Богдан Сушинский - Саблями крещенные

• Название: Саблями крещенные
• Автор: Богдан Сушинский
• Жанр: О войне

Последние бои во имя Франции казаки ведут уже тогда, когда сама Франция оказалась на грани гражданской войны из-за осложнившейся борьбы за власть между принцем Конде и его сторонниками с одной стороны, и кардиналом Мазарини и Анной Австрийской – с другой. Еще больше обостряется ситуация, когда в дела Парижа в лице папского нунция Барберини вмешивается Ватикан…

Но завершается Тридцатилетняя война, а следовательно, заканчивается и французский поход казаков, остатки которых князь Гяур приводит в Украину, чтобы сразу же включиться в гражданскую войну в Речи Посполитой.

Сюжетно этот роман является продолжением романа «Костры Фламандии».

---

– Особенно полковника Гяура, – сдержанно согласился де Конде.

– Мне даже сообщили, что он намеревается вступить в бой с кораблями, рейдирующими у нашего побережья.

– Да? Впервые слышу, – сухо отчеканил главнокомандующий. – Интересно, каким это образом он собирается отпугивать военные галеоны испанцев? Кавалерийскими наскоками? Нужен флот, господин первый министр. Я давно требовал, чтобы все корабли, имеющиеся у нас на Средиземном море, были переведены к северным берегам. Сейчас они нужны здесь, а не у берегов Корсики. Именно здесь и именно сейчас.

– Разве я возражал? Только смогут ли они пройти мимо Геркулесовых столбов, по блокированному испанским флотом проливу? – позволил себе примирительно улыбнуться Мазарини, словно сообщал главнокомандующему что-то очень приятное. – А казаки, как мне сообщали люди, поддерживающие связь с их командирами, имеют немалый опыт морских походов против крымских татар и даже осман. Подумайте об этом.

– Тогда тем более вам, господин первый министр, следовало бы немедленно подумать о найме нового отряда казаков.

– А, по-моему, вы опять увлеклись, господа, – вмешалась королева, до сих пор напряженно следившая за их словесной дуэлью. – Помнится, мы решили серьезно заняться подготовкой к заключению мира.

– Не одержав хотя бы одной значительной победы? – изумился теперь уже не главнокомандующий, а кардинал, только что ратовавший за то, чтобы ссору с испанцами завершить миром.

Это заставило принца по-казарменному громко расхохотаться.

– Что вас так рассмешило, мессир? – оскорбленно поинтересовался Мазарини. – Снизойти до мира, конечно, почетнее. Но мы пока что не можем позволить себе этого. Другое дело – спастись бегством от поражения за статьями мирного договора. В этом мы еще способны преуспеть. Вот мы и должны думать, как спастись этим самый «бегством», пока идальго все еще считают нас государством, а не развалиной. И выход здесь один – выиграть крупное сражение. Достаточно крупное для того, чтобы потом предъявить его испанцам в качестве аргумента, предшествующего ультиматуму.

– Первый министр прав, мессир, – усталым, почти безразличным голосом поддержала кардинала Анна Австрийская, которой хотелось поскорее прийти к какому-то окончательному решению. Хотя уже поняла, что найти такое решение сегодня не удастся.

– И мой вам совет, принц, – продолжил Мазарини, – не жалейте казаков. Спустите на испанцев этого дьявола в человеческой плоти, Гяура, не скупясь при этом на награды, а если понадобится, то и на генеральский чин.

– Речь может идти даже о чине полевого маршала?

– А почему бы и нет? – взглянул Мазарини на королеву, заручившись ее молчаливой поддержкой. – С полковником Сирко сложнее. Он дождется конца контракта и вернется на Украину. Если только дождется, поскольку стало известно, что в Польше опять становится неспокойно, и его сабли могут понадобиться если не самому королю, то уж его противникам – точно. А Гяур, похоже, способен надолго задержаться в одном из замков или поместий Франции. Не зря же на его имя уже приобретено поместье неподалеку от Шварценгрюндена.

Брови де Конде медленно поползли вверх. И не только в связи с сообщением о поместье у стен Шварценгрюндена. Просто теперь он, наконец, понял, из каких источников и по каким каналам попадает к первому министру информация о делах на фронте и доблести казаков. Ему не трудно было определить, что и в этот раз не обошлось без «личного взгляда и особого мнения» графини де Ляфер. Ей же, очевидно, принадлежит и прошение относительно генеральского чина.

– Хорошо, – резко, властно поднялся главнокомандующий. – Я брошу к вашим ногам победу, из тех, без которой терпят поражение все наши послы. Такую победу я жертвенно поднесу вам, даже не получив подкрепления.

