Дмитрий Полковников - Опытный кролик

• Название: Опытный кролик
• Автор: Дмитрий Полковников
• Жанр: Альтернативная история

Кролики бывают опытные, неопытные и подопытные. Если неопытные не хотят усваивать уроки, то они рано или поздно становятся подопытными. В этом случае помочь сможет только опытный кролик.

Вот и Саша Панов стал таким кроликом. Как обычно пришел домой поздно. Завис часа на три на историческом форуме. Скормил себе грамм триста неплохого «вискаря», читая на экране монитора очередную книгу «про разгром сорок первого» и сверяя на электронной карте показания и положения сторон. Со словами «полный бред» решительно вырубил компьютер, пошел спать… а очнулся в сорок первом году.

---

Те, кто остановил их на Первой мировой войне изнежился, и в сороковом году, лег под них сам. Но не везде и сразу. Воли у отдельных галлов хватало, но они сломали и их.

Так насколько сильным будет сопротивление?

Финны избавили большевиков от мании величия, гигантизма заранее отрепетированных маневров и крупномасштабных учений. Они постепенно возвращались к скрупулезному индивидуальному обучению каждого солдата и офицера.

Но где найти кадры? У русских проблемы. Там, где частью руководит энергичный человек, заметны сдвиги в знаниях и боеготовности, но болото никому не дано раскачать быстро. Пусть в России ездят быстро, зато всегда запрягают очень медленно.

Несомненно, единицы их частей будут сражаться хорошо, как, например, стоящий на этом участке батальон, но погоды это не сделает. Нет обученной массы, военная подготовка запаса отвратительна. Значительная часть войск в округах военной ценности не представляет, обучаясь новому очень медленно.

Сила Красной Армии в большом количестве вооружения, неприхотливости, закалке и храбрости солдата. Слабость — в неповоротливости командиров, схематизме, недостаточном для современного боя образовании, боязни принять решение и повсеместно ощутимом недостатке организованности.

Но пройдет несколько лет, и сдвиги в русской армии, руководимой этим маршалом Тимошенко, могут оказаться необратимыми. Кроме Наркома, Шрот знал разве что Буденного. И как удачно Советы расстреляли своих лучших полководцев!

Так считал не только командир пехотного корпуса, но и большинство генералов вермахта, благодаря фюрера за прозорливо выбранный момент для нападения. Колосс на глиняных ногах рухнет непременно.

****

Гауптман ерзал и нервно смотрел на флюоресцирующий циферблат часов, ощущая внутри себя тревожную сосущую пустоту. Несмотря на поднявшуюся суету в крепости, где прожекторы русских принялись хаотично освещать их берег и реку, тут царило спокойствие. Рядом слышалось кваканье лягушек и крики сонных птиц. Звенели комары, роилась мошкара.

На русской стороне слышалось приглушенное расстоянием гудение трактора, шум лесопилки и бетонного завода. Все, как обычно.

Светящиеся стрелки преступно медленно отсчитывают время. Лица большинства окаменели, почернели, и лишь под касками блестят глаза и красные огоньки сигарет, причем так, чтобы не увидели с русского берега.

Все давно готово. Надеты каски, в карабин лишь осталось дослать патрон, гранаты заткнуты за пояс или подвешены за ремень. Ранцы оставлены, все как лошади нагружены боеприпасами, такими нужными в первом штурмовом броске.

В головах разные мысли.

У тех, кто моложе, вера в то, что их победоносная армия скоро обрушит карающий огненный меч на предательскую Россию. Они не русские, которых гонит в бой жид-комиссар, готовый сразу убивать ослушников. Они идут в бой и готовы умереть за собственное дело!

Те, кто постарше, выспрашивал про большевиков у ветеранов Первой мировой. Какие солдаты эти русские? Нет, тут конечно читали книги Двингера и воспоминания Людендорфа о Первой мировой войне, но этим их информация исчерпывалась.

Звучал осторожный пессимизм: посмотрите на карту, какая Германия и какая Россия.

Каждый из них слышал в школе о результате похода Наполеона на Россию, как бы не затеряться в бескрайней стране. С ними спорили, Адольф Гитлер не какой-то там, пусть даже знаменитый лягушатник, это — голова! У них есть танки, могучее Люфтваффе. И если Германия послала их воевать, главное — хорошо исполнить долг.

А где-то рядом травили анекдоты, в основном скабрезные и вызывавшие какой-то нервный смех.

По мере приближения к трем утра состояние взвинченности нарастало. Многим хотелось начать немедленно, раньше приказа. Казалось, что назначенный час настал, но почему-то начальство медлит или колеблется.

В тишине одиноко щелкнул выстрел [578].

«Шайсе! Кто посмел нарушить приказ!» — Эрих Кон слез с вышки.

Какая преступная недисциплинированность! Он накажет всех, солдата, фельдфебеля, командира взвода, роты… До открытия восточного фронта еще пятнадцать минут.

