Залман Шнеур - Шкловцы

• Название: Шкловцы
• Автор: Залман Шнеур
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7516-1062-3, 978-5-9953-0153-0

---

Этот бабий запрет ужалил Файвку в самое сердце. Ему не в радость даже то, что не нужно сегодня ни в хедер идти, ни учить с учителем русский… Что с того, раз нельзя пойти на зеленое кладбище, нельзя нарвать там диких орешков, двойчаток да тройчаток…

От обиды убежал Файвка в собственный огород и всем назло прыгал с грядки на грядку, воображая, что это могилы. Потом съел, тоже назло всем, два больших огурца — с одного конца они пузырем и пожелтели, а с другого — пупырчатые, тонкие и вытянутые. Такие огурцы-уродцы вырастают на грядках в конце лета; они подмерзают по ночам, перегреваются днем и годятся лишь на засолку в бочке. Вкус у них будто грибной — землистый, кисловатый. Нет в этих огурцах той приятной сочности, что так услаждает изнуренное нёбо после того, как всю зиму ешь картошку, крупу да сухую фасоль… Нет в них того чудесного запаха, что наполняет душу свежестью росистого утра, длинных дней, ягод, купанья… Но к чему сейчас все это Файвке? Пусть лучше кажется, что он жует кисловатые, недозрелые орехи на кладбище…

Файвка был в такой обиде на маму, в таком подавленном настроении, что утешения эти гадкие огурцы ему ничуть не принесли. Тут вдруг вспомнил Файвка, что у их соседа, у шорника, сразу за заросшей травой грядкой, разделяющей дяди-Урин и соседский огороды, начинает уже созревать репа. Та самая репа, про которую мама говорит, что от нее пучит живот… И именно потому, что сегодня Тишебов, что мама не хочет, чтобы он ел репу, что от репы пучит живот, — Файвка идет воровать репу в огород шорника. И, между нами, что может быть вкуснее молодой, похищенной в чужом огороде репы с ее сладко-горьковатым соком, да еще тогда, когда все постятся, а ты как раз обижен на маму?

Файвка огляделся, по-кошачьи перелез через межевую грядку, схватил репу за ее густой темно-зеленый чуб и начал тащить. И в этот миг над ним, точно гром среди ясного неба, раздался дурашливый девчоночий голосок:

— Ку-ку!.. Ай-яй-яй, Файвеле!

Файвка застыл на месте и покраснел. Ему и в голову не приходило, что за ним шпионят среди бела дня, да еще в Тишебов, когда так жарко и все от мала до велика ушли на кладбище. Такому десятилетнему мальчику, как он, мальчику, который уже учит Гемору, совсем не к лицу воровать репу. Он осматривается по сторонам: откуда голос?.. Не иначе как из сарая Лейбы-горбуна. Ведь на дяди-Урин огород выходит только сарай процентщика, его глухая бревенчатая стена с окошком под коньком. Должно быть, это Зельдочка? Но как удалось ей вскарабкаться так высоко?

— Ку-ку! Хи-хи-хи… — вновь послышался тот же голосок. Теперь Файвка ясно узнал Зельдочкин смех.

Ну раз так, бояться нечего и стесняться некого. Одним махом, нагнувшись и выпрямившись, Файвка вырвал уже наполовину вытянутую репу, оббил с нее влажную землю и с напускным спокойствием стал счищать осколком стекла сочную голубоватую кожуру. Это должно было означать: «Гляди, Зельдочка, сколько хочешь!»

А из окошка его продолжали дразнить:

— Ай, батюшки, ай, матушки! Репку воруют!

Файвка продолжал спокойно чистить рейку. Это возымело действие. Дурачащийся голосок сдался:

— Файвеле, угадай, кто здесь, а?

— Знаю, знаю! — огрызнулся Файвка презрительно.

Даже глаз не поднял.

Оконце совсем пало духом и попросило — теперь уже настоящим Зельдочкиным голосом:

— Файвеле, дай кусочек репки! Так жарко…

— Слезай и бери!

— Нет, нет, — попросил голос, — лучше ты сюда залезай… Здесь полно сена… Залезай!

Файвка обомлел. Сердце застучало. Осколок стекла выпал из рук. От только что пережитого легкого страха, сменившегося спокойствием, кровь бросилась в голову. К тому же наполненный созревшими плодами огород, надутые голые брюшки тыкв с зелеными пупками, душный зной, горький запах полуочищенной репы, таинственная, манящая чернота окошка на ярко освещенной бревенчатой стене сарая, окошка, так соблазнительно говорящего девчоночьим голосом, — все это мгновенно опьянило его. Нетвердым шагом Файвка подошел к сараю и запрокинул голову под заколдованным окошком:

— Кто там с тобой, Зельдочка?

— Никого, — звонко отозвалось окошко.

— Не кричи так! — Файвка огляделся. — Хаимки тоже нет?

— Нет, — зашептало окошко, — он на кладбище ушел.

— А мать?

— В лавке.

— В Тишебов?

