Василий Дворцов - Каиново колено

• Название: Каиново колено
• Автор: Василий Дворцов
• Издательство: Сова
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-87550-250-9

Психологическая драма, герой которой талантливый провинциал, интеллектуал-харизматик, искавший славы в столице и денег в Америке, но спутавший любовь-агапи и любовь-эрос. Актер на сцене и в жизни он становится новым «лишним человеком» на фоне кризиса традиционного русского театра конца советских времен и начала перестройки.

---

В туго подпружиненную скрипучую дверь вдавился Муха. Он был без шапки, из-под вздувшейся верхней губы на подбородок и на грудь обильно текла ярко-красная струйка крови. Сочащиеся ссадины были и на ухе.

— Ты что? Что такое?.. Сергей достаточно лихо подтянулся на костылях, встал.

— Да суки местные шапку сняли. Муха, громко матерясь, размазывал по смуглому лицу кровь и открыто, не сдерживаясь, кашлял. На них косились и отходили подальше.

— Так пойдём, разберёмся!.. Сергей толкнул плечом дверь.

— Куда ты, калека костылёвая? Размажут, даром, что взять с тебя нечего. Они сказали: час на то, что бы смылись. С их территории. Эти не шутят, забьют на хрен.

Тяжёлый кашель сотрясал жалкую мальчишескую худобу под большой, далеко ещё на вырост курткой, расцарапанное ухо и вздутая губа продолжали обильно кровянить. Муха изо всех сил отворачивался, чтобы только предательски не заблестеть глазами, и что, что можно было для него сделать?! Сергей попытался приобнять за плечо, но тот рывком вывернулся:

— Пошлёпали, там электричка скоро отправится. В сторону Новосибирска. Побереги слюни, они тебе сейчас понадобятся.

План был не гениален, но прост: Сергей снимал правый, длинный протез, завязывал узлом штанину и с заднего вагона шёл в передний, где его дожидался Муха. С этим самым протезом. И по ходу костыляния взывал к милости. Нет, вместе им попрошайничать сегодня нельзя, лохи крови боятся и битым ни черта не подают. А инвалиду должны отсыпать.

— Ты же, блин, артист! Всё как раз по твоей масти. Потом, как прошаришь, сойдём, пожрём, и в следующую. Так, электричками, и доберёмся. А в большом городе мы себе местечко заточим, не жмись. Там всем хватает, не то, что здесь. Как Фортуна покатит, а то в метро без ноги можно тысячи сшибать. Ну, да, на евросауну с тёлками.

Тяжело переставляя костыли, медленно ковылять по чуть покачивающемуся вагону и уничижительно жалостливо заглядывать в лица отворачивающихся, это этюд для начинающих. Для первого курса. Тут результат беспроигрышен, главное выдержать паузу. Секунду, две, три… Ведь появление твоё все заметили от самого входа, и теперь срочно придумывают повод не видеть. Счастливчики прикрываются газетой, менее удачливые таращатся в окно, самые неловкие демонстративно придрёмывают. И всё это так грубо, так ненадёжно: да родные ж вы мои, да ведь нас всех пионерия воспитывала! Неужто бы и Сергей, сиди он сейчас в ваших рядах, не ощутил бы тоски от неистребимости морального кодекса строителя коммунизма при виде страдающего калеки? Так подайте же! Подайте хоть десять копеек, и ваша совесть облегчённо отстанет, всего-то десять копеек за свободу от совести! Никто же не просит снять последнюю рубашку и, тем более, накормить, обогреть и приютить в своём доме. Подайте копеечку, люди добрые!

Сергей никогда не думал, что такое может увлечь всерьёз. Не догадывался о себе, не подозревал за собой такой способности к подобной отстранённости в исполнении роли. Пассажиры, мучительно сопротивляясь своей рачительности, откупались, а он всё затягивал и затягивал паузы показного унижения, превосходно кривясь, щурясь до мелких слёз и подрагивая пересохшими губами. И одновременно делал ставку: кто и сколько? Верзила, второй ряд с краю, рубль. Та дама в капюшоне, три. И почти всегда выигрывал. Что такое актёрское мастерство? Да прикладная психология! Дальше больше: после третьего вагона они уже просто давали ему столько, сколько он им мысленно указывал. Интересно, что самыми щедрыми оказывались работяги, делившиеся явно заначенным на послеобенную складчину. Это жалость в чистом виде. Потом шли молодые, неплохо одетые в лису и нутрию женщины, которых коробил вид нестарого, но уже ни на что не годного мужика. Брезгливость. После них, старухи и молодёжь. Этих давило суеверие: вдруг и самому придётся? А вот из стариков расколоть удалось только двоих, и то, как он с опозданием заметил, первый был тоже инвалидом. Тут побуждением служило радость превосходства.

Дойдя до двери машинистов, Сергей растерялся: а где Муха? С его ногой? Вернулся в вагон, ещё на раз осмотрелся. Пусто. Осторожно, с самого краю, присел рядом с двумя укутанными тётками, обнял костыли и замер, и обмер от услышанного:

— Дак, ты чего, не поняла, что, когда его арестовывали, у его в мешке какой-аппарат лежал. Это и была бомба.

