Теодор Моммзен - Моммзен Т. История Рима.

• Название: Моммзен Т. История Рима.
• Автор: Теодор Моммзен
• Жанр: История

Теодор Моммзен. История Рима. — СПб.; «НАУКА», «ЮВЕНТА», 1997.

Воспроизведение перевода «Римской истории» (1939—1949 гг.) под научной редакцией С. И. Ковалева и Н. А. Машкина.

Ответственный редактор А. Б. Егоров. Редактор издательства Н. А. Никитина.

---

Существеннейшее изменение в военном устройстве состояло в появлении постоянного верховного военачальника в лице императора, который вместо прежней невоенной и во всех отношениях неспособной правительственной коллегии соединял в своих руках все военное управление и превращал руководство армией, большей частью чисто номинальное, в действительное и энергичное верховное командование. Нам недостаточно известно, в какие отношения стала эта новая высшая власть к прежнему провинциальному начальству, бывшему до той поры всемогущим в своих округах. Основой этих отношений служила, вероятно, в главных чертах аналогия с отношениями претора к консулу или консула к диктатору, так что наместник сохранил, правда, высшую военную власть в своем округе, но вместе с тем император имел во всякое время право отнять эту власть у него и принять ее на себя или передать доверенным лицам, и в то время как власть наместника ограничивалась пределами его округа, власть императора, подобно царской и консульской в древнейшую пору, распространялась на все государство. Далее, весьма вероятно, что уже в это время назначение офицеров, как военных трибунов, так и центурионов, поскольку оно до той поры зависело от наместников 98 , перешло непосредственно к императору вместе с назначением новых легионных адъютантов; быть может, и проведение набора, увольнения, главнейшие правонарушения были с этого же времени отданы в ведение главнокомандующего. При этом ограничении функций наместника и при систематическом контроле со стороны самого императора не нужно было опасаться впредь полного разложения армий или превращения их в личную свиту отдельных полководцев.

Однако, несмотря на то, что сами обстоятельства толкали Цезаря к военной монархии, несмотря на то, что верховное командование было вполне определенно взято им исключительно в свои руки, Цезарь все же отнюдь не желал основать свое могущество с помощью войска и опираясь на него. Он считал, правда, постоянную армию необходимой для своего государства, но только потому, что по своему географическому положению оно нуждалось в широко проведенном регулировании границ и в постоянных пограничных гарнизонах. Частью в более раннее время, частью во время последней гражданской войны он трудился над замирением Испании и соорудил укрепления для обороны границ в Африке, вдоль громадной пустыни, и на северо-западе государства, на линии Рейна. Подобные же проекты составлял он и для областей по Евфрату и Дунаю. Прежде всего думал он двинуться против парфян и отомстить за поражение при Каррах; для этой войны он определил срок в три года и твердо решил раз навсегда покончить с этими опасными врагами и рассчитаться с ними осторожно, но основательно. Точно так же он составил план нападения на могущественного гетского царя Беребиста, расширявшего свои владения по обеим сторонам Дуная, и предполагал защитить Италию и на северо-востоке такими же укрепленными пограничными пунктами, какие он создал в стране кельтов. Зато ничто не указывает нам на желание Цезаря победоносно продвигаться, подобно Александру, в бесконечно далекие страны; правда, есть сведения, что он имел в виду двинуться из Парфии к Каспийскому, а оттуда к Черному морю, а затем по северному берегу Черного моря до Дуная, присоединить к римской державе всю Скифию и Германию до Северного океана, по тогдашним представлениям отстоявшего не слишком далеко от Средиземного моря, и затем возвратиться через Галлию; но никакой достоверный авторитет не подтверждает существования этих баснословных проектов. Для государства, подобного Риму при Цезаре, заключавшего в себе массу варварских элементов, с которыми трудно было совладать и на ассимилирование которых оно должно было еще употребить несколько столетий, такие завоевания, даже если считать их выполнимыми в военном отношении, были бы не чем иным, как только гораздо более блестящими, но и гораздо более печальными ошибками, чем индийский поход Александра. Судя по образу действий Цезаря в Британии и Германии, равно как и по действиям тех, кому пришлось быть наследниками его политических замыслов, в высшей степени вероятно, что Цезарь, подобно Сципиону Эмилиану, просил у богов не увеличения своего государства, но его охранения, и что его завоевательные планы ограничивались исправлением границ (правда, задуманным в свойственном ему грандиозном масштабе), которое должно было обезопасить линию Евфрата и вместо совершенно неопределенной и в военном отношении ничего не значащей северо-восточной границы империи точно установить границу по Дунаю, сделав ее пригодной к обороне.

