Самуил Лурье - Взгляд из угла

• Название: Взгляд из угла
• Автор: Самуил Лурье
• Жанр: Публицистика

Рубрика "Взгляд из угла" газеты "Дело" за 2002 - 2008гг

---

В общем, ученый все понял. Вздохнув, сделал своим подопечным ручкой и отбыл восвояси. Пожалуй, прославится теперь - как-никак набрел на новую научную тему типа: Смольный - рычаг эволюции.

Тема, и точно, перспективная. По интересному совпадению, как раз на этой же неделе ассоциация избирательниц опубликовала результаты исследования человеческой рождаемости: в Петербурге - кто бы мог подумать? - она, оказывается, самая низкая. То есть наш человек отнюдь не глупей заморской птицы и тоже адекватно реагирует на перманентный... скажем, ремонт.

Но зато в сферах, окружающих половую, - в административной, например, да и в художественной - жизнь, наоборот, бьет ключом.

Как выяснилось, единственное, чего нам сейчас по-настоящему не хватает, - это памятника поэту Иосифу Бродскому. И чуткий "Альфа-банк" выделил сколько нужно денег, и объявил конкурс, и сто двадцать скульпторов в разных странах засели за работу, и двадцать четыре избранных проекта вот только что представлены публике. Бродский на чемоданах, Бродский за столиком кафе, еще один Бродский на чемоданах и так далее.

Есть, впрочем, и вполне приличные предложения; одно мне даже понравилось: без фигур, без вещей - памятник из невской воды, набережного гранита и стихов... Красиво и даже величественно, а значит - никаких шансов. Победит, конечно, кто поплоще. И, само собой, дружба.

Знаменитый г-н Церетели (как же без него?) своего Бродского одел частично в бушлат, частично во фрак под докторской мантией (кстати: как раз такую в четверг набросили на плечи бургомистру: за вклад в петербургскую архитектуру), - короче, вылепил символ удачи... Вот такой и поставят (если до этого вообще дойдет), причем поставят в двух шагах от Преображенского Спаса и, по европейской моде, прямо на траву, чтобы удобней было обливать бедного поэта всякой дрянью и царапать на бронзе мерзости.

Самое грустное во всем этом - что действительно Иосиф Бродский умер. Вот уже семь лет назад, 28 января. А насколько лучше было бы этот мой текст адресовать ему - рассказать про зоопарк, а насчет памятника просто пошутить - и чтобы он ответил едкой остротой.

Нынче ночью я читал книгу под названием "Как работает стихотворение Бродского". Научный сборник. Каждая статья - об одном каком-нибудь стихотворении. Схемы, разные таблицы лично мне вообще-то не по уму. Все же я понял достаточно, чтобы еще раз удивиться: по всему выходит, что настоящий поэт даже не догадывается об истинном объеме создаваемого им смысла.

Простыми, кажется, словами записывает поближе к внутренней музыке нехитрую, кажется, мысль. Но вот ученый приставляет рентгеновскую, допустим, трубку или, не знаю, томограф - и обнаруживает, что песенка - бездонна. Что она живет чудом, нечаянно воплотившим неизвестно чью премудрость. Устроена, как растение. Или как птица.

- Что ты делаешь, птичка, на черной ветке,
оглядываясь тревожно?
Хочешь сказать, что рогатки метки,
но жизнь возможна?

Бродский охотно воображал себя птицей. Чаще - вороной. Которая, предположим, влюблена в луну, точней - в месяц на ущербе, столь похожий на кусок сыра. Которой лиса после басни перегрызает горло, не разбирая, где кровь, где тенор.

11/3/2003 Рукописи рвутся

В хранилище рукописей Пушкинского Дома сработали - как будто ни с того ни с сего - газовые огнетушители.

Причем два огромных баллона рухнули на стеллаж - как назло, на тот самый, где находились коробки и папки, подлежавшие спасению в первую очередь: стеллаж этот располагается поближе к двери. Струи газа ударили в бумагу - образовался смерч, комнатный такой торнадо - и часть русской литературы превратилась в конфетти.

На устилающих пол обрывках (величиной примерно с ноготь) - опознаны каракули Ивана Крылова. Что с автографами других классиков - Григоровича, Лермонтова, Чехова, - пока неизвестно: расследуются причины происшествия, к оценке ущерба еще не приступали.

Почерк у Крылова, русского баснописца, был неразборчивый. Иные строчки читались гадательно. До сих пор у специалистов не было уверенности, что напечатанные тексты, даже хрестоматийные, вполне отражают авторскую волю. И вот сомнения, считайте, отпали. Спорить стало не о чем.

