г. [161 г.] в столице существовал ряд специальных учебных заведений, в которых обучали греческой декламации. Среди этих учителей римлян уже встречаются громкие имена. Выше уже упоминалось о философе Панетии; известный грамматик Кратес из Малла в Киликии, современник и достойный соперник Аристарха, бывший в Риме около 585 г. [169 г.], нашел здесь слушателей для своих лекций, на которых он читал гомеровские поэмы и комментировал их в отношении языка и содержания.