Леонид Сапожников - Три версии

• Название: Три версии
• Автор: Леонид Сапожников
• Жанр: Детектив

…

---

— Федор Борисович, мы обнаружили в карманах пиджака Никиты очки в роговой оправе с плюсовыми стеклами. И двести рублей…

— Жена сказала мне об этом, — кивнул Гладышев. — Очки для меня загадка. А вот что касается денег… Никита коллекционировал почтовые марки. Некоторые из них — старые, старинные, как он говорил, — представляли собой ценность. Вернувшись из Москвы, я не увидел на полке альбома с марками. Не продал ли он марки? Но зачем Никите могли понадобиться двести рублей?

— Может быть он собирался уехать? — высказал я предположение.

— Лучше бы он уехал! — тихо обронил Гладышев и протяженно вздохнул.

Он встал. Я отметил его пропуск и проводил до дверей.

18 мая 1978 г., четверг, 18 часов 30 минут

“Наташа, наш с тобой отец — ничтожество!”

Я повторял эту фразу на все лады, потому что отчетливо осознавал, что в ней — ключ к искомой истине. Фраза мешала мне сосредоточиться.

В комнату заглянул Серсемыч.

— Ты еще не ушел? — удивился он.

— Собираюсь.

— Ну что с делом Гладышева? Сдвиги есть?

Я рассказал ему о встрече и разговоре с Федором Борисовичем.

— Но при чем здесь он? — пожал плечами Сергей Семенович. — Не вижу связи.

— А я уверен, что разгадка — в письме Никиты! — упрямо возразил я.

— Ну, если так считаешь, — нахмурился Сергей Семенович, — то и разгадывай. В общем форсируй это дело. Остальные тоже ждать не могут.

Он вышел, а я мысленно проворчал: “Легко сказать — форсируй дело. Вся наша жизнь — сплошные гонки…”

Закрыв на ключ сейф, я уже собрался уходить на свидание с учителем Морозовым. Остановил телефонный звонок. Черт побери, как же это столько столетий человечество существовало без телефона. Просто невозможно себе представить!

— Слушаю… А-а, это вы, Самсонов… Ну и как? Понятно. Спасибо, Игорь Демьянович. Значит, завтра с утра вы отправитесь в Черновин? Желаю успеха!..

Инспектор Самсонов сообщил, что администратор кинотеатра “Вымпел” подтвердила алиби Николая Терехова: он действительно вместе со своим школьным приятелем 14 мая, в воскресенье смотрел фильм “Они сражались за Родину”, демонстрировавшийся на сеансе 20.30. Собственно, я в этом и не сомневался.

…Рабочий день кончился. Меня обгоняли, шли рядом или навстречу люди, торопившиеся домой, в магазины, в театры, в гости. Для всех этих людей рабочий день кончился, а для меня продолжается: ждет учитель Морозов, который судя по всему был если и не последним, то одним из последних людей, кто видел и разговаривал с Никитой Гладышевым.

Заканчивается третий день расследования. Иногда мне кажется, что время пролетело в один миг, а иной раз возникает ощущение, словно уже прошла целая вечность.

Встречи с людьми, разговоры, вопросы, ответы. Что они дали? К чему привели?..

Еще недавно в готов был согласиться с мнением судебно-медицинского эксперта, что произошел несчастный случаи и Никита Гладышев стал его жертвой. Правда, я по-прежнему не отказываюсь от этой версии хотя… Я ведь чуть было не заподозрил в убийстве Никиты Гладышева его школьного товарища Николая Терехова! А теперь — особенно после телефонного звонка инспектора Самсонова — уже нет сомнений в том, что Терехов не замешан в этой истории. И я рад этому обстоятельству, потому что я всегда радуюсь, когда подозреваемый мною человек оказывается невиновным. Несмотря на то, что чаще всего это еще больше запутывает следствие.

Меньше всего я верил в возможность самоубийства Никиты Гладышева. А на поверку получается, что именно эта версии может оказаться ближе всего к истине. Выходит, права будет Клавдия Потаповна Терехова, убежденная в том, что Федор Борисович Гладышев стал причиной смерти сына? В том-то и дело, что ее слова ни в коей мере не приблизили меня к истине. Но самое странное заключается в том, что может так статься, что Федор Борисович действительно оказался виновником трагедии. Совсем по иной причине, нежели считает Терехова. К сожалению мне тоже ничего не известно об этой причине. Впрочем, есть ли она?..

Это всегда так: начинаешь расследовать уголовное преступление, и каждый новый факт, добытый в общении с людьми может внезапно зачеркнуть то, что вчера казалось полностью установленным, вызывало негодование или наоборот, сочувствие, располагало к человеку.

