Ефим Гольбрайх - Былой войны разрозненные строки

• Название: Былой войны разрозненные строки
• Автор: Ефим Гольбрайх
• Издательство: Издательское содружество А. Богатых и Э. Ракитской
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-98575-166-X

Автор настоящих записей, — свидетельствовал Василь Быков, — безыскусно, но очень правдиво, со скрупулезной точностью участника и очевидца повествует о пережитом, тем самым внося свой благородный вклад во всенародную копилку памяти о тех героических днях, примет которых все меньше остается в нашем сегодня… Ефим Гольбрайх прошел всю Великую Отечественную войну. Был рядовым солдатом пехоты, комсоргом батальона и полка, командиром стрелковой роты, заместителем командира штрафной роты. Участвовал в обороне Москвы, Сталинграда, освобождении Севастополя, Украины, Прибалтики. Был ранен, награжден четырьмя орденами и многими медалями. После войны много лет работал в искусстве. В бывшем СССР и в Израиле вышли его книги «Солдатские судьбы», «Записки театрального администратора»; «Последние участники» и другие.

---

Теперь «выясняется», что отец Ленина был гомосексуалистом, мать нимфоманкой, а старший брат Александр внебрачным сыном царя…

Многие приказы и распоряжения Ленина вызывают чувство смятения. Его образ потускнел, чтобы не сказать больше….

В 1923 году Ленин уже видел, что страна идет «не туда» и написал свою знаменитую статью «Как нам реорганизовать РАБКРИН» (Рабоче-крестьянскую инспекцию). Это означало коренной поворот в политике. Вожди всполошились. Все члены Политбюро, кроме Троцкого, выступили против публикации статьи. Куйбышев даже предложил напечатать для Ленина газету в одном экземпляре… На это не пошли. Но все члены Политбюро, даже такие личные враги, как Троцкий и Сталин, подписали письмо, в котором говорилось, что Владимир Ильич болен, неадекватен, и таким образом дезавуировали его статью.

В первые годы после смерти Ленина, его литографские портреты продавались в писчебумажных магазинах и стоили четыре копейки. Их моментально раскупали. Висел такой портрет и у нас. Ленина любили. По крайней мере, так казалось. Мама Ленина никогда не ругала. Она только разводила руками и говорила: «Что он придумал?»

А мы не знали другой жизни и верили. Били себя в гулкую комсомольскую грудь и убежденно говорили: «Мама! Все будет!»

А она смотрела на нас печальными глазами и тихо говорила: «А я хочу сейчас…»

В статье «Несвоевременные мысли» Горький характеризует Ленина следующим образом: «Для Ленина Россия только материал опыта, начатого в размерах всемирных, планетарных. Его вера вера фанатика-ученого, а не метафизика, не мистика. Основная цель его жизни общечеловеческое благо. Ошибки Ленина ошибки честного человека. Суровый реалист, хитроумный политик Ленин постепенно становится легендарной личностью. Я снова пою славу священному безумству храбрых. Из них Владимир Ленин первый и самый безумный». Понадобились десятилетия, чтобы это осознать.

В первые годы после революции, когда желание избавиться от всего царского было горячо, случалось, что вместе с водой выплескивали и ребенка.

В нашем приграничном многонациональном городе были белорусские, русские, еврейские, а также польская и литовская школы. Большинство представителей национальных меньшинств, как тогда говорили, нацменов (по слухам, слово запустил в оборот Ленин) хотели обучать своих детей в русских школах. Не тут-то было! Учись на языке своей национальности гласила инструкция. В Белоруссии идиш был одним из государственных языков, и на гербе республики одна из надписей была на еврейском языке. Было ли это перегибом? Быть может, чиновники того времени лучше понимали, что без знания национального языка нельзя сохранить и свою национальную культуру. Но наше поколение вырастало в убеждении, что малые народности должны ассимилироваться и чем скорей, тем лучше, и что скоро наступит то счастливое время, о котором мечтал Пушкин «когда народы, распри позабыв, в единую семью объединятся». И считалось естественным и само собой разумеющимся, что языком этой единой семьи будет русский.

Чего здесь было больше: невежества или мечты?

Мама прекрасно понимала бесперспективность обучения еврейскому языку и затратила много усилий на борьбу с «наробразом» (ГорОНО), чтобы меня направили в русскую школу. Пока решался вопрос, учебный год уже начался. Я был подготовлен, и мама повела меня во второй класс. Шел урок, ученики с любопытством рассматривали новичка. Учитель дал мне букварь и попросил прочесть место «мама мыла Машу», не то «Маша ела кашу». А я уже свободно читал детские книжки с мелким шрифтом! Такого унижения я вынести не мог и гордо молчал. И к огорчению мамы меня отвели в первый класс. Но русской школы.

Мама была очень красивой женщиной. Для каждого ребенка его мать самая добрая, самая красивая и самая лучшая на свете. В отрочестве, когда в семьях друзей начинают интересоваться родителями, мне не раз приходилось слышать: Твоя мама была самой красивой женщиной в городе. Я посмотрел на нее другими глазами и поразился: она была удивительно красива, и хотя была уже матерью троих детей и жизнь не баловала ее и до этого черты лица сохранили библейскую красоту и отточенность.