— Так ведь мужики покупают.

— А служанка ваша?

— Ушла. Сегодня же не готовят.

— А отец?

— Лежит…

— Лежит?

— Иди!

2

Это «иди» совсем сбило Файвку с пути истинного. Он козленком прыгнул к жердяной изгороди, с обеих сторон примыкавшей к сараю. Не выпуская из левой руки зеленых кос сорванной репы, правой рванул и приподнял один из кольев. Откуда в нем взялось такое геройство? Этого Файвка и сам не знал. Он протиснулся в узкий лаз и воткнул выдранную жердь обратно в землю. И вот он уже во дворе у Лейбы-горбуна. Сквозь изгородь Файвка окинул взглядом папин дом. Ни живой души! Только черная сорока сорвалась откуда-то с ветки и разбранилась на крыше:

— Крра, крра…

Плохая примета. Может, убежать? Нет! Влез так влез. Хаимка и другие мальчишки ушли на кладбище рвать орехи. Значит, он может пойти поиграть в «нехорошем доме». И плевать на все…

Но тут Файвка слышит, как в глубине двора стукнула щеколда воротной калитки. Файвка вытягивает голову и всматривается. Видит мужика в черной поддевке. Кажись, это Клим-плотник. А под мышкой у него сверток. Верно, новый залог. Или ворованное что-то, Лейбе-горбуну в кованый сундук. Длинные ноги Клима, обутые в высокие сапоги, ступают нетвердо. Он оглядывается по сторонам и приближается к двери каменного дома, как будто подкрадывается. У Файвки сперва сердце ёкнуло: не пронюхал ли Клим, что в доме никого нет?.. Потом подумал: а мне-то что? Лучше вообще не соваться в дела Лейбы-горбуна…

Через минуту Файвка уже стоял в полутемном сарае.

Сухое сено — и этого года, и прошлогоднее — было уложено почти до стропил. Вся его серо-зеленоватая пахучая груда опиралась на слепую стену с окошком. На самом верху сидела, как принцесса, Зельдочка в голубом платьице. Из окошка на нее падал, пересекая наискось, широкий луч пылающего света. И там, где ложился этот золотой луч, все блистало удивительными огнями. Край Зельдочкиного платья светился, как голубая полоса радуги, глаз ярко блестел. Ушко просвечивало красным. С косички капало расплавленное золото. Перламутровая пуговица на груди сияла в окружающей темноте, как бриллиант… Зельдочка сидела, поджав ноги. Увидев Файвку, она захлопала в ладоши:

— Вот здорово! Вот здорово! Вот здорово!

От этого троекратного движения во все стороны брызнули голубые и золотистые искры, как будто она распылила своими хлопками поток волшебного сияния.

Файвка застыл в изумлении. Не колдовство ли это? Говорят, в сараях и на сеновалах водятся разноцветные бесенята в остроконечных шапочках, в голубых штанишках, с длинными кнутиками, с…

Но Зельдочка своим милым голоском изгнала из него этот страх:

— Что ты уставился, как… кот? Залезай!

Легко сказать: «Залезай!»… Как взобраться на такую ровную стену сена? И как она вскарабкалась туда, этот голубенький бесенок?

Зельдочка сразу замечает, что он там внизу ищет, и показывает, как залезть. Возле самой бревенчатой стены в сене протоптаны ступеньки, незаметные в тени.

Несколько прыжков — и Файвка уже возле Зельдочки. Широкая полоса света из окошка жжет его теперь прямо в затылок. Но стоит только Файвке дотронуться до голой руки девочки, как его охватывает смущение, беспомощность: ведь Тишебов… люди постятся… а он, мальчик, который уже учит Гемору, тут, с девочкой, на сене…

С тех пор как он перестал ходить в «нехороший дом», Файвка совсем отвык от близкого присутствия Зельдочки. И вот от нее повеяло всеми мрачными тайнами каменного дома, где Лейба-горбун гниет от старости и злобы в своей комнатушке с залогами и где груды чужих яблок гниют в подвале под его комнатушкой… Пахнуло от нагретого сена грехом Башевы — так сладко и так душно. А из теней в сарае выглянули черные кудри часовщика, его внезапная смерть…

Но Зельдочка была явно смелее Файвки. Сидя, как и прежде, с поджатыми ногами, она засмеялась, и на ее щечках появились прелестные ямочки, которые ей достались от матери. Одна из ямочек была заполнена солнечным светом.

— Хочу кусочек ре-е-епы! — запищала она, указывая на украденную репу в Файвкиной руке.

Только теперь Файвка увидел, с каким букетом пришел. Молодая репа с ботвой. Наполовину очищенная, наполовину в земле и с корешком, да к тому же похищенная в соседском огороде.

Файвка рассмеялся, и все его мрачные мысли исчезли. Одним ударом о стропила он стряхнул с репы остатки влажной земли. Земля осыпалась на него и на Зельдочку мелким дождиком, на них пахнуло сырым грибным духом, как от влажной грядки после ливня.