Сельма Лагерлеф - Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф

• Название: Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф
• Автор: Сельма Лагерлеф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-077265-0

Сельма Лагерлёф (1858–1940) была воистину властительницей дум, примером для многих, одним из самых читаемых в мире писателей и признанным международным литературным авторитетом своего времени. В 1907 году она стала почетным доктором Упсальского университета, а в 1914 ее избрали в Шведскую Академию наук, до нее женщинам такой чести не оказывали. И Нобелевскую премию по литературе «за благородный идеализм и богатство фантазии» она в 1909 году получила тоже первой из женщин.

«Записки ребенка» (1930) и «Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф» (1932) — продолжение воспоминаний о детстве, начатых повестью «Морбакка» (1922). Родовая усадьба всю жизнь была для Сельмы Лагерлёф самым любимым местом на земле. Где бы она ни оказалась, Сельма всегда оставалась девочкой из Морбакки, — оттуда ее нравственная сила, вера в себя и вдохновение. В ее воспоминаниях о детстве в отчем доме и о первой разлуке с ним безошибочно чувствуется рука автора «Чудесного путешествия Нильса с дикими гусями», «Саги о Иёсте Берлинге» и трилогии о Лёвеншёльдах. Это — история рождения большого писателя, мудрая и тонкая, наполненная юмором и любовью к миру.

---

И вот посреди моих рассказов на пороге вдруг появилась тетя. Наверно, хотела спросить, не зажечь ли нам лампу, но, когда увидела, что Элин и Аллан сидят тихо-тихо и слушают сказки, только кивнула и закрыла дверь.

Но немного погодя она снова отворила дверь, на сей раз не одна, а с дядей. Еще не вполне стемнело, вдобавок в комнату проникал свет от длинных рядов газовых фонарей на Сентральплан, так что тетя и дядя хорошо нас видели. По-моему, они решили, что Элин и Аллан выглядят совершенно очаровательно, прильнув ко мне и увлеченно слушая, что там будет дальше.

Увидев дядю, я так смутилась, что осеклась посреди фразы, но он не сказал ни слова, а немного погодя ушел.

Сказки я рассказывала детям каждый вечер всю эту неделю. Конечно, занятие несколько ребячливое, как и игра в марьяж со старой Уиюй, но им нравится, а тому, кто сам счастлив, хочется и другим доставлять радость.

Немного позднее в тот же день

Хочу только сообщить, что дядя только что принес билеты в Оперу, для тети и для меня. Он явно доволен, что я рассказываю сказки Элин и Аллану, вот и пригласил меня в театр.

Третья неделя

В гостиной, утром в понедельник 3 февраля

Вчера за завтраком, когда мы пили шоколад (по воскресеньям нам всегда дают шоколад), дядя Уриэль рассказал, что на прошлой неделе масоны устроили замечательный праздник в память о Карле XV и что убранство парадной залы отличалось особой изысканностью. Дядя ведь был там, он тоже масон, и, по его словам, и он сам, и многие другие сожалели, что их семейства не могли увидеть прелестный декор.

При этих дядиных словах у нас, детей, от волнения аж дух захватило. Мы поставили чашки на блюдца и молча воззрились на него. Ведь он как будто бы намерен взять нас с собой к масонам.

Подумать только — попасть в парадную залу масонов! Подумать только — вдруг мне удастся проникнуть в какие-нибудь масонские секреты!

Дело тут вот в чем: несколько лет назад я случайно услышала, что г-н Альфред Шульстрём, который держит торговую лавку возле церкви в Эстра-Эмтервике, состоит в масонах, и с тех пор старалась выяснить, чем же масоны занимаются. Расспрашивала всех домашних — папеньку, и маменьку, и тетушку, и Алину Лаурелль, и Элин Лаурелль, и дядю Шенсо-на. Однако никто не мог толком объяснить, все в один голос твердили, что каждый масон дает клятву никогда не выдавать, чем они занимаются на своих собраниях.

Только старая экономка кое-что знала. Она сказала, что масоны — сущие негодяи, которые убивают детей, жарят их и поедают, и мне это показалось жутко страшным и интересным. Но поскольку я знала, какой симпатичный человек г-н Шульстрём, мне не верилось, что он станет участвовать в таких ужасах.

Дядя долго разворачивал какое-то письмо, которое достал из кармана халата. Получалось у него невероятно медленно, а когда он наконец развернул письмо, то еще дольше пристраивал на носу пенсне. Нос у дяди не очень годится для пенсне, но мы смекнули, что копается он нарочно, подогревает наше любопытство.

— Ты бы все-таки поспешил, Уриэль, — сказала тетя Георгина. — Дети сгорают от любопытства, даже есть не могут.

И дядя вслух прочитал: принято решение, что нынче в два часа дня масонский дом будет открыт, чтобы масоны, высказавшие соответственное пожелание, могли показать своим семействам парадную залу, украшенную в память Карла XV траурным декором.

Дойдя до этого места, дядя остановился и лукаво взглянул на меня:

— Как по-твоему, Георгина? Сельму можно причислить к семье?

— Да, думаю, можно.

— Ладно, но тебе придется глаз с нее не спускать, ибо здесь написано, что все, кого туда впустят, должны твердо обещать, что не станут заглядывать за шторы, открывать дверцы шкафов и соваться за ширмы, чтобы разведать масонские секреты.

Я конечно же поняла, дядя сказал так, потому что вспомнил, как я украдкой читала про пытки во французской истории, но вид у него был такой добродушный, что я нисколько не обиделась.

