Томас Бергер - Маленький Большой человек

• Название: Маленький Большой человек
• Автор: Томас Бергер
• Издательство: Паритет
• Жанр: Приключения про индейцев
• Год: 1993

Из предисловия: «Мне выпала честь знать покойного Джека Крэбба — пионера дикого Запада, переселенца, прибившегося к Шайенам, следопыта, ганфайтера, охотника на бизонов…С февраля по июнь 1953 г. я, за редким исключением, каждый день садился рядом с ним, настраивал магнитофон, старался подбодрить старика, если он был не в духе, время от времени задавал наводящие вопросы, чтобы ему легче было восстановить в памяти события вековой(!) давности, и вообще старался быть ненавязчиво предупредительным. В конце концов, это была его книга…»

Джек Крэбб, десятилетний мальчик, попадает в плен к индейцам, жестоко убившим его родню. Легко привыкнув к примитивной жизни индейцев, он становится одним из них. Но судьба швыряет его обратно к белым людям, затем вновь к индейцам и так до конца дней.

---

Вот то-то и оно, что так же, как сержант Боттс, почему-то считала вся армия: все почему-то были уверены, что Лакоты будут бегать и бегать — и так до тех пор, пока не попадутