GrayOwl - Партизаны Подпольной Луны

• Название: Партизаны Подпольной Луны
• Автор: GrayOwl
• Жанр: Эротика

---

Но вот Северус, свет его сребряный, протянул ладонь свою холодную, влажную, чтоб приласкать брата меньшего, и от нежных, но чувствительных, скользящих движений его руки по коже головки пениса почувствовал Квотриус любовь превеликую ко брату своему - ещё одному полукровке - любовь, семенем насыщенную, готовым излиться в его, как всегда, прохладную, остужающую ладонь.

И пролил семя Квотриус, да премного, в ладонь, услужливо подставленную братом старшим, Северусом его ненаглядным, светочем жизни Квотриуса, лампадой разума, биением сердца живого, кое уж принёс на алтарь кровавых жертвоприношений брат младший ради брата старшего.

И любились они ещё многажды, покуда пенисы их не разболелись.

- Проклятая физиология! О, сколько бы ещё мгновений чудных сулила бы нам эта ночь! Но проклятущий член - он не может больше, но разумом же, желанием я могу, и сколько раз! Проклятый Поттер! Только возбудил меня.

Да и Квотриусу надо ссадины залечить, пока что Звёздным заклинанием - оно не болезненное. Вон, Поттер… нет, Гарри мой Гарри, и не почуял, что над ним волшебство творилось.

Глава 42.

- Curiem astrae!

И Северус простёр руки над лежащим неподвижно и отдыхающим Квотриусом.

- Зачем сие, о Северус, окутавшийся в неведомую парчу, теперь уж златотканую, тяжёлую? Где же лёгкость твоя, о северный мой ветер?

- Дабы излечить ссадины твои, о Квотриус родной мой, я бы и в домотканое сукно завернулся.

Северус пошутил потому, что не понял, о какой-такой парче заговорил измождённый его ласками Квотриус. Снейп знал, что соития были тяжелы для брата, а потому и померещиться могло тому всё, что угодно, даже невидимая и неосязаемая им, Севом, некая «парча».

- Не желаю я, дабы оставались следы от повреждений на теле твоём долгое время!

От того-то и применил заклинание Звёздное. Они, звёзды, излечивают уж тебя, коли ещё не излечили. Они, звёзды, соделывают сие мощью своей, лишь за несколько мгновений. И не мучительны мгновения сии, только лишь вельми чувствительный человек, а скорее, волшебник, может ощутить действие целебное на раны свои, да и то, должны раны сии быть глубоки и серьёзны.

- Да, не чувствую я ничего, однако ссадина на лбу моём исчезла. Остались только руки.

- И их подлечит с мгновенья на мгновенье заклинание сие.

- Прошу, о Северус мой, душа моя раскрытая, словно свиток, но живая, всё чувствующая, научи меня заклинанию сему.

- В этом нет нужды, о Квотриус мой, сердце моё, коим одарил тебя я. Ты, как маг Стихий, можешь добиться и большего, лишь призвав Их на службу себе. Но так и быть - вот пасс, сиречь движенье… О, боги, Мерлин! Где же моя волшебная палочка?!

- Неужли оставил я её у Гарольдуса, и мне возвращаться… туда, в его опочивальню? Как не хотел бы оказаться я там сейчас!

- Волноваться нет нужды, Северус, северный ветер мой, то обуреваемый жаждой познать гостя своего, доставив тем неимоверную боль мне, нет, я не о костяшках пальцев, это пустяки, а о душевной муке той, кою испытывал я, когда был ты с… ним, то не желающий видеть даже Гарольдуса своего. Ужели, познав его, откажешься от него ты? Ведь нечестно сие, о Северус, ветер переменчивый, но, всё же, северный.

- Как познал ты меня полгода тому, без любови, но лишь с вожделением низменным, тако и сейчас познал ты Гарольдуса, лишь распалённый охотой лишить невинности его. После же охладел ты вдруг к нему. Как изволишь ты понимать действия твои, да даже намерения бесчестные твои терпеть?

- Говорил же я в начале самом, у подножия лестницы, что надобно нам взять с собою в поход дальний и Гарольдуса. Не то, чтобы не любил его вовсе я, но скучен он, как и полагается истинному англу.

- В крови же моей играет такая страсть, что лишь соитиями несколькими возможно насытить её и обуздать. Произошло так не сразу, но лишь спустя примерно месяц нашей жизни «совместной», в походе дальнем. Там лишь осознал я, что не хватает мне соития единого за ночь, а нужно больше.

Но тогда… Тогда толком и не до любови было.

- Война, гибель десятков людей, кровавое месиво, обращение в рабство свободных х`васынскх`, постоянное насилие, всё это было противно мне и не содействовало чувствам нежным.

Потом Гарольдус в шатре нашем, твоя тяжёлая рана с… такими последствиями, о коих и вспоминать не хочется…

- Ты о «зерцале» своенравном? О превращении облика моего? О разладе меж нами, происшедшем из-за гордыни моей, коя проявилась на пути обратном? О сих неловкостях говоришь ты, о Северус мой, столь младой?

