Григорий Речкалов - В небе Молдавии

• Название: В небе Молдавии
• Автор: Григорий Речкалов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Пулеметные установки всем понравились. Германошвили был счастлив. И мы тоже повеселели: наконец-то можно защищать аэродром в случае воздушного нападения.

Петя Грачев взглянул на свои огромные "кировские" часы. Других он не признавал и носил их по-старинке: с цепочкой в брючном кармане.

- Четверть седьмого. Побегу. Скоро с бомберами вылетаем, на сопровождение.

- Рука тебе не помешает? - озабоченно спросил Пушкарев.

- Чепуха.- Петя небрежно махнул раненой рукой.- Драться можно и одной. Злости, как говорил Коля Яковлев, у нас через край. - Грачев потер лоб. Да, вот что. Газеты мы получаем редко, писем совсем нет. Скучно людям без этого. Пошуровали бы, товарищ старший политрук, полевую почту.

- Ну и парень! - глядя ему вслед, восхищенно заметил Пушкарев. Бесстрашный и заботится обо всех. Ну, а твои как дела?

- Второй день "безлошадный", товарищ комиссар. Боюсь, не "прихватили" бы опять на какое-нибудь наземное задание.

- К Хархалупу пройдемся?

Утро было на славу. Дышалось легко. Чтобы не болтаться без дела, я согласился.

Хархалуп сидел на траве в тоскливой задумчивости и попыхивал папиросой, наблюдая за работой медлительного с виду Городецкого.

Из оврага тянуло прохладой. Над лесом повисла нежная бело-синяя дымка. Казалось, взлети самолет, и дрожащий воздух сметет ее, как паутину.

Тревожное чувство, возникшее еще вчера, после гибели Атрашкевича, не давало Хархалупу покоя. Семен Иванович особенно тяжело воспринял это известие. В Бельцах они жили по соседству, и семьи их были очень дружны.

Заметив нас, он встал, улыбнулся, шагнул навстречу. Коверкотовая гимнастерка, как и прежде, плотно облегала могучее тело. Лицо потемнело еще больше, осунулось, ямочка на подбородке запала.

- Превеликий поклон тебе, Семен, от семейства, - Пушкарев сильно встряхнул его руку,- все наказывали, чтоб врага крепче бил.

- Спасибо, старина, за добрую весточку, - Хархалуп обрадованно похлопал комиссара по полным бокам. - Как сыновья себя чувствуют? Володька как?

- Володька твой, бутуз, весь в тебя. Фуат молодцом, помогает в дороге во всем, с Валеркой возится. К тебе очень рвался, фашистов бить. Ну, а Ханифа об одном меня просила: говорит, горяч он у меня очень, упрям, говорит, передай, чтобы осторожен был, а за нас пусть не беспокоится.

- За добрые слова спасибо ей, - лицо Семена посветлело, - сильная она у меня. А фашистам мы спуску не даем, комиссар.

- Знаю, наслышался о вас. - Пушкарев оправил гимнастерку. - Даже не верится! А летчики как преобразились! Собранные, боевые и говорить-то стали иначе.

Я не сводил глаз с Хархалупа и, несмотря на внешнее его оживление, каким-то чутьем угадывал, что на душе у него неспокойно. Казалось, каждый его нерв, каждая клеточка его тела напряжены. Вот он передернул плечами, точно желая стряхнуть с них невидимую тяжесть.

- Ну, скоро ты, старина? - недовольно крикнул он Городецкому.

- Я тебе в который раз говорю,- техник на секунду высунулся из кабины, - к сроку самолет будет. Шел бы отсюда да не мешал, да меньше папирос смолил.

Хархалуп не дослушал дружеских наставлений и неожиданно проговорил:

- Сегодня у меня вроде маленького юбилея - к пятидесятому вылету готовлюсь, а этот неповорота-ковыряха,- он сердито посмотрел на Городецкого,- мне только нервы портит.

- ...Вот и говорю тебе, - не слушая, ворчал Городецкий,- от курева синяки уже под глазами.

- Отцепись, репей!

- Я вот и спрашиваю - какой репей к душе твоей прицепился? - вылезая из кабины, ворчал техник. - В бой лететь с ясной головой надо; на одну силу, паря, полагаться нельзя.

Хархалуп взял флягу, нацедил стакан и поднес ко рту. Пить ему не хотелось, он скривил лицо, будто глотал отраву. Наши взгляды встретились. И тут глаза его улыбнулись, словно говоря: "Ничего, все пройдет. Это для успокоения". Но я понял - ему трудно сейчас сосредоточиться на чем-нибудь одном. Хархалуп крякнул, вытер губы тыльной стороной ладони, взглянул на техника:

- Да, па-ря, - Хархалуп выговорил это слово, как Городецкий, - войну выиграет не тот, кто на одну силу надеется, а кто умом, духом побогаче. Бьют нас сегодня, а все равно сдюжим. Верно, Грицко? - и, не дав мне ничего сказать, как-то особенно тепло улыбнулся Пушкареву.

- Беспокоится, говоришь, обо мне Ханифа? Всегда такая была. Женщине, говорит, больше дано, больше на ее плечах лежит забот и ответственности.

