Александр Житинский - Плывун

• Название: Плывун
• Автор: Александр Житинский
• Жанр: Поэзия
• Год: 2012

Роман «Плывун» стал последним законченным произведением Александра Житинского. В этой книге оказалась с абсолютной точностью предсказана вся русская общественная, политическая и культурная ситуация ближайших лет, вплоть до религиозной розни. «Плывун» — лирическая проза удивительной силы, грустная, точная, в лучших традициях петербургской притчевой фантастики.

В издание включены также стихи Александра Житинского, которые он писал в молодости, потом — изредка — на протяжении всей жизни, но печатать отказывался, потому что поэтом себя не считал. Между тем многие критики замечали, что именно в стихах он по-настоящему раскрылся, рассказав, может быть, самое главное о мечтах, отчаянии и мучительном перерождении шестидесятников. Стихи Житинского — его тайный дневник, не имеющий себе равных по исповедальности и трезвости.

---

— Геннадий, пожалуйста, не употребляй при мне этого слова, — попросил Пирошников.

— Да я что? Джабраил сам так говорит, — удивился Геннадий.

— А сам он кто?

— Сам он лицо кавказской национальности, — пояснил Геннадий. — Но мы их тоже не берем. Только с питерской пропиской. С постоянной регистрацией в Питере.

— Как же так? — удивился Пирошников. — Своих — и не берет.

— Да чего удивительного? Знает он их хорошо. Понимает, во что его дом превратится, если он своих начнет селить.

— И во что же?

— В аул, — коротко ответил Геннадий. — Или в кишлак.

— Ты в кишлаке бывал?

— Мне в кишлаке без надобности, Николаич. Я в Питере хочу жить… А вы что — их любите, что ли? — вдруг изумился он.

Вопрос застал Пирошникова врасплох. Он знал, что любить их надо тоже, как всех людей. Но не знал — любит он их или нет. Скорее, относился как к своим по привычке.

— Вот то-то, — примиряюще сказал Геннадий.

— Но жить-то им где-то надо…

— Угу. Только не у нас, — кивнул Геннадий. — Если питерского разлива черно… иногородний — то пожалуйста! Вон Дина живет же, армянка, — кивнул он на прорицательницу. — А в боксе 31 семья из Казахстана. Муж казах, а жена русская. Но прописаны.

Дина сидела рядом с Анютой и что-то ей тихо втолковывала. Анюта слушала внимательно, изредка коротко отвечая. По ее лицу невозможно было определить, насколько ей это интересно.

Явился местный гармонист Витек — кудрявый белобрысый парень — без собственного угощения, но с гармошкой. Принял сто граммов на грудь и растянул меха.

— Петь будем, гости дорогие! — объявил Геннадий.

— Да у тебя тут прямо колхоз! — улыбнулась Люба отцу.

— Не колхоз, а наша деревня, — поправил Геннадий. — Подземная, — добавил он зачем-то.

А гармонист, склонив голову к гармони, уже выводил рулады в качестве вступления. Наконец сдвинул меха и сказал деловито:

— Заказывайте.

— Вот кто-то с горочки спустился! — звонко выкрикнула первой Софья Михайловна.

Пирошников с удивлением взглянул на сотрудницу. Раскрасневшаяся от выпитого вина, она сидела рядом с близняшками из салона красоты и уже успела найти с ними общий язык, а сейчас трепетала от желания показать себя и, главное, показаться своей. Пирошников вдруг понял, что напрасно он опасался капризов своей «старушки» по поводу нового места. Это было то, что надо. Софье нужна была компания для разговоров, соседи с новостями, большие и малые события. Одиночество на Первой линии, когда за день заходили, бывало, всего два-три человека, смертельно надоело «старушке» и вот жизнь дала ей шанс влиться в коллектив.

Витек растянул меха, и Софья затянула тоненьким, дрожащим от волнения голоском:

— Вот кто-то с горочки спустился,
Наверно, милый мой идет…

И весь стол дружно грянул:

— На нем защитна гимнастерка
Она с ума меня сведет…

Не пели только самые молодые — Люба с Анютой и Данилюк-младший. Они не знали текста. Все остальные помнили и текст, и контекст.

«Зачем нам это? — думал Пирошников растроганно, вытягивая про „безответную любовь“. — Почему отзывается в сердце? Только ли в музыке дело?»

Впрочем, он тут же, надо отдать ему должное, подумал, что стихи в популярных и даже весьма хороших песнях никогда не поднимаются до настоящих поэтических высот, да этого и не надо. Стихи и песни идут по разным каналам восприятия, как сказал бы специалист по информатике, а Пирошников просто пел себе с чувством, разве что слегка морщился, когда в хоре кто-то фальшивил.

Кажется, это был долговязый аспирант.

С ходу спели «Ой, мороз, мороз…», «Тонкую рябину» и «По диким степям Забайкалья». Народ здесь был простой, ни Окуджавы, ни Визбора не требовал. Так что культуртрегеру поэзии, каким ощущал себя Пирошников, было где развернуться в дальнейшем.