— Ну, какая бомба! Он же не этот, не черножопый.

— Дак, чо ж тогда?

— Может, самогонный аппарат. Он такой какой-то, я точно видела.

— Дак, что ты могла видеть? Милиционер мешок сразу отнял.

— Вот отнял, а потом заглянул. Ну, и я тоже. Аппарат там был! Могет, и не самогонный, но какой-то технический.

— Вот, сама баешь: бомба.

Электричка тормозила, и тётки засобирались к выходу. Сергей, пропуская их, проскользнул к окну и окончательно убедился, что повязали именно Муху:

— Дак, и что ж с того, что молодой? Мало ли? Это он, могет, для народу кричал об отце-инвалиде? Внимание отвлекал. Ну, ничего, в отделении с ним быстро разберутся. Кто отец, кто инвалид.

Вслед тёткам вышло больше половины вагона. Сергей отвалился к стеклу и, закрыв лицо шапкой, закостенел в полном стопоре: вот, и что теперь? Что? Теперь-то даже спуститься из вагона сам не сможет, а кто такому грязному захочет помочь? Прокоптились они в товарнике насмерть. И небрит уже пять дней. И неумыт. Культя без протеза подмерзает. А ведь ещё нужно как-то добраться до Академгородка. В автобус его таким не впустят. Хотя в карманах мелочью никак не меньше двухсот рублей, и, может, ха-ха, такси взять? Картинка: калека-побирушка в Городок на тачке подъезжает и расплачивается на вес. От такой Сергей стал оттаивать: юмор, признак хороший. Жить будем. Надо же, он как-то привык уже к Мухе. Парнишка, в общем-то, неплохой. Неплохой, если в светлое будущее не заглядывать.

Опять остановка.

Глаза, если их долго не открывать, слипались. Наконец, со стоном разодрав веки, он в упор столкнулся взглядом с молодым парнем в чёрном полупальто, тоже дремавшим до того на короткой скамье напротив. Парень спросонья испуганно таращился на Сергея:

— Чего тебе? Денег? Курева? На!

И бросив Сергею на колени почти полную пачку. Аэрофлота, рванулся на выход.

Где же Сергей видел такой голубой, из-под чёрной чёлки, взгляд? Аккуратно припрятав хорошие сигареты подальше во внутренний карман, проследил за окном убегающий, плохо очищенный от заносов перрон дачного посёлка, по-зимнему сиротливо прячущегося за оголённой лесополосой. И опять зажмурился от укола в левой почке. Вот зараза! Неужели теперь так и будет?

Дороги, железные, каменные, воздушные, водные, грунтовые и ледяные дороги. Асфальтные трассы для бескамерной финской резины, лесные колеи для лагерных вагонеток, пыльные просёлки для босоногого детства. Россия не воспринимается в статике. Абсолютно. Смысл её существования, суть её величия и тайна красоты познаются только через движение. От Москвы до самых до окраин, через одиннадцать часовых поясов мощно расходится, разбегается, далее всё разрежаясь и ослабевая, напряжённая пульсирующая сетка имперских трасс и тяг. Имперских? А что ещё из центробежности ойкумены творит центростремительную империю, как не они, эти вот самые грунтовые, каменные, железные? Что ещё соединяет, привязывает и удерживает неохватимое сознанием разнообразие географических, исторических, национальных, экономических, культурных, культовых и иных зон, фактов, процессов и стремлений своей живой волокнистостью? Стволы, ветви, веточки, побеги и ножки листьев, в которых приказы и отказы, контрибуции и дары, полезные и смертоносные ископаемые, техника и народы, сталкиваясь, пересекаясь и вновь отдаляясь, в реальном времени уже тысячелетие ощущают себя единством величайшей, богатейшей и красивейшей страны.

Империя, венец всечеловеческой идеи всемирного религиозного, государственного, этнического и социального обустройства. История человечества и исчисляется империями. Империями, как живыми системами из десятков и сотен народов, в их сложнейшей гармонии сочетания без слития, в единых космогонии и мифе, при фантастических неповторимостях законов выживания и бытовых ритуалов, при разностях земельных предназначений, в божественном единстве судеб. Империя, это полноценный и самодостаточный мир, единственно настоящий, сегодняшний мир, а всё вокруг неё, только обломки былого, или сгустки будущего. Демократии племён пигмеев и латиноамериканские диктатуры.

Путь империй связан с Солнцем. Каждой дано чуть больше тысячи двухсот лет. Зарождение, спад, расцвет, снова спад, и последний всплеск. Но и эти государственные спады проигранных войн, бунтов и неурожаев есть лишь внешняя концентрация материи на сотворении в себе духовного плода, культуры. Только в горниле и под ударами молотов из руды создаются мечи и розы, только через погружение на дно цветущий металл обретает твёрдость. И поэтому даже нынешняя Россия, ужатая чужаками и обезображенная смутами, ещё на двести лет вперёд, самостоятельный, самодостаточный мир, на который многим придётся равняться даже без желания. В этом тайна. Слова о полку, и пророчество. Божией Матери Державной…