- Замечательная она у тебя. Помнишь, избрали тебя членом городской избирательной комиссии?

- Еще бы! Первые выборы в Советы Молдавии! Она ведь тогда Володю ждала последний месяц. Выпроваживала на избирательный участок и наказывала: "Не забывай, Сема, для нас с тобой это праздник особый, двойной. Ты же на этой земле родился".

- А сколько нам помогала! С народом сколько бесед о конституции провела! По домам ходила. Молдаванки потом сами к ней на агитпункт приходили. Но и за тебя переживала, чтоб ты у нее был лучше всех! Чтоб еще больше гордились тобой земляки.

В кустах гулко треснул пулемет. Хархалуп вздрогнул от неожиданности, огляделся по сторонам, словно ждал чего-то еще, ждал, взвинченный до предела. Поспешно вытащил массивный портсигар, мысли его тотчас переключились на немцев:

- Не отнять у них смелости. - По щеке горошинкой скатилась капля пота. - Их дерзость близка к героизму. Но все это не то, что у нас. - Было ясно, что сказал он это больше для себя, чем для нас. - Отдать жизнь не по приказу, а по велению сердца, как это сделал Яковлев, - фашисты не способны.

- Хватит тебе курить, - ворчал Городецкий, - самолет я сделал, а времени еще вон сколько.

Хархалуп машинально глянул на часы, повертел в руках портсигар, громко прочитал надпись на крышке: "Нам разум дал стальные руки - крылья, а вместо сердца - пламенный мотор".

- Подарок моего командира, Юсупова. Простая штука - вещь, вот даже портсигар, а насколько долговечнее людей! Впрочем - это древнейшая истина.

Хархалуп задумался; вспомнилось, как много дала ему юсуповская семья: образование, любовь к книге, а позднее, когда Семен поклялся на могиле Шарифа Юсупова стать отцом его сыну Фуату, - и настоящее счастье: Ханифа стала женой, матерью Валерки, Вовки.

- Самолет будешь смотреть - проверь, как резинку на сектор газа тебе приделал, - напомнил Городецкий.

Хархалуп безразлично отмахнулся.

- Успеется еще.

- Зачем нужна резина? - поинтересовался я.

- Он заставил, - техник кивнул на Хархалупа. - Пойдем, взглянешь.

Я заглянул в кабину.

- Семен Иванович говорит - если летчика ранят тяжело, то резинка не даст убраться сектору газа. Понял?

- Значит, мотор будет тянуть на полную мощность? Умно. Сегодня же Богаткина попрошу, пусть сделает.

- Не узнаю я его сегодня. Подавленный, мрачный.

- Может, болен?

- Спрашивал. Говорит, здоров. За Атрашкевича переживает.

Подошли летчики. Хархалуп надел кожанку, затянулся потуже:

- С запуском не тянуть. За воздухом смотреть в оба. На обратном пути прикрывать бомбардировщики до посадки. - Он посмотрел на веснушчатого востроносого летчика. - Ты, Карпович, летишь с нами впервые, смотри: зубами за меня держаться.

Все торопливо разошлись по самолетам. Хархалуп забрался в кабину, сердито отдуваясь, пристегнулся ремнями.

- Вот так, комиссар, в кабинах от зари до зари. - Он улыбнулся Городецкому. - На меня, старина, не сердись. Понимаешь, в душе что-то плавится, а что - не пойму. Ханифа меня, бывало, вразумляет: перед человеком извинишься - не провинишься.

С недобрыми предчувствиями провожали мы взглядами взлетевшие самолеты. Пушкарев хмурился; подавленный, присел на баллон Городецкий. Я побрел к своему "ястребку".

* * *

Неизвестно откуда, на аэродром наполз туман, окутал все вокруг непроницаемой пеленой. Он превратил солнце в тусклое желтое пятно, вобрал в себя все его лучи, приглушил голоса до шепота.

С боевого задания должны были вернуться две группы самолетов, почти половина полка! Тревога росла с каждой минутой. Летчики возвращаются с пустыми баками. Где они сядут?

Час прошел. Два... три... Известий все не было. Туман сгустился, из молочного стал серым, потом свинцовым. На командном пункте, на аэродроме везде царило тревожное ожидание. Наконец первые сведения: летчики сели кто в Котовске, кто в степи. Но узнать обо всех пока не удавалось.

С первыми проблесками солнца командир полка вылетел к местам вынужденных посадок.

В полдень летчики начали слетаться. Возвращались и в одиночку, и парами. Из нашей эскадрильи не было лишь Комарова и группы Семена Ивановича. Борис сел в поле, поломал при посадке самолет - это нам было известно. О Хархалупе же особенно не беспокоились. Бомбардировщики сообщили, что он сопровождал их почти до посадки, и все были уверены: Семен Иванович где-то уютно "пристроился" со своими летчиками, ждет, когда кончится туман и доставят бензин.

К вечеру распогодилось. Волнение немного улеглось. Мы вылетели еще раз сопровождать бомбардировщики. Я на дубининской "чайке" был ведомым у капитана Солнцева.