Георгий Горин - Формула любви (Повести и пьесы для театра и кино)

• Название: Формула любви (Повести и пьесы для театра и кино)
• Автор: Георгий Горин
• Жанр: Драматургия
• Год: 1994
• ISBN: 5-7584-0092-0

В книгу вошли повести и пьесы Григория Горина, воплотившиеся на телеэкране и на театральной сцене в совместной работе о режиссером Марком Захаровым.

---

— Законную!

— Всякая любовь законна, если это любовь!

— Позвольте с этим не согласиться!

Они уже вышли из дома и стояли возле брички.

— Что же вы мне посоветуете? — спросил Мюнхгаузен.

— Что ж тут советовать?… Живите, как жили. Но по людским и церковным законам вашей женой будет по-прежнему считаться та женщина, которая вам уже не жена.

— Бред! — искренне возмутился Мюнхгаузен. — Вы, служитель церкви, предлагаете мне жить во лжи?

— Странно, что вас это пугает, — пастор вскарабкался в бричку. — По-моему, ложь — ваша стихия!

— Я всегда говорю только правду! — Мюнхгаузен невозмутимо уселся рядом с пастором.

Лошадь помчала рысью.

— Хватит валять дурака! Вы погрязли во вранье, вы купаетесь в нем, как в луже… — пастора мучила одышка, и он яростно погонял лошадь. — Это грех!

— Вы думаете?

— Я читал вашу книжку!

— И что же?

— Что за чушь вы там насочиняли!

— Я читал вашу — она не лучше.

— Какую?

— Библию.

— О Боже! — Пастор натянул вожжи. Бричка встала как вкопанная.

— Там, знаете, тоже много сомнительных вещей… Сотворение Евы из ребра… Или возьмем всю историю с Ноевым ковчегом.

— Не сметь! — заорал пастор и спрыгнул на землю. — Эти чудеса сотворил Бог!

— А чем же я-то хуже! — Мюнхгаузен выпрыгнул из брички и уже стоял рядом с пастором. — Бог, как известно, создал человека по своему образу и подобию!

— Не всех! — Пастор стукнул кулаком по бричке.

— Вижу! — Барон тоже стукнул кулаком по бричке. — Создавая вас, он, очевидно, отвлекся от первоисточника!

То ли от этих слов, то ли от стука лошади заржали и рванулись вперед с пустой бричкой. Пастор побежал за ними.

— Вы… Вы… чудовище! — кричал пастор, на бегу оглядываясь. — Проклинаю вас! И ничему не верю! Слышите? Ничему! Все — ложь! И ваши книги, и ваши утки, все — обман! Ничего этого не было!

Мюнхгаузен грустно улыбнулся и пошел в обратную сторону.

Из дверей дома вышли обеспокоенные музыканты.

Мюнхгаузен сделал им знак рукой, и возникла музыка.

Марта стояла в открытом окне второго этажа. Лицо ее было печально, по щекам текли слезы.

Дирижируя оркестром, Мюнхгаузен попытался ее успокоить:

— Это глупо. Дарить слезы каждому пастору слишком расточительно.

— Это уже четвертый, Карл…

— Плевать! Позовем пятого, шестого, десятого… двадцатого…

— Двадцатый придет как раз на мои похороны, — улыбнулась Марта сквозь слезы.

— Перестань! — поморщился Мюнхгаузен. — Стоит ли портить такой вечер. Смотри, какая луна! И я иду к тебе, дорогая!..

Рамкопф прижался к стволу дерева и осторожно выглянул оттуда.

Марта на мгновение исчезла, а затем выбросила из окна веревочную лестницу. Лестница упала к ногам Мюнхгаузена. И он ловко полез вверх под соответствующее музыкальное сопровождение.

Потом они уселись на подоконнике, свесив ноги, и Марта сказала:

— Мне больно, когда люди шепчутся за моей спиной, когда тычут пальцем: «Вон идет содержанка этого сумасшедшего барона…» А вчера наш священник заявил, что больше не пустит меня в церковь.

— Давай поговорим лучше о чем-нибудь другом, — предложил Мюнхгаузен, вздыхая. — Смотри, какой прекрасный вечер! — Он указал на голубое небо и солнце, которое стояло в зените.

— Сейчас вечер? — спросила Марта, вытирая слезы.

— Разумеется, — улыбнулся Мюнхгаузен. — Поздний вечер.

Он прыгнул в комнату. Зажег свечи, и появившийся в доме оркестр заиграл вечернюю мелодию.

— Прости меня, Карл, я знаю, что ты не любишь чужих советов… — Марта неуверенно приблизилась к нему. — Но, может быть, ты что-то делаешь не так?! А! — Он повернулся к ней, и они внимательно посмотрели друг другу в глаза. — Может, этот разговор с пастором надо было вести как-то иначе? Без Софокла…

— Ну, думал развлечь, — попытался объяснить барон. — Говорили, пастор — умный человек…

— Мало ли что про человека болтают, — вздохнула Марта.

— Не меняться же мне из-за каждого идиота?!

— Не насовсем!.. — тихо произнесла Марта и потянулась к нему губами. — На время. Притвориться! — Она закрыла глаза, их губы соединились. — Стань таким, как все… — Марта целовала его руки. — Стань таким, как все, Карл… Я умоляю…

Он открыл глаза и огляделся вокруг:

— Как все?! Что ты говоришь?

Он попятился в глубь комнаты. Приблизился к музыкантам, внимательно разглядывая их лица.

— Как все… Не двигать время?

— Нет, — с улыбкой подтвердил скрипач.

— Не жить в прошлом и будущем?

— Конечно, — весело кивнул второй музыкант.

— Не летать на ядрах, не охотиться на мамонтов? Не переписываться с Шекспиром?

— Ни в коем случае, — закрыл глаза третий.

— Нет! — крикнул Мюнхгаузен, и музыканты перестали играть. — Я еще не сошел с ума, чтобы от всего этого отказываться!

Марта бросилась к нему. Попыталась обнять:

— Но ради меня, Карл… ради меня…

— Именно ради тебя! — тихо сказал он, отстраняясь. — Если я стану таким, как все, ты меня разлюбишь. И хватит об этом. Ужин на столе.

— Нет, милый, что-то не хочется… Я устала. — Она медленно пошла к двери.

— Хорошо, дорогая, — задумчиво сказал он, глядя ей вслед. — Поспи. Сейчас я сделаю ночь. — Он посмотрел на неподвижных музыкантов и громко крикнул им: — Ночь!

Они спохватились и поспешно бросились прочь из комнаты, снимая на ходу сюртуки, взбивая подушки, укладываясь в постели…

Рука Мюнхгаузена перевела стрелки часов на двенадцать. Появился довольный Томас с подносом:

— Господин барон!

Мюнхгаузен резко обернулся и гневно произнес:

— Что ты орешь ночью?

— Разве уже ночь? — изумился Томас.

— Ночь.

— И давно?

— С вечера. Посмотри на часы.

— Ого!

— Что еще?

Томас перешел на зловещий шепот:

— Я хотел сказать: утка готова.

— Отпусти ее. Пусть летает.

Мюнхгаузен устало прислонился к стене и закрыл глаза.

Томас с некоторым сомнением повертел зажаренную утку в руках и швырнул ее в открытое окно…

Наблюдающий за домом Рамкопф от неожиданности едва не свалился с дерева.

Из окна дома, хлопая крыльями, вылетела дикая утка и скрылась за развесистыми кронами деревьев.

Рамкопф выскочил из кустов и подбежал к дому барона. Окно по-прежнему было распахнуто, и из него по стене спускалась веревочная лестница.

Рамкопф огляделся и быстро полез по лестнице вверх. Убедившись, что его никто не видит, перебрался в дом. Озираясь и пробираясь на цыпочках, он сделал несколько осторожных движений. Взгляд его упал на секретер. Перед ним лежал лист бумаги, на котором было что-то начертано. Рамкопф быстро схватил бумагу, спрятал в нагрудный карман. Послышались чьи-то шаги. Он вздрогнул. Метнулся к окну. Перемахнул через подоконник.

Через несколько мгновений он уже был в седле и мчался галопом в сторону леса…

— Нельзя!.. Нельзя так сидеть и ждать! Ведь в конце концов он обвенчается с этой девкой! — кричал Феофил Мюнхгаузен, с пафосом заламывая руки.

— Успокойся, Фео! — Баронесса ринулась через гостиную к двери. — Что можно сделать? Сегодня должен приехать бургомистр. Он был в канцелярии герцога…

— Что могут решить чиновники, мама! — взвизгнул Феофил и бросился вдогонку. — Надо действовать самим!

Баронесса стремительно вышла из гостиной. У балюстрады ее встретил лакей:

— Господин Рамкопф.

Генрих Рамкопф стоял внизу у парадной лестницы. По его взгляду баронесса поняла, что есть важная новость.

Они бросились навстречу друг другу.

Рамкопф вынул из нагрудного кармана лист и протянул баронессе. Она быстро пробежала его глазами. Потом взглянула на Рамкопфа:

— Браво, Генрих! Это ценная улика.

Он поцеловал ей руку. Приблизился к ее губам. И тотчас сверху закричал Феофил:

— Господин Рамкопф, вы друг нашей семьи, вы много делаете для нас. Сделайте еще один шаг!

— Все, что в моих силах! — любезно отозвался Рамкопф. Феофил сбежал вниз по лестнице:

— Вызовите отца на дуэль!

— Ни в коем случае! — побледнел Рамкопф.

— Но почему?

— Во-первых, он меня убьет, — начал объяснять Рамкопф. — Во-вторых…

— И первого достаточно, — перебила его баронесса. — Успокойся, Фео!

— Я не могу успокоиться, мама! — Феофил заметался по дому, сжимая кулаки. — Все мои несчастья из-за него! Мне уже девятнадцать, а я всего лишь корнет, и никакой перспективы… Даже на маневры меня не допустили. Полковник заявил, что он отказывается принимать донесения от барона Мюнхгаузена. — Он остановился перед портретом Мюнхгаузена. — Почему ты держишь в доме эту мазню?