12

«…Что касается способа ведения войны на суше, то казаки предстают лучшими пехотинцами, нежели кавалеристами; они выносливы и неутомимы, подчиняются своим предводителям, с необычным мастерством выполняют земляные работы и укрепляются не только с помощью валов, но и используя для этого свои повозки. Они настолько сильны за этими своими передвижными крепостями, крайне необходимыми в безлюдных степях, где то и дело на них нападают татары, что тысяча защищенных таким способом казаков оказывает сопротивление шести тысячам неверных, которые совсем не слазят с коней и которых задерживает любой ров, любая наименьшая преграда…» [9]

Секретарь французского посольства в Польше Пьер де Шевалье отложил перо и задумчиво посмотрел в просвет между пологами шатра. Теперь солнце уже не заглядывало в походную обитель, а пробивалось почти через ее купол, наполняя сиянием и теплом.

– Вы все еще пишете, господин секретарь? – возникла в проеме шатра костлявая фигура полковника Голембского.

– Ради этого и решился пойти с вами в поход.

– Лучше полюбуйтесь утренней степью. Отсюда она видна на десяток верст. Кажется, вскочи на коня – и через час окажешься на берегу Черного моря.

Шевалье молча вышел вслед за полковником. Старый вояка прав: здесь было чем полюбоваться. Лагерь они разбивали уже поздним вечером, когда разъезды драгун сообщили, что отряд повстанцев-казаков отошел от отрогов Подольской возвышенности в степь и, судя по всему, остановился на правом берегу последней речки, за которой начиналась пожелтевшая безводная степь.

Они возводили его в спешке, после тяжелого боя с повстанцами, и Шевалье даже не успел осмотреть местность. Этот, на удивление высокий, холм, настоящую степную гору, они с полковником избрали, только исходя из канонов походного лагеря: с холма легче командовать войском и на нем же легче защищаться.

Теперь же с этой возвышенности, словно с высоты птичьего полета, Шевалье видел, как в высокой траве по-муравьиному сновали по вновь проложенным тропам польские солдаты, тащились на водопои лошадиные коновязи, гарцевали у склона извилистого оврага, будто на берегу Рубикона, драгуны дозорной десятки. Желтая степь, желтовато-синее небо, желтые склоны оврагов… И лишь где-то там, в немыслимой дали, между редкими и, очевидно, чахлыми кронами деревьев, вспыхивала на солнце дымка речного плеса. Но за ним уже властвовали заставы казаков.

– Так, мы все-таки решимся преследовать их, полковник? – поинтересовался Шевалье.

– Не терпится побывать в самой гуще сечи? – осматривал степную рощицу в подзорную трубу Голембский.

– Если уж меня потянуло в поход, то хотел бы видеть казаков в бою.

– Только казаков?

– Судьбе было угодно, чтобы я стал их историографом [10] .

Голембский громоподобно расхохотался.

– Историографом этих бандитствующих голодранцев?! Мне жаль вас, майор Шевалье. Не думаю, что казаки оценят ваш труд щедрее, чем того требует кол, на который вас, как офицера на польской службе, водрузят, как только вы им попадетесь. Не думаю, что жизнеописание этого степного холопства заинтересует кого-либо в Париже. А вот рыцарская доблесть моего, как выразились бы во Франции, экспедиционного корпуса вполне стоит вашего пера. Поскольку станет страницами истории Великой Польши.

– У вас и своих историографов хватает. А у этого мятежного войска я – первый, – сдержанно объяснил Шевалье, считая, что не видит здесь предмета для спора. – Кто знает, может, это уже не просто войско, а особый народ.

– Не народ и не войско – такой ответ вас, историографа казачьего разбоя, каковым вы и войдете в историю, устроит? – довольно суховато, хотя и без особого раздражения, спросил Голембский.

– Каковым я войду в историю, этого пока не знает даже сама история. Скажите лучше, что это за холм мы отыскали посреди степи? Не кажется ли вам, что склоны его слишком симметричны, чтобы быть естественными? Да и вершина представляется мне творением скорее человеческих рук, чем божьих.

– Русичи называют эти холмы «могилами».

– Могилами? Но чьими? Казачьими?

– Попадаются и казачьи. После очередного разгрома этих шаек польскими войсками трупов обычно появляется очень много. Но данная могила, как мне кажется, осталась здесь еще со времен Аттилы. Часто они называют такие могилы «скифскими».

– То есть перед нами Страна Скифских Могил. Как считаете, можно так назвать саму Украину?

– Для названия книги прозвучит довольно загадочно. Но если бы мне дали побольше войска, я бы не только истребил все их степное отребье, но и превратил бы эти края в одну огромную скифскую могилу. Возможно, тогда Польша, наконец, вздохнула бы с облегчением и зажила нормальной жизнью, не зная постоянного страха перед этим бунтарским племенем.

Шевалье искоса взглянул на Голембского и вновь устремил свой взор вдаль. Он не впервые в Польше, но только сейчас начинал по-настояшему понимать, сколь сложными являются отношения между Польшей и Украиной, польской шляхтой и украинским дворянством, православной и католической церквами.