Во время первой мировой войны мама зачем-то побывала в Выборге, тогда считавшемся финским городом, хотя Финляндия входила в состав Российской империи. Город поразил ее удивительной чистотой, непривычным порядком и совершенно фантастической честностью финнов. Магазины не запирались, на центральной улице была витрина, тоже не запиравшаяся, за стеклом которой лежали различные предметы и вещи, потерянные жителями города и приезжими: кольца, серьги, зонты и пр. Нашедшие клали их за стекло витрины, а потерявшие приходили и забирали свое. Все это произвело на маму такое впечатление, что она помнила и рассказывала об этом через много лет.

До революции мать работала продавщицей это называлось приказчицей, в обувном магазине. Она понимала и могла объясниться по-польски и по-немецки, что в нашем городе имело существенное значение, так как многие аристократы тогдашнего Витебска были польского и немецкого происхождения, а они-то и были основными покупателями, и мать умела сделать так, что никто не уходил без покупки. В магазин часто наведывались поболтать с хорошенькой приказчицей молодые офицеры, и они считали неудобным уйти, ничего не купив. Хозяин ценил маму и на каждый праздник дарил ей… резиновые игрушки с пищиками, так что к моменту, когда мы стали себя осознавать, у нас собралось целое стадо.

Дома говорили по-русски, но зачастую звучали белорусские и еврейские слова что-то вроде смеси «французского с нижегородским». Со свойственным ей юмором, мама имела обыкновение пересыпать свою речь прибаутками и пословицами на всех трех языках. Ее любимые пословицы, чаще всего обращенные к нам, детям: «никто тебе, как сам себе» (В смысле каждый человек кузнец своего счастья. Я бы добавил: «и несчастья») и «няма той крамки, дзе прадаецца татка да мамка», что по-белорусски означает: «нет той лавки, где продаются отец и мать». Некоторые выражения напрямую проистекали из нашей бедности: «бесер бухвейтик эйдер гарцвейтик» «лучше, чтобы болел живот, чем сердце», т. е. лучше доесть и маяться животом, чем выбросить. Грубоватой, но образной была характеристика нищеты: «афулэ тохес мох ун эс вакст нох» — «полна задница мха и растет еще — «отсутствует всякое имущество и нет перспективы им обзавестись», основанная на созвучии слов «мох» и «нох» (евр. еще). По поводу плохого, по ее мнению, фильма мать как-то сказала: «анивейре ди цайт, ун вегн гелт из шейм огирет» — «жаль времени, а о деньгах и говорить не приходится» — и это стало в семье нарицательным по поводу всякой бессмысленной траты времени и денег. Бренность всего земного выражалась пословицей: «гайнт бист ду а кейсер, ун морги бист ду а дрэк а грейсер» «сегодня ты царь, а завтра ты дерьмо большое», где рифмовались слова «кейсер» царь и «грейсер» большой. Тонким юмором звучала прибаутка: «фарфалн ди бигейме мит дер штрик» «пропала корова с веревкой», т. е. все, конец, а главное не так жаль коровы, как веревки… Если у кого-нибудь что-то не ладилось, мама направляла его пословицей, сродни той, где говорится об отношениях Магомета и горы: «аз дер ферд гейт нит цу дем вогн, нэмтн дем вогн ну дем ферд» «если лошадь не идет к телеге, берут телегу к лошади». К личным врагам относилось русско-еврейское «скорэ помэ зол эм брэнгейн агейм» «скорая помощь, чтобы его привезла домой».

Иногда «закон бутерброда» относился и к ней самой, и она с досадой говорила «алц мит ди путер ароп» «все маслом вниз». На «всех злых» опускалось шолом-алейхемовское: «сколько дырочек во всей маце, испеченной со дня исхода евреев из Египта и до нынешней пасхи, столько болячек им на язык». Это она относила ко всем фашистам и особенно к их лидерам поименно. Непосредственно Гитлеру адресовалось: «зол ер гижшволн вэрн ви а барг» и «брехт ер дн коп мит а штик галц» «чтобы он распух как гора и сломал голову с куском шеи».

К сожалению, в переводе еврейские пословицы и поговорки много теряют.

По поводу Гитлера ее слова оказались пророческими, и она до этого дожила. Дожила она и до реабилитации отца. Он был реабилитирован в 1956 году посмертно. Очень интересовались, был ли он левым эсером или правым. Мать сказала: «Я девятнадцать лет не подымала головы, теперь она уже не подымается».

Ей установили персональную пенсию, дали благоустроенную квартиру в новом доме.

Через три месяца она умерла.

Долгие годы о судьбе отца ничего не было известно: «десять лет со строгой изоляцией» (т. е. без права переписки) устно и все. После XX съезда и разоблачений преступлений Сталина прислали «свидетельство о смерти»: «умер 14 марта 1944 года, причина смерти артериосклероз, место смерти прочерк. Дата выдачи 1 декабря 1956 года(!)