GrayOwl - Партизаны Подпольной Луны

• Название: Партизаны Подпольной Луны
• Автор: GrayOwl
• Жанр: Эротика

---

И все придворные борзописцы тотчас начали сочинять оды Божественному Императору Себастиану Цезарю Августу, как победителю орд варваров на таком далёком Альбионе, но у него дотягиваются руки и в такую даль светлую, и его легионы даруют Императору новых данников. В общем, разгорелась из трагедии маленького народца огромная болтовня и воистину мерзкая шумиха.

Вот посему, живя, как будущий Господин дома со всем причитающимся ему от всех домочадцев, кроме никогда не сдававшейся Вероники Гонории, уважением, полукровка и не знал, что и как должно располагаться в крепости изнутри.

Пускай Северус тоже займётся Хогвартесом, его начинкой.

О Гарольдусе думать не хотелось вовсе, но мысли о его бесстыжих глазах неправильного цвета травы, заглянувшие под полог в один из самых сокровенных моментов его, Квотриуса, близости с братом, приходили непрошенными.

Горделивый полукровка, находясь снаружи кольца стен, продуваемый насквозь ветром восточным, мокрым, несущим хлопья снега, такие, что плащ давно промок вместе с мехом, вывернутым наизнанку, практически беспрестанно думал о бесцеремонности «драгоценного гостя» Северуса.

* * *

* Евангелие от Матфея, 5:39.

* * Один дюйм равен двум целым пятидесяти четырём сотым сантиметра.

* * * Современный Милан.

Глава 75. ПИчальная…

- Верно, сие есть рабская привычка - подглядывать за Господами. Помню же я, как кухонные рабы растрезвонили всем рабам и даже рабыням, отчего мать моя скончалась, о том, что видели они меня с Северусом в весьма однозначной позиции ночию на грязной кухне. Ласкал я пенис его тогда ртом, и уже почти завершена была ласка наша - тот её этап - когда, прийди они минутой позже, то не увидели бы ничего.

- А как злословили они меня, бывшего уродом страшным, с мертвецом обликом схожим! Боялся я пройти лишний раз мимо камор рабских, дабы не быть осмеянным. Не только Вероника Гонория поносила меня словесами браными, но и высокорожденный отец мой не пришёл ни разу проведать меня в добровольном заключении моём. Лишь брат мой старший пришёл, я же на него Распятие наложил, как на любого, кто из нижайшего происхождения рабов посмел бы сунуться в опочивальню мою.

- И всё неладно стало у нас с Северусом - рваные сношения, ни ему, ни мне не приносящие удовольствия большого, Гарольдус, спящий, по словам Северуса, лишь в ногах у него. Да, скорее всего, правда сие. Не пристало тогда Северусу, возлюбленному северному ветру моему, разглашать тайну невинности Гарольдуса Поттера мне. И, да, был он и вправду невинен, как честная девица.

- Но отношения их греховные поистине складывались чуть ли не на глазах моих - едва ли первый поцелуй… лишь при мне, недостойном, выпрошенный гостем у Господина моего, после которого утащил я, ревнивец, брата своего в опочивальню свою, а сколько поцелуев было до… того меж ними, и была любовь наша не сразу, ибо поругались мы сперва, лишь после Северус помирился со мною и сблизился.

- О, та любовь! Насколько прекрасной, всеоблемлющей, пронизывающей все фибры души была страсть та! Умирать стану, но забыть её не в силах буду, равно, как и любови нашей пред отправлением в поход, когда взлетел я впервые из-за умелости Северуса моего, цветка Сола, необычайной, невероятной в самые Эмпиреи!

Но что это я всё о любовях наших с Северусом, основой основ моих. Словно бы подвожу итог некий, свожу счёт всех любовей - и несчастливых, и прекрасных, в единую, бесконечную, разделённую, одну на двоих. Но… Такова ли она сейчас еси?..

- Надобно внимательнее смотреть, как кладу валуны я. Будь внимательнее, Квотриус! Вон тот валун чуть не сорвался было с места своего, на кое положил ты его. Уже теряешь силы ты, остановись. С утра, как раб на пашне Господской… Но и рабам дают, хоть коротко во время сева, но поспать, да кормят их преотменно.

Отчего-то всё возвращаюсь я мыслию к любови нашей с возлюбленным моим, невиданным солнечным цветком, в сердце моём живом… Живом покуда, цветком расцветшим, о, кровь сердца моего живого! Отчего печалуешь ты меня, сердце моё, словно бы Смерть незримо обвила уже меня крылами, как Морфеус, только вечным будет сон сей, будет… Обязательно будет.

- Да, попасть во владения Смерти, в Аид печальный, где тенью бесплотною, практически незримою буду бродить я в одиночестве - единственное лекарство от извечной ревности моей к Гарольдусу, невинному всё ещё, хоть и познанному, но остающемуся дитятей сущим. Лишь только Смерть излечит навсегда меня от неё, ревности злой, непроходимой, всепоглощающей, отравляющей жизнь мою почти что с тех пор, как появился Гарольдус в шатре походном нашем. Жжёт она душу мою, обвивает сердце путами незримыми, несмотря на усилия мои, разум мой поглощает.

