rain_dog - Еще одна сказка барда Бидля

• Название: Еще одна сказка барда Бидля
• Автор: rain\_dog
• Жанр: Эротика

---

- Ты что, невеста бога дождя?

- Ага, - быстро вытирая слезы, отвечает Герми, - она самая. Жить мне осталось до вечера, как и вам, мои дорогие! Это ж вы меня сопровождаете! Так мне объяснило чучело (интересно, она себя хоть видела?), которое приходило сюда пару часов назад, называло себя моим отцом и рассказывало, какая это большая честь для нашей семьи, что их прекрасную юную дочь, гордость рода, сегодня вечером выбросят в глубокий колодец!

- А мы тебе зачем в колодце?

Я, наверное, становлюсь циником, просто я уже больше не могу всерьез бояться, ждать, когда нас куда-то там принесут. Меня уже принесли, сейчас мне кажется, это однократное действие. Рон смотрит на меня угольно-черными косыми глазами, и в его взгляде я ощущаю неодобрение.

- Гарри, перестань язвить, - зло говорит он. - Тут нет ничего смешного!

- Рон, это не смешно, это просто абсурдно! Сначала заклинание выкидывает нас на поле, где мы проигрываем в ритуальной игре в мяч. Потом нас выбирают для того, чтоб мы сопровождали невесту бога дождя - того самого каменного истукана перед храмом. Теперь еще невестой оказывается Гермиона. Мне начинает казаться, что все это шутка Волдеморта. Придуманная для таких недотеп, как мы. Давайте дойдем до конца, пусть уже зарежут на каком-нибудь алтаре - и дело с концом.

- Нас не зарежут на алтаре, - вдруг тихо говорит Герми. - Нас сбросят в колодец. Живыми. Гарри, ты понимаешь?

Ничего я не понимаю, особенно радости от того, что нас выбросят в колодец. Думаю, руки на этот раз связать не позабудут, иначе никакая самоотверженность и неземная любовь к богу дождя не помешают нам просто всплыть. А Рон вдруг поддерживает ее, вероятно, на этот раз он действительно знает больше нас всех.

- Гарри, - говорит он, - а если крестраж в колодце? И амулеты специально вывели нас сюда в день праздника, чтоб мы могли туда попасть? Что если в другое время колодец охраняется так, что к нему не подобраться?

- А что если нас просто принесут сегодня в жертву? - мне не нравится их покорность судьбе.

Этот мир совершенно чужд нам, это не добрая старая Англия миссис Бейтс, мы не способны здесь даже ни с кем общаться. Может быть, именно поэтому амулеты и дали нам всего один день? Все здесь словно выталкивает нас вон - чужие лица, непонятные тяжеловесные строения, влажная жара, проникающая повсюду, заполняющая легкие. Может быть, здесь даже красиво, но я не знаю и не хочу этого знать.

- Слушайте, - предлагаю я, - может быть, нам стоит сейчас просто взяться за руки, прочитать заклинание и смыться?

- Ничего не сделав? - Рон и Герми смотрят на меня, как на безумца.

- Боюсь, на этот раз попытка будет стоить нам жизни.

Но на этот раз мои друзья со мной трогательно и единодушно не согласны. Я даже немного им за это благодарен. Ради них я бы пошел на все - даже на повторение ритуала со Снейпом. Но раз они не хотят… Почему-то я уверен, что Снейп тоже был бы против нашего участия в жертвоприношении. Потому что у него эксклюзивные права… На меня.

В то же время, а что нам делать? Где гарантия, что, если мы вернемся, а я вновь пройду через ритуал, нас опять не выбросит на то же самое поле в разгаре игры? Что если этот путь - единственный? Ведь мы могли бы просто попасть в окрестности этого места, никем не замеченные, так ведь нет - амулеты заставили стать нас одними из этих безумных людей. Что, если есть только один путь к Чаше - колодец Чичен-Ица?

- А что мы вообще знаем о том, что здесь творится? - я не ожидаю от Рона с Герми ответа, скорее, это просто мысли вслух.

- Здесь есть священный колодец, - начинает Герми, - это я все вытянула из того мерзкого типа, который тут считается моим отцом. Туда они сбрасывают приношения местному богу - Чак-Моолю, чтоб он давал им дождь, а их землям плодородие. Мы на землях майя, но сами мы не принадлежим к ним, потому что мы с вами из знати, а вся знать - это какой-то другой народ.

- Тольтеки, - вдруг со знанием дела говорит Рон, и тут же смущается. - Просто я в детстве книжку читал про местные магические культуры, так тольтеки были самыми крутыми, так что всех завоевали.

- Так они маги?

- Да нет, но маги среди них есть. Так что нам надо поосторожнее.

Кстати, а где наши палочки, вдруг задумываюсь я. В прошлом путешествии моя палочка спокойно себе лежала на дне саквояжа, пока мы не отправились грабить сэра Джона. А здесь? На мне из одежды только набедренная повязка, прости Мерлин! Не говоря уже о вещах - их просто нет.

- А где наши палочки? - как-то напряженно произношу я. Видимо, быть мне дураком в нашем нынешнем приключении.

- В волосах, - чуть не смеется Герми, - посмотри, чем сколоты твои волосы.

Я поднимаю руку к пучку волос у меня на голове - точно, в нем две палочки воткнуты в него крест накрест, и я чувствую по легкому покалыванию, что одна из них моя, моя!!! Хоть это хорошо.

- Только не вздумай ею размахивать, - предостерегающе говорит Рон, видя радость на моем смуглом раскрашенном лице. - Только в самом крайнем случае.

- Так, - тоже очень деловито говорит Герми, обновляя заглушающее и отвлекающее заклятие, при этом демонстрирует прекрасное владение бесполочковой магией (слава Снейпу!), - предлагаю разработать план действий.