Как бы то ни было, решено: мы идем все вместе. Мы, дети, ужасно обрадовались. Только и думали: поскорее бы прошло утро и можно было бы отправиться к масонам.

Сразу после двенадцати дядя, взяв с собой Аллана, ушел из дома, а когда они вернулись, Аллан был подстрижен и завит щипцами, волосы на висках и над лбом курчавились. Выглядел он до того очаровательно, что старая Улла вконец перепугалась и сказала тете, что со стороны аудитора безответственно брать с собой к этим ужасным масонам такого красивого мальчугана.

— Вот увидите, хозяйка, живым он домой не воротится, — сказала она.

Мы поняли, что Улла, совершенно как морбаккская экономка, верила, что масоны поедают детей, и мы очень позабавились над нею.

Вторник, вечер

У меня не нашлось времени рассказать, что происходило потом в воскресенье, ведь надо было написать домой и рассказать обо всем. Сейчас продолжу.

Из дома мы вышли в половине второго, потому что предстояло добраться до Риддархольма, а дядя, человек пунктуальный, хотел прийти вовремя.

Ни на Дроттнинггатан, ни на площади Густав-Адольфс-торг, ни на мосту Норрбру мы ничего необычного не заметили. Но когда подошли к Риддархольму, увидели вокруг людей, спешащих в том же направлении. Я услышала, как дядя сказал тете, что совершенно не понимает, в чем дело. Приглашены-то лишь масоны и их семьи, а тут идут и Рёдабударна, и Корнхамн, и Тюскбагарберг, и Сёдермальм, и Норрмальм, и вообще все, кому не лень.

Направлялись все к большому старинному дому на площади Биргер-Ярлс-торг. (Дядя объяснил нам, что это роскошный дворец Росенхане, построенный в эпоху нашего величия, а теперь принадлежащий масонам.)

Перед домом толпился народ, но мы протиснулись к наружной лесенке, которая вела к узкой входной двери. У лестницы нам пришлось остановиться, потому что на ней было полно людей. Дядя достал часы и сказал, что пришли мы слишком рано, надобно немного подождать, пока откроют.

Он велел нам держаться подле него и не допускать, чтобы нас оттеснили от лестницы. Тетя испугалась этакой толкотни и шепнула дяде, что опасается, как бы нас не задавили.

— Думаю, лучше нам отказаться от этой затеи и пойти домой, — сказала она, — здесь же сплошь одни только торговки с Мункбру, портовые бродяги да гвардейцы.

— Да, конечно, ты права, масоны тут сплошь диковинные, — отвечал дядя. — Но раз уж мы потрудились прийти, надо потерпеть. Осталось минут пять, не больше.

И очень хорошо, что мы остались, ведь в этот миг появился высокий господин в мундире и треугольной шляпе, в сопровождении еще нескольких господ, тоже в мундирах. Бодрым шагом он прямо сквозь густую толпу прошагал к лестнице, и все безропотно перед ним расступались.

— Смотрите, это принц Август! — шепнула нам тетя. — Он как раз поднялся по лестнице, вам его видно?

Я видела принца очень хорошо, потому что он стоял аккурат надо мной, но его наружность мне не понравилась. Лицо большое, грубое, землисто-бледное, словно у больного. Никогда не думала, что принц может быть таким некрасивым.

Дверь масонского дома по-прежнему была закрыта, принцу Августу пришлось ждать, как и всем нам, и вдруг он заметил дядю Уриэля, который стоял внизу, со шляпой в руке.

— A-а, Уриэль, здравствуй-здравствуй! — воскликнул он, да так громко, что все услышали, и наклонился похлопать дядю по плечу. — Как поживаешь? — продолжал он, чрезвычайно учтиво и любезно, что поневоле вызывало к нему симпатию.

Дядя хотел ответить, но тут дверь отворилась, и принц исчез. Дверь снова закрылась. Мы думали, теперь впустят и нас, однако пришлось снова ждать.

Во всяком случае, замечательно, что я увидела вблизи одну из королевских особ. Тетушка Ловиса наверняка удивится, услышав, что принц узнал дядю и назвал его по имени.

Наконец двери открылись, и народ принялся отчаянно толкаться, пробиваясь к лестнице. Труднее всего было попасть на нижнюю ступеньку, дальше все пошло само собою. Шагать было незачем, задние пропихивали тебя вперед. Тетя явно боялась, дядя тихонько чертыхался, но нас, детей, все это забавляло. Таким манером мы добрались-таки до входа, но аккурат когда настал наш черед переступить порог, дверь опять захлопнулась. Почему? Да потому, что уже многих впустили, надо подождать, пока они выйдут. Ладно, будем ждать.

Скоро дверь открылась — чтобы выпустить тех, кто уже побывал внутри. Как им выходить, никто понять не мог, однако ж ничего другого не придумаешь. Все ворчали и бранились, оттого что их толкали и наступали на ноги. Тут дядя сказал, что, коли так будет продолжаться, он станет тоненьким, как ломтик маринованного огурца. Поскольку же дядя — человек весьма упитанный, все вокруг засмеялись и вроде как чуточку подобрели.

В конце концов все вышли, теперь войдем мы. Сзади напирали, а нам, детям, не терпелось поскорей очутиться внутри. Но тут какой-то рослый матрос вскричал «эх!» и подхватил меня на руки, второй подхватил Элин, а третий — Аллана, и не успели мы оглянуться, как оказались в парадной зале.