Но если остается только вероятным, что Цезаря невозможно причислить к завоевателям мира в том смысле, как Александра и Наполеона, то вполне верно, что он не думал создавать опору для своей новой монархии прежде всего в армии и вообще поставить военную власть выше гражданской, а напротив, он хотел ввести ее в сферу гражданского государства и по возможности подчинить ее последнему. Неоценимая опора для создания военного государства — старые прославленные галльские легионы были именно в силу их корпоративного духа, несовместимого с гражданской общественностью, почетным образом упразднены, и их славные имена продолжали жить лишь во вновь основанных городских общинах. Отпущенные Цезарем с наградой в виде земельных участков, солдаты не были, подобно ветеранам Суллы, поселены в собственных колониях с сохранением военной организации, но, если они жили в Италии, получали участки по возможности в одиночку, рассеянные по всему полуострову. Конечно, нельзя было избежать того, чтобы на оставшихся незанятыми частях кампанской территории все-таки скопились массы прежних Цезаревых воинов. Трудную задачу оставления солдат постоянной армии в сфере гражданской жизни Цезарь старался осуществить, частью удержав прежний устав, устанавливавший лишь известное число годов службы, но не постоянную, не прерываемую отпусками службу, частью введя упомянутое уже сокращение срока службы, которое повлекло за собой более быструю смену состава солдат, частью же организовав правильное поселение отслуживших солдат в качестве земледельцев-колонистов и в особенности приняв за правило держать армию подальше от Италии и вообще от центров гражданской и политической жизни, ставя солдата там, где он, по мнению великого монарха, единственно был на своем месте, — на пограничных пунктах, для отражения внешних врагов. Важнейшего признака военного государства — увеличения и привилегированного положения гвардейских войск — мы также не находим у Цезаря. Хотя в действующей армии давно уже существовал особый отряд телохранителей полководца, учреждение это отступает совершенно на задний план в Цезаревой военной организации; его преторианская когорта состояла, по-видимому, преимущественно из офицеров-ординарцев или конвоя из людей невоенных, никогда не являлась в виде избранного отряда и не была поэтому предметом зависти для строевых войск. Если Цезарь, состоя еще в звании полководца, не любил окружать себя телохранителями, то еще менее терпел он вокруг себя гвардию, когда сделался монархом. Постоянно подстерегаемый убийцами и хорошо зная это, он, тем не менее, отклонил предложение сената учредить гвардию из нобилей, распустил, лишь только волнение несколько улеглось, испанский эскорт, которым пользовался первое время в столице, и довольствовался сопровождением ликторов, согласно правилам, установленным для высших римских сановников. Как ни далеко пришлось Цезарю в борьбе с реальной действительностью отойти от главной идеи его молодости и его партии, — от мысли осуществить в Риме правление, подобное Периклову, не с помощью меча, а опираясь на народное доверие, — он все же еще держался за свою главную мысль — никогда не основывать военной монархии, и притом с энергией, едва ли не беспримерной в истории. Правда, и это было недостижимым идеалом, единственной иллюзией этого сильного ума; страстное желание было здесь могущественнее чистого рассудка. Власть, подобная той, о которой мечтал Цезарь, не только отличалась в силу естественной необходимости чисто личным характером и должна была погибнуть со смертью ее носителя, как погибли родственные ей по духу творения Перикла и Кромвеля после смерти их творцов, но при глубоком разложении нации нельзя было даже надеяться, чтобы восьмому римскому царю удалось, хотя бы лишь на время его жизни, подобно его семи предшественникам, управлять своими согражданами только на основании закона и права. Так же невероятно было и то, чтобы он мог снова ввести в строй гражданской жизни в качестве второстепенного фактора постоянное войско, которое познало свою силу в последнюю гражданскую войну и утратило вместе с тем всякое чувство страха. Тому, кто хладнокровно взвешивал тогда, до какой степени боязнь закона исчезла как в низших, так и в высших слоях общества, надежда эта должна была казаться скорее мечтой, и если после преобразования войска Марием солдат вообще перестал быть гражданином, то мятеж в Кампании и сражение при Тапсе показали с достаточной ясностью, какого рода поддержку окажет теперь армия закону. Даже сам великий демократ мог лишь с трудом и далеко не вполне обуздать те силы, которые он сам выпустил на волю; тысячи мечей все еще обнажались по одному его мановению, но они уже не вкладывались обратно в ножны по его знаку. Рок сильнее гения! Цезарь хотел стать реставратором гражданского строя, а сделался вместо этого основателем ненавистной ему военной монархии, он ниспровергнул владычество аристократов и банкиров в государстве лишь для того, чтобы на его месте водворилось господство солдатчины и привилегированное меньшинство по-прежнему угнетало и эксплуатировало нацию. Тем не менее подобные творческие ошибки являются привилегией лишь высших натур. Гениальные порывы великих людей к осуществлению идеала составляют лучшее достояние народов, если даже и не достигают цели. Заслуга Цезаря в том, что римская военная монархия превратилась в полицейское государство лишь много веков спустя и что римские императоры, как ни мало они вообще походили на великого основателя их власти, направляли солдат не против граждан, а против неприятеля, и слишком высоко ставили и народ и войско, для того чтобы сделать армию полицейским стражем народа.