И мы разрабатываем весьма нехитрый план, апофеозом которого становится наше собственное жертвоприношение. Мы решаем поучаствовать в церемонии до конца и оказать сопротивление только в том случае, если кого-то из нас соберутся резать на куски (насколько я понял, с этим здесь тоже все очень просто). В случае, если спастись иначе будет невозможно, Рон и Герми все же соглашаются покинуть этот негостеприимный мир с моей помощью, прибегнув к оружию. Нет, все же здесь не только я - идеальная жертва, вот, и смена мне подрастает! Глядя сейчас на них - моих краснокожих и косоглазых друзей, я даже не уверен в том, что они отказались бы от ритуала со Снейпом, если б это нужно было для пользы дела. Мы так похожи - все трое готовы просто лечь под маховик времени и событий, надвигающийся на нас, дать ему просто раздавить нас, походя, не заметив. Если это необходимо.

- Мы на войне, Гарри, - просто говорит Рон. - Не ты один. Так что не спорь.

И я не спорю, когда за нами приходят - огромный экскорт, жрецы, стража, старейшины, все кланяются нам, просят быть чуткими к их просьбам и все-все передать Божественному, все-все, ничего не забыть. Женщины в белых одеждах украшают нас цветами, и наша процессия неспешно движется к выходу из храма с колоннами.

Мы выходим во влажную душную ночь, наполненную звуками леса, гомоном тысяч голосов, треском факелов, освещающих деревья, людскую толпу у подножья пирамиды, крутые каменные ступени, уводящие вверх, к маленькой площадке на самом верху, где тоже мечутся тени. Люди, украшенные листьями и цветами, вразнобой ударяющие в бубны и барабаны, остаются внизу, а мы, ведомые жрецами, взбираемся все выше. Я начинаю паниковать. Дело в том, что из того, что мы по крохам успели наскрести, я понимаю, что на вершине пирамиды как раз и бывают кровавые жертвоприношения, что в наши планы вовсе не входит. Нам надо в колодец. Или колодец будет потом? Ничего не понимаю. Но Рон абсолютно спокоен, глядя на него, старается сохранять лицо и Герми, так что мне не остается ничего другого, как разделить мужество и оптимизм моих друзей.

Наконец, когда моя истощенная интенсивным курением дыхалка начинает молить о пощаде, мы останавливаемся. От вершины, где возвышается каменный алтарь (да-да!) и движутся люди в отвратительных масках, изображающих черепа, нас отделяют всего двадцать ступеней. Наверное, я очень надеюсь, мы не предназначены для алтаря.

И вот вперед выходит человек - на нем высокий головной убор, такая же отвратительная маска, украшения, серьги - ну, просто новогодняя елка! - и вздевает вверх руки. Толпа, колышущаяся внизу, немедленно замолкает, будто разом делает глубокий вдох - и все, ни звука, ни шороха. Даже дети на руках у матерей не осмеливаются плакать. А человек этот, жрец, начинает вещать, амулет старательно переводит, но так медленно! Про великий праздник, к которому готовились весь год (надо же, мы могли и не успеть!), про благословение, которое дарует нам в этом году Чак-Мооль, глядящий сейчас с небес на щедрость наших жертв и мужество воинов, стремящихся лицезреть его в блистающих заоблачных чертогах, откуда он проливает на нас божественную влагу. О том, как радуется душа невесты, предвкушая встречу со своим женихом. Я кошусь на Гермиону - она даже под слоем краски, покрывающей ее лицо, бледна, как смерть. Наверное, это от радости…

А потом жрец делает некий знак - и действо начинается. Откуда-то, видимо, с другой стороны пирамиды, появляются крепкие на вид довольно пожилые мужчины, волокущие к алтарю первую жертву. Видимо, человек, которого они сейчас взваливают на алтарь, в последнюю секунду своей жизни все же перестал испытывать восторг от предстоящей встречи с божественным, так как он из последних сил пытается сопротивляться. Но это бесполезно - они выгибают его тело на алтаре, удерживая внизу руки и ноги, так что только его незащищенная обнаженная грудь, странно вздыбившаяся от этого нелепого положения, остается открытой для удара жертвенного ножа. Я вижу, как он дышит - ему остается несколько последних вздохов, хриплое рваное дыхание доносится до нас, стоящих довольно далеко. Царит полная тишина - и вот жрец, шагнувший к жертве откуда-то сбоку, наносит один точный расчетливый удар и уже сжимает в руке окровавленное трепещущее сердце. Я понимаю, что если буду продолжать смотреть, меня сейчас просто вырвет. Я мысленно умоляю Гермиону не смотреть, но она тоже за каким-то чертом смотрит на все это, не шелохнется, только глаза ее непроизвольно расширяются. А искалеченное тело жертвы уже летит вниз по ступеням, толпа ревет, а я вдруг ловлю глазами еще не потухший взгляд того, кто еще секунду назад был человеком, чье дыхание, будто треск, разрывало застоявшийся влажный воздух. И странное чувство единения с ним вдруг ударяет меня, словно молот. Это я, я падаю вниз, скатываюсь по крутым ступеням, это меня уже волокут к алтарю, прижимая руки и ноги к камню. Это я, нет, пока еще не я, но мое восхождение на алтарь началось уже давно. Мое лицо непроницаемо - чего мне бояться, если я и так каждый день умираю, но не как они, в одну секунду, когда еще живое сердце вырывают из груди. Нет, мое сердце уже годами вырезают умелые руки, участливые взгляды, сопровождая каждое движение ножа участливыми словами о всеобщем благе и моем предназначении. И когда очередное изуродованное тело падает мимо нас, вниз, к жадно галдящей толпе, я понимаю, что еще одна часть моей души превращается в лед.