Пряча глаза, его встретил лейтенант Вольтерсдорф.

— Ефрейтор Кулавски застрелился.

— Как?

Лейтенант пожал плечами.

— Как? Сунул пистолет в рот и надавил на спуск. Но сначала пожелал всем встретиться с ним в аду. Пусть другие доказывают, что они за парни.

— Трус!

— По крайней мере, для него все кончилось.

— Вы его оправдываете? — подозрительно посмотрел на Вольтерсдорфа гауптман.

— Нет. Я циник. Радуюсь, что не в бою. У парней бы испортилось настроение.

Постепенно светлело, несильный ветер сдувал с реки туман. Из-за горизонта брызнули первые лучи солнца. Немедленно первый выстрел разорвал тишину воскресной летней ночи на новом, для Германии, Восточном фронте. И тут же все потонуло в оглушительном грохоте, заговорила их могучая артиллерия.

Слева, справа и за спиной изрыгали огонь бесчисленные жерла пушек и скоро замерцали первые костры пожаров на той стороне Буга. Сторожевые вышки русской пограничной охраны исчезли в огневых вспышках.

Эрих хорошо видел, как рвутся их снаряды, как густой черный и желтый дым, поднимается в небо. Неприятный и терпкий запах пороха, заполняя воздух, дошел и до них, орудия все не умолкали, делая один залп за другим.

Палаточный лагерь русского капитана сразу закрыли огненные вспышки, а потом он и вовсе исчез в вихрях высоко поднятой взрывами земли и пыли.

Две замаскированные пушечные батареи сметены с лица земли. Взлетели в воздух колеса и остатки лафетов. От дзотов на русском берегу остались щепки и перепаханная земля. Артиллерия старательно трудилась, сметая этот батальон, чтобы через тридцать минут приняться громить войска большевиков на полигоне в урочище с экзотическим названием Сахара.

Сосредоточенный огневой налет по конкретной цели — основной способ ведения огня вермахта. В боевых задачах немецкой артиллерии общие формулировки неприемлемы. Должны обязательно сказать, конкретно в кого, или куда. Но велся и отсечный огонь: чтобы не допустить внутрь дотов гарнизоны. Окончательно покончат с бункерами штурмовые группы с приданными орудиями прямой наводки.

— Я еще такого не видел! Там камня на камне не останется! — восхищенно воскликнул начальник штаба батальона.

— Останется, но будем надеяться, что парни не промахнулись, — улыбнулся Кон. По целям на его участке работали четыре батареи 10,5-см пушек. Более крупный калибр громил старую крепость.

Но море огня и большая часть полевых укреплений большевиков срыты и превратились в перепаханное поле.

А бойцы Ненашева, чуть ли не вповалку лежали в форту «ЗЫ» и дотах, пусть и недостроенных, но надежно защищавших от огня.

Стоящие от них в полукилометре орудийные расчеты разделись до пояса. Кто-то выглядел совсем импозантно: в сапогах, трусах и майке. Жарко, нет, горячо, словно в адском пекле. Один из солдат, надев рукавицы, старался подальше отбросить от расчета раскаленные гильзы.

Глава тридцать первая или «нет пощады на войне» (22 июня, 4:15 по московскому времени)

Майор машинально расправил складки на гимнастерке, проверил «разгрузку». Пальцы, наверно двадцатый раз, совершив привычный круг, вновь тронули запястье.

Секундная стрелка часов почти совершила последний полный круг, когда западный берег полыхнул чудовищной багровой зарницей, свет от которой, несколько секунд спустя, догнала канонада множества орудий.

Вот и настал, Панов, тот самый длинный день.

Любая война — внезапна. К ней готовятся, ждут, твердят о неизбежном, но первый выстрел всегда звучит неожиданно.

У Ненашева засосало под ложечкой, будто он питался неделю святым духом. Дальше последовал озноб и дрожь в коленках.

Что происходит, Панов, в теории, знал: организм получил лошадиную дозу адреналина и пытается ее переварить. Хронический военный невроз, когда помереть страшно, несмотря на старательно внушаемую себе мысль, что Саша обязательно родится вновь и неизбежна наша полная победа.

Лейтенант с тревогой смотрел на командира. От комбата постоянно исходила заражающая всех уверенность, а вот и на тебе: щека дрожит нервным тиком, темные пятна подмышками. Еще не жарко, неужели трусит командир?

Максим зло посмотрел в ответ, демонстративно достал платок, вытер лоб и липкие от пота ладони.

— Можно и мне поволноваться?

Сработало.

Но, конечно, я трушу! Дрожу осиновым листком. Еще как! Убьют тебя, Панов, на хрен, что тогда делать-то ребятам? Знамя кто, кроме тебя, к рейхстагу понесет? Кто надо, тот и понесет! Обязательно, вне зависимости от участия! «Не рано надумал бронзоветь», Панов зло усмехнулся.

Как иногда бывает полезен живущий внутри циник, иронично выпячивающий персональный синдром «чувства собственного величия».