- Сейчас, ещё немного времени. Подожди, о Орк* , Плутоном* * рекомый же, не торопи меня! Прошу, молю, дай мне ещё… немного времени!

О Северус мой! Говорил же я тебе - возьми меня, возлюбленный, с собою, я буду тебе парусом в дороге, я сердцем бури буду предвещать. Мне кажется, что я тебя теряю. И потерял. Тебя, незабудку нежную мою, цветами Сола окрашенную, источающую аромат необычайный, неописуемый словесами человеческими, тепло дарующий всем, кто дорог тебе.

Вот и дарил ты тепло мне лишь одному полгода целых. Ну, разве не довольно мне этого?

Ежели был бы ты здесь, попрощался я с тобой по-братски, не гневясь и не укоряя тебя за любовь твою новую, из времени твоего, «Избранного» некоего человека народа твоего, ибо говорил ты, что скоро уйдёт время ромеев. Так понял я словеса твои, сказанные мне неоднократно о рабах и Господах их - не был ты так жесток, дабы сказать таковое напрямую. Моё же время истекает, словно вода в клепсидрах, в сосуде верхнем. Лишь раз прижался бы губами я ко рту твоему, губам тонким, изогнутыми в лёгкой улыбке, коя столь много красит тебя и молодит ещё боле.

Лишь раз… получить бы снова ответное твоё лобзание.

Сознание Квотриуса на мгновение затуманилось, он задумался о смерти, и тот валун вновь пошатнулся. Полукровка ушёл на время в сладостные воспоминания о последней ночи с возлюбленным его братом. И такою прекрасною показалась ему ночь прошедшая, что мнилось Квотриусу, лучше уже не будет. Квотриус на всякий случай поставил блок третьей степени, сразу, дабы не сумел прочитать его мысли возлюбленный Северус. Но с этими запоздалыми мыслями пришло полное понимание одного лишь, единого:

- Время Гарольдуса поистине настало, а означает сие лишь одно - время уходить пришло мне. Уходить навсегда из жизни возлюбленного брата моего, ставшего почти всесильным чародеем. Не сумею жить я без него, ласкового, нежного, пронизывающего северного ветра, даже ради сына его, ибо лишь в мечтах моих отдадут мне его на воспитание. Такового же в действительности не случится. А, значит, незачем и жить мне боле.

- Да погибнет орхидея твоя, брат мой возлюбленный, боле, нежели жизнь, цветок прекрасный, многобутонный, в любое время года радость приносящий цветением своим! Ежели угодно богам милосердным приять душу мою сейчас, да пусть приимут и проведут её в Посмертие печальное.

Счастлив будь, о Северус, ставший живооким даже днём, ибо глаза твои полны серебра души твоей наедине с Гарольдусом, как счастливы были с тобою мы. Да будет негасим твой апрель, уж наступящий вскоре. Апрель суть месяц, Венере Златокудрой благословенной посвящённый.

- … Что же наделал ты, о Северус, северный ветер мой, ставший вдруг злым, переменчивым, сильным! Пожалел бы хоть не меня, но себя самое! Сердце своё, о цветок южный, к нам занесённый ветрами непостоянными, разрываешь ты себе сердце пополам. Умрёшь же ты смертию злою, ибо нельзя, невозможно, не лишившись разума светлого, любить двоих во время единое! Двоих мужчин! О чём же ты думаешь, совершая разврат таковой?! Восхотел ты менять возлюбленных еженощно, но разве можно назвать таковое любовию? То еси случка звериная!

- Человеки же мы, что я, что даже Гарольдус твой ничтожный! И коли нет возможности у меня боле оставаться единственным для тебя, значит, зверям уподобясь, случаться с тобою? За унижение полагаю я «любовь» таковую…

Поверь, о брат мой, лампадой разума, биением сердца, отрадой души моей бывший, не желаю я оскорбить тебя, незапятнанного, но, напротив, сожалею я о судьбе твоей весьма. Горько скорблю я, но нет уже слёз у меня на глазах, а те, кои выступили - лишь от ветра сильного, промозглого, чуждого, восточного.

- Знаю, знаю, не виновен ты в любовях своих великих, ибо жарко, безрассудно, неистово любил ты меня ещё вчера, а в ночь сегодняшнюю, страшную, беззвёздную, непогожую ложе делишь ты уж с Гарольдусом. Назавтра снова обещал ты любить меня, но - слышишь?! - нет у меня в запасе ни дня завтрашнего, ни ночи, возлюбленный единственный мой, ибо нет во мне желания навлечь на тебя гнев божественный, пугающий, смертоносный, как Убийственное заклинание. Страшно мне за сердце твоё, за жизнь твою, за то, что ты зовёшь Посмертием - чародеев уделом последним, вечным.