Признаюсь, когда услышал горестный рассказ Тереховой о том, как рухнула ее семья, как вынуждена она теперь одна “тащить” сына — трудного пария, как непорядочно обошелся с ней муж, — я посочувствовал ей. Потом встретился с ее сыном. И сочувствия поубавилось, но мысленно я все-таки пытался оправдать Терехову. А сегодня пришел Федор Борисович и сказал, что Терехова первая обманула своего мужа. И уж совсем не осталось к ней сочувствия. Но прав ли я? Может быть, если “вести раскопки” дальше, то выяснится, что тот же муж, бывший муж, Василий Петрович Терехов, все же когда-то чем-нибудь толкнул ее на этот первый шаг? Вот уж верно, чужая жизнь — потемки. Однако в настоящие момент ни Клавдия Потаповна, ни ее бывший муж меня — следователя Красикова — больше не волнуют. Ибо я хочу понять, почему Никита Гладышев написал своей сестре, что их отец — ничтожество? Причем написал в тот момент, когда Федор Борисович находился в Москве; написал, узнав что-то негативное о нем.

Что же он мог узнать? Кого встретить? Стоп! Да, да, Никита мог кого-то встретить, кто сказал о его отце нечто порочащее того! Столь порочащее, что сын любивший отца, друживший с ним, решился написать тяжкие, оскорбительные слова о нем.

Быть может, это связано с военными годами биографии Федора Борисовича Гладышева?

Мысль пришла вдруг, как бы между прочим. Но стоило ей родиться, как я сразу же уцепился за нее. И внезапно обнаружил, что в тайничке мозга находиться местечко и для мыслей об очках и двухстах рублях, находившихся при погибшем юноше. Человека, пользующегося очками с линзами плюс девять диоптрий, можно считать инвалидом.

Цепочка состоит из скрепленных звеньев… Миша Торопов обратил внимание на то, что у Никиты Гладышева ухудшилось настроение примерно за две недели до рокового 14 мая, именно тогда Никита встретил “инвалида”, когда-то знавшего Федора Борисовича, и приобрел для него очки; ему же он собирался передать двести рублей, в связи с чем продал свой альбом с марками…

Но как и где он встретил “инвалида”, каким образом узнал, что тот был знаком с отцом, где приобрел очки, если их нет в нашем городе? А почему, собственно, в нашем городе? Не уезжал ли Никита Гладышев куда-нибудь две недели назад?

…Дом, в котором проживал учитель Морозов, фасадом выходил на широкую улицу.

Дверь мне открыл мужчина средних лет, в пижаме. Мы познакомились, и Морозов пригласил пройти в комнату.

— Не обессудьте, — улыбнулся Морозов, — но разговаривать буду, лежа в постели. Знобит что-то. Прямо-таки какое-то наваждение. Всякий раз в мае простуживаюсь. Заметьте, в любую погоду. Так чем я могу быть вам полезен, Дмитрий Васильевич? Догадываюсь, что разговор пойдет о Никите Гладышеве. Какая трагедия, какая трагедия…

— Андрей Александрович, не знаете ли, уезжал Никита куда-нибудь из города две недели назад?

— Мне трудно ответить на ваш вопрос. Дело в том, что я сам уезжал в Брянск. Я уехал двадцать восьмого апреля. Умерла моя мать. Она жила в семье старшего брата. Я был там до второго мая. Третьего приступил к занятиям в школе Никита был на уроках. Однако легко выяснить, уезжал ли он…

— Да, да, конечно, — кивнул я. — Позвоню его родителям. Андрей Александрович, расскажите мне поподробнее о вашей последней встрече с Никитой четырнадцатого мая.

— Он позвонил в половине седьмого вечера и попросил разрешения прийти ко мне. Я никогда не отказывал ребятам во встрече. Он приехал минут через тридцать или сорок.

— Каким вы нашли его?

— Знаете, он был весь взвинченный. Это чувствовалось по каждому его движению, по тону, каким он говорил. Я спросил, что с ним. Никита неохотно ответил: “Ничего. Просто я устал, Андрей Александрович”. Потом спросил: “Может быть, я вам помешал”. Я успокоил его. Мы стали разговаривать.

— Он говорил с вами о своем отце?

— Об отце? — удивился Морозов. — Нет, ничего. Видите ли, Дмитрий Васильевич…

Учитель замялся.

— Вас что-то смущает? — насторожился я.

— То, что сказал Никита, касается Елизаветы Павловны…

— Ромашиной?!

— Да. Я уже не помню точно, как возник этот разговор… Словом Никита спросил: “Андрей Александрович, подлость и предательство — одно и то же?” Честно скажу, я растерялся от его вопроса. Начал с общих слов, но он перебил меня: “Как вы относитесь к Елизавете Павловне Ромашиной?” Я ответил, что не считаю приличным обсуждать другого человека в его отсутствие, тем более своего коллегу. На это Никита возразил: “Но ведь Елизавета Павловка и другие учителя часто обсуждают нас во время родительских собраний, несмотря на наше отсутствие”. Потом он пристально взглянул на меня и сказал: “Однажды я случайно увидел, как Елизавета Павловна целуется на улице с мужчиной. Это был не ее муж, я точно знаю. Ее муж — мой тренер по самбо! Разве Елизавета Павловна поступает не подло, предательски обманывая своего мужа? А когда я спросил ее, изменяла ли когда-нибудь Наталья Николаевна Гончарова Пушкину, Елизавета Павловна едва не выгнала меня с урока… Но не в этом дело. Я о себе хочу спросить. Я узнал чужую тайну. И до сих пор молчу о ней. Значит, я тоже подлец и предатель, если не рассказал правду ее мужу? Скажите, а подлость и предательство передаются по генам или нет?”