Григорий Речкалов - В небе Молдавии

• Название: В небе Молдавии
• Автор: Григорий Речкалов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Не об этом я думаю...

И он рассказал мне об утреннем вылете.

"Чайки" штурмовали в лесу скопление вражеских войск. Как всегда, было много зениток; особенно яростно огрызались "орликоны". Грачев и Комаров должны были подавить их. Последовала одна атака, другая. После третьей Бориса рядом почему-то не оказалось. Полный беспокойства за друга Грачев тревожно осматривал землю, но там горело лишь несколько автомашин и не было ничего, хоть отдаленно напоминавшего сбитый самолет.

"Куда он делся? Может, подбили?"- размышлял Петя весь обратный путь. А тут, как назло, аэродром обволокло туманом. Горючее на исходе. Вдруг Борис ранен?

Едва они успели сесть, как аэродром и тут наполовину закрыло туманом. В это время показался "миг" Комарова.

Вскоре выяснилось, что Борис плюхнулся в поле. Где он находился все это время, неизвестно. Заблудился? Но он знал этот район отлично. Своим всевидящим оком Петя еще раньше подметил: Борис побаивается зениток.

- Пойми ты, хоть он и друг, но такое пахнет знаешь чем, - горячился Грачев.

Я старался разубедить его, советовал не забивать себе голову пустыми подозрениями, пока не вернется Борис. Но проницательный Петя почувствовал мою осторожность, чертыхнулся в сердцах и уже почти спокойно сказал:

- Ничего. Мы еще поговорим на эту тему.

- Смотри, Петька, на КП уже машина подошла, наверное наши на ужин собираются.

Грачев вытянул за цепочку "кировские", отрицательно мотнул головой.

- Рановато вроде. А ну, прибавим "газку", - предложил он.

Мы зашагали быстрее.

- Смотри, о нашем разговоре молчок, - предупредил Грачев.

- Как дела, ребята? - нетерпеливо крикнул я нашим издали.

- Еще трое нашлись: Викторов, Хмельницкий, Дмитриев, - сообщил Крейнин. - Викторов при посадке в поле скапотировал.

- Слышишь, - тихонько шепнул я Грачеву, - Викторов тоже подломал, а ты на Борьку подумал...

- А Хархалуп? - не удостоив меня ответом, спросил Петя.

- О нем, Мемедове и Карповиче вестей пока нет.

- Сидят где-нибудь тоже, - убежденно заявил Тетерин, - не таков Семен Иванович, чтобы не выбраться из переплета.

На рассвете вернулся Комаров, измученный, голодный, за плечами парашют, лицо поцарапано.

Дубинин разрешил ему отдохнуть денек, а я уговорил Грачева не расстраивать Бориса расспросами.

После завтрака меня вызвали на командный пункт. Там, как всегда, дым стоял коромыслом. Из штаба дивизии пришли первые сообщения о том, что немцы возобновили наступление.

Матвеев был занят, и я, доложив о прибытии, отошел в уголок, прислонился к стене. Ко мне подошел майор Тухватулин, его заместитель. В полк он прибыл незадолго перед войной, окончив военную академию.

Оттого ли, что майор не вошел еще в свою роль, а может быть, от природы, был он какой-то нерешительный и особой самостоятельностью не отличался.

- Вы давно летали на "Ути-4"? - спросил он озабоченно.

- Что вы! Я на нем вообще не летаю.

Тут меня подозвал Матвеев.

- Вот что, Гриша, - многих он звал просто по имени, - быстренько возьми "Ути-4", слетаешь с Тухватулиным в Григориополь.

- Я?

- Не я же! - начальник штаба усмехнулся.

- Товарищ майор... - я хотел было сказать, что на "Ути-4" летал только пассажиром.

Но Матвеев перебил:

- Знаю, знаю. Вернешься - и снова на свою "чайку". Не посылал бы, да Плаксин где-то в Казанештах застрял, а дело срочное. Тебе все ясно?повернулся он к Тухватулину.

- Ясно, товарищ майор. Я бы хотел... - заикнулся Тухватулин, имея в виду то же, что и я.

- Коли ясно, немедленно вылетайте. В дивизии уточни хорошенько сигналы взаимодействия с бомберами. Понял? - и Матвеев выпроводил нас из землянки.

Не помню, шел я или бежал к самолету. Сердце отчаянно стучало в груди. Вот она, судьба военная!

Честное слово, Матвеев стал для меня каким-то небесным благожелателем. С его легкой руки я сел в "чайку". Теперь он, сам того не ведая, "благословил" на самолет, от которого один шаг до "мига".

Я забрался в кабину, запустил мотор. Через несколько минут мы уже были в Григориополе. Оттуда нас послали к бомбардировщикам. Пока Тухватулин утрясал вопросы взаимодействия, я узнал подробности бомбежки этого аэродрома.

...В то утро ждали "Пе-2": в полку только начали их получать. Все было подготовлено к приему. Звено двухмоторных вражеских самолетов, очень похожих на "Пе-2", прилетело на аэродром с выпущенными шасси и имитировало заход на посадку.

На полосе выложили посадочные знаки. Люди предвкушали радостную встречу с новыми самолетами. Внезапно на головы посыпались бомбы... То были "мессершмитты-110".

...Я молча разглядывал скелеты восьми сгоревших бомбардировщиков. Поразительно, как хорошо немцы были осведомлены о наших делах!

* * *

Мы с Тухватулиным возвращались домой уже в сумерках. Я так привык за это время к новому самолету, что, казалось, летаю на нем всю жизнь. Не успел я снять с себя парашют, как техник сообщил нам страшную весть: погиб Хархалуп.

Оказывается, вскоре после нашего вылета вернулся Яша Мемедов и сообщил, что видел, как недалеко от Окницы упал самолет. Пушкарев и еще несколько человек сразу же выехали к месту падения. Вернулись они на другой день.

Пушкарева я нашел возле капонира. Еще позавчера утром мы разговаривали здесь с Семеном Ивановичем. Пушкарев и Городецкий сидели на ящике задумчивые, неузнаваемые. Городецкий держал в руках пилотку и начатую пачку "Казбека". На коленях у комиссара лежали планшет и пистолет.

- Все, что осталось, - тихо сказал техник.

- Как это случилось?

Пушкарев грустно развел руками.

- Упал он почти у родного дома. Не там, где указал Мемедов. Это около ста километров от Окницы, ниже по Днестру. Яша, видно, перепутал населенные пункты. А может, видел кого-то другого. Был бой...

И старший политрук со слов очевидцев-односельчан рассказал, как все произошло.

...В то теплое ясное утро, когда на сельской улице горланили петухи и в поле, просыпаясь, перешептывались колосья, небо огласило тяжелое надсадное гудение. С севера к селу приближалось девять "мессершмиттов-110". Не успели константиновцы подумать о грозящей им опасности, как над Каменкой врага перехватили три советских истребителя.

Трое против девяти. Свинцовые стрелы рассекли воздух. Задымилась первая вражеская машина. Вышел из боя и потянул на Рыбницу один наш "ястребок". Два других еще отчаяннее набросились на фашистов. Они ловко ускользали из-под вражеских атак, стремительно нападали, изворачивались и снова шли в атаку. Но враг превосходил теперь уже вчетверо. Подбитым упал на Болганском поле еще один краснозвездный. Второй только на секунду упустил из виду врагов - надо же взглянуть, что с товарищем - и тут... Точная очередь фашиста хлестнула по фюзеляжу, крыльям...

Вся Константиновка наблюдала за неравной схваткой, - рассказывал Пушкарев. Бригада табаководов вместе с бригадиром Александром Бородиновым скучилась на околице.

- Вжарьте им, хлопцы, бисовым душам! - кричал размахивая лопатой, Алексей Безручко.

- Шо, не по нутру, гадюка? - грозил вслед дымящемуся фашисту Василий Асуляк.

Бабушка Мария и дед Иван, как звали в селе стариков Хархалупов, выбрались на огород и не сводили подслеповатых глаз с неба. Когда последний советский "ястребок" с ревом прочертил над самыми головами дымный огненный след и упал рядом с огородами старик перекрестился, а бабушка Мария схватилась за сердце.

Первыми прибежали табаководы. Вокруг воронки были разбросаны обломки самолета, глубоко в землю врезался пропеллер. Неподалеку, лицом вниз, бессильно раскинув руки, лежал летчик. Его бережно подняли положили под голову кожанку, прикрыли парашютом. Лицо было обезображено до неузнаваемости. Кто же он, этот человек, отдавший за них жизнь? Документы целы. Красная книжечка партбилета еще хранила тепло его сердца. Бригадир раскрыл ее, замер.

- Читай.

- Билет номер четыреста шестьдесят шесть тысяч восемьдесят пять, произнес Александр Назарович.

- Билет номер... - повторили константиновцы.

- Фамилия? - тихо спросил кто-то.

- Фамилия... - бригадир глазами поискал кого-то в толпе и с трудом выдавил: - Хархалуп Семен Иванович...

Вздрогнуло, пошатнулось бездонное небо.

- Сема!..

Мать без сознания упала на грудь сына.

В скорбном молчании стояли односельчане. Женщины плакали. Да и мужчины не скрывали своих слез. Каждый думал о жизни Семена - кипучей, промчавшейся ярким метеором на их глазах. По этой земле бегал Семен босоногим мальчишкой. Тут его впервые покорило небо, такое же прозрачное и теплое в тот день, как и сегодня. Все помнили, как он, летчик, приезжал в родную деревню в отпуск: брал в руки косу и свободно, широко шагал по полю - не каждый, кто сеял и косил всю жизнь, мог поспеть за ним. Не забыли они и то, как в синие, ласковые вечера рисовал им Семен будущее Константиновки.

И вот он мертв. Рядом лежат разбитые часы. Они показывают утро - утро нового, восьмого дня войны. Оно стало для него последним.