И тут как нельзя более кстати, чтобы поддержать или опровергнуть эту мысль, явились трое молодых поэтов из объединения «Стихиия».

Точнее, две поэтессы и один поэт.

Пирошников знал, насколько девушки, пишущие стихи, не любят, когда их называют поэтессами. Поэтому иногда нарочно поддразнивал их.

Этих барышень, как и молодого человека постарше, Пирошников хорошо знал. Они постоянно приходили в лавку, сдавали на продажу свои сборнички, выпущенные непонятно где и как, покупали книжки друзей и конкурентов, иногда Пирошников устраивал в лавке их творческие вечера, где они читали стихи при некотором стечении поэтической публики.

— Господа! — воскликнул Пирошников, но тут же поправился, поскольку ненавидел это обращение. — Друзья мои! К нам пришли молодые поэты! Это лучшие молодые поэты нашего города! — и первый зааплодировал.

Публика подхватила аплодисменты и потеснилась, насколько возможно.

Поэты расселись, им налили вина.

Поднялась с бокалом Тоня Бухлова — девушка с тонкими чертами лица, вечно печальным взглядом и дредами, окружавшими ее красивое личико наподобие охотничьих колбасок.

Пирошникову нравились многие ее стихи, он читал два ее сборника, и всегда улыбался, видя новую Тоню, которая почему-то любила экспериментировать со своею внешностью. В натуральном виде Тоня была очень хороша, по мнению Пирошникова, а эксперименты не всегда удавались.

Вот и теперь эти дреды… Он впервые видел Тоню с дредами.

Тоня поздравила с новосельем, произнесла несколько приличествующих случаю фраз и уже хотела садиться, как черт дернул Пирошникова попросить ее прочитать стихи.

Поломавшись для приличия, Тоня достала из сумочки блокнотик и принялась читать — тихо и без всякого выражения, как это она обычно делала.

Хуже было другое. Куда-то делся также смысл стихов. Прослушав всего пару строф, Пирошников понял, что Тоня, с тех пор как они не виделись, заразилась «актуальной поэзией», подалась в «актуальщики» и принялась писать стихи без какого-либо логического смысла. Пирошников достаточно их наслушался и начитался.

Прелесть этого метода состояла в том, что можно было ставить в строку всякое лыко, как говорится, то есть первые попавшиеся слова — «и чем случайней, тем вернее». Грамматического, а также любого другого согласования не требовалось. Получался забавный набор, который у талантливого автора все-таки как-то свидетельствовал о его способностях, не обретая, впрочем, смысла. У авторов бездарных это выглядело по-прежнему бездарно.

Однако имитировать актуальность бездарным было легче, почему это направление и перестало быть чисто экспериментальным, сделавшись вдруг модным.

кастеляншу крутую курочку
на столе пополам гребя
не замай мою строчку сорочку наволочку
у крыльца невпопад тебя, —

читала Тоня в тишине.

Народ некстати трезвел.

Тоня дочитала и села, тряхнув дредами.

Раздались несколько неуверенных хлопков.

— Спасибо! — бодро провозгласил Пирошников. — А теперь Олег, прошу, прошу!

Олег Рябинкин встал и спас ситуацию. Читал он остроумные иронические стихи, вполне внятные и рассчитанные именно на эстрадное исполнение. Прием был горячий. Тоня сидела злая, народ ее не принял.

«Что же ты, лапушка, хотела? — ласково думал Пирошников, глядя на нее. — Стихи из сора растут, оно понятно, но никто не говорил, что сами они должны стать сором…»

После успеха Олега поэтесса Лиза читать отказалась, сказав, что стихов своих не помнит. Этот краткий экскурс в поэзию не отразился на общем направлении праздника. Вскоре опять стали петь, и уже кто-то заговорил о танцах. Но плясать, слава богу, было негде.

Пирошников взглянул на часы. Ощущение времени в бункере пропадало. Совершенно невозможно было сказать, который час. Оказалось — половина восьмого.

Вдруг к нему подошел Толик и тихо предложил:

— Папатя, Геннадий может показать нам нашу кладовку. Помнишь?

Пирошников вздрогнул от неожиданности. Для него новое обличье дома успело заслонить тот старый дом, где с ним давным-давно происходили довольно странные вещи. В том числе и чудесные путешествия в кладовой. Но сейчас дом казался вполне заурядным, он не таил уже никаких неожиданностей.

— С удовольствием, — согласился Пирошников.

Глава 8. Кладовка

Каким теперь помнил это место Пирошников?

С игр в заброшенной кладовой, что находилась в коммуналке, где жила Наденька и куда попал в пьяном беспамятстве Владимир, началась его дружба с будущим приемным сыном, которому было тогда лет пять.

Это место сейчас вспоминалось ему как тесная затхлая комнатенка, забитая самым разнообразным старьем. Здесь стояла старая и ржавая стиральная машина и висело на гвозде велосипедное колесо, заменявшее им штурвал с надписью по латыни beati possidentes — «счастливы обладающие»… Да, тогда они были обладающими…