- Да, обо всём этом тоже, но, главное, это - насилие, чинимое нами и остальными легионерами. Особенно ими. А вспомни, как мы прогоняли их от жертв надругательств и насилия! Вот это было замечательно!

А… почему назвал ты меня «младым», о Квотриус мой, отрада души моей, орхидея моя, коя оказалась прекраснее, нежели все диковинные цветы уходящей невинности, кои незримо усеяли опочивальню Гарольдуса, после того, как познал я его?

- Просто помолодел ты снова. Сейчас тебе едва лишь семнадцать дашь.

- Так мало? Подумай лишь, мой Квотриус многомудрый, каково будет мне вернуться в свои сорок четыре, не буду боле скрывать свой возраст истинный. Уж в первый день нон януариуса исполнилось мне столько. Какова же будет горечь моя и чёрная меланхолия, когда вновь, второй уж раз в жизни, придётся мне потерять младость первую, настолько приятную, что и слов у меня нет!

- А разве младостей бывает боле, нежели одна?

- Бывает, о серце моё, расцветшее в ладонях твоих цветком прекрасным Сола самого. Бывает молодости две у магов. Одна - тогда же, когда и у магглов, а вторая - лет с сорока и до пятидесяти. В возраст же маги входят лишь лет в семьдесят. Так что, приготовься, тебя ждёт двухвековая жизнь.

- О, как много сие! Зачем мне столько жить без тебя?!

- Вот увидишь, как только мы с Гарольдусом… покинем время сие, тотчас отдаст Адриану пышнотелую, младую высокорожденный отец наш за тебя. Она же тоже ведьма, так и проживёшь ты с нею две сотни лет. Поверь, не будет тебе скучно с этой женщиной! Она же пылкая таковая!

- Но не люблю я супругу твою вовсе, о Северус, мой щедрый, плотию супруги своей даже желающий поделиться с братом своим! - в гневе воскликнул Квотриус. - Как негоже всё то, что рассказал ты мне. Как же негоже! Кажется мне, похожа Адриана Ферликция на животное некое, грязное и толстое, с пятачком вместо носа, виденное в детстве мною. И пылкость её тоже животная. Рассказывал же ты сам о соитиях, к коим принудила тебя колдунья злая. А так не хочется сношаться с нею под повелеванием!

- Зачинать детей нелюбимых и прочая.

Удивляюсь я даже поистине стоической выдержке твоей, в ночь каждую спящего рядом со страхолюдиною таковою. И отговорю высокорожденного отца нашего я, дабы осталась Адриана вдовою и вышла б замуж за подобающего ей по высокому происхождению человека обычного.

- Вот пусть ему и повелевает. Я же и под угрозой изгнания из дома твоего, о Северус, преизрядно жалящий словесами своими, как и подобает ветру северному, могучему, такому, каков ты есть, не войду к Адриане Ферликции, как супруг. Неприятна она мне весьма.

- Но ведь по нраву была тебе она в ночь мою первую с нею. Если бы не Сонное зелье, поял бы ты её, и зачала бы она от тебя, не от меня.

- И спас бы ты меня тогда, избавив от закольцовывания времени, ибо родится от меня, потомка, предок мой и, возможно, нет мне уж пути во время «своё».

- Нет, не было такового наваждения злостного у меня по отношению к младой супруге твоей в ночь ту, и поплатился за него я лишь за взор мой изучающий сполна, чуть было не отправившись в Посмертие печальное.

- Но да не будет боле женщин в жизни нашей, равно, как и мужчин иных! - как-то излишне торжествующе произнёс младший брат - Так и будем жить вместе, о мой пылкий возлюбленный брат! Проживём всё оставшееся до двух сотен лет время, любя друг друга. Покуда будут силы - любить будем плотски, когда же они исчезнут во старости лет, духовно лишь и поцелуями обмениваясь.

Глава 43.

- Но не моё это время, Квотриус! Привык я к обществу лишь только свободных людей. Нет среди нас рабства, как такового!

Прости, прости, сказал я лишнее, молю, забудь, о Квотриу-ус…

- Не моли, не умоляй меня, о Северус непостоянный мой, как северный ветер разносильный, то злоречивый, то вдруг мягкий и вежественный. Не сказал ты ничего такового, что бы удивило сверх меры меня.

- Уж давно, с началом зимы, когда принялся ты лечить зелиями и отварами на твоими стараниями умягчённой жгучей воде, рабов своих, лишь по отношению твоему к ним, такому чуткому, внимательному, заботливому, словно и правда, а не только на словах красивых, отец ты им и заступник, по отношению твоему к порабощению варваров гвасинг уж понял, что во времени «твоём» рабства и рабовладельцев не существует.

- Так, что успокойся, ведь сам додумался я, несчастный брат еси я твой, о сей действительности, там, в далёком будущем.