Однако директор Пушкинского Дома профессор Н.Н. Скатов уже заверил слушателей местного радио: для толков о каком-то "культурном Чернобыле" нет ни малейших оснований. Пресса, как всегда, все преувеличивает и раздувает. Допустим, что-то пропало. Предположим - безвозвратно. Но, во-первых, все материалы давно скопированы, а во-вторых, незачем будоражить публику: ей-то какое дело? Это для нас, для ученых, трагедия, какая бы пустячная бумажка ни погибла, - мы в своем кругу и поскорбим на досуге, - сперва же отпразднуем юбилей Петербурга, и не мешайте работать, профаны безответственные.

Ученый совет Института русской литературы тоже проявил выдержку и хладнокровие: принял к сведению сообщение о ЧП и выдвинул Н.Н. Скатова в действительные академики.

Что и понятно: жизнь продолжается, выборы в Академию на носу, и не директор же, в самом-то деле, виноват, что эти проклятые огнетушители рванули.

Виноватых, скорей всего, и нет. Научные сотрудники точно ни при чем (к счастью, в роковой момент никого из них в хранилище не было), а хозяйственная часть - ну, какой с нее спрос?

Лет сорок назад нижеподписавшийся работал в одном литературном музее. Там хозяйственная часть относилась к научной, как 1 к 4. Красивые такие мужчины с могутными багровыми затылками: замдиректора по таким-то вопросам, зам по другим, зав АХЧ, еще один - просто завхоз, нач. пожарной охраны и др. Они же составляли парторганизацию.

Все, как один, подполковники запаса, или как их там - действующий резерв. На зарплату смотрели как на деньги не лишние, но карманные. В праздничной атмосфере любили поделиться пережитым: "вот эта самая рука застрелила Блюхера!" На собраниях же рассуждали исключительно про трудовую дисциплину: что вот, мол, научные сотрудники позволяют себе на рабочих местах читать вслух стихи, а из некоторых комнат порой даже доносится смех... Презирали нас безоговорочно, чувствуя себя как бы санитарами в детской психушке, - соответственно и обращались...

Теперь, надо думать, такой стиль неупотребителен. Но все-таки не вижу смысла выяснять, кто именно не подкрутил вовремя какой-нибудь вентиль: вот увидите, кончится резолюцией о необходимости крепить трудовую дисциплину докторов и кандидатов наук.

В общем, ничего не поделаешь: случилось - и случилось. Главное - люди живы. И рукописи Пушкина - по другую сторону покосившейся стены - уцелели. А без автографов Крылова или Григоровича жить, конечно, можно. Тем более - если все скопировано.

И все равно: такое чувство, будто обобрали, да еще и обругали вдобавок: дескать, что за бесстыдство - кричать караул! На что тебе сокровище, которого ты, необразованный, все равно не умеешь ценить? Ну, вот объясни, какая тебе печаль от того, что больше никто на свете не увидит этих страничек, - а ты и прежде не видал - и ничего, как-то обходился?

Ладно, вы правы. Не моего ума это дело - горевать об оригиналах. Я только предпочел бы, чтобы вы горевали не так мужественно, покрикивали на меня не так бодро. Понятно, что в стране, где человеческая жизнь - копейка, бумаге, исписанной кем бы то ни было, и вовсе грош цена. Но все-таки эти бедные клочки - вроде как тело бессмертной великой души, не правда ли?

Надеюсь, хоть эта строчка из Григоровича не распылилась - о литературе:

"...ей одной... обязан я долей истинного счастья, испытанного мною в жизни..."

И эта шутка Крылова, хочется верить, спасена:

" - Как это, что мы ни начнем,
Суды ли, общества ль учены заведем,
Едва успеем оглянуться,
Как первые невежи тут вотрутся?
Ужель от них совсем лекарства нет?
- Не думаю, - сказал мудрец в ответ:
И с обществами та ж судьба (сказать меж нами),
Что с деревянными домами.
- Как? - Так же: я вот свой достроил сими днями;
Хозяева в него еще не вобрались,
А уж сверчки давно в нем завелись".

Не знаю, не знаю. На конфетти такому тексту не уместиться.

7/4/2003 Зияющие ямы

Кто побывает на петербургском Новодевичьем — ни на какой бал уже не поедет. Немного на земле мест, где человеческое сердце чувствует себя настолько оскорбленным.

Это пейзаж после битвы, панорама нашей окончательной победы над историей, культурой, над религией и самой смертью.

Некрасов уважал Тютчева и, возможно, надеялся, что на Страшном Суде тот его поддержит. Салтыков не уважал, кажется, никого и, выходя от умирающего Некрасова, комически развел руками: "Велел везти к девкам!"

Так началась скандальная слава петербургского Новодевичьего. А до тех пор кладбище было как кладбище: богатое, но не дорогое — во всяком случае, с Лаврой не сравнить. В самый раз для отставных адмиралов и действительных статских советников. Из литераторов первым прибыл Тютчев. (На плите проступают под снегом буквы: "Блажени милостивии: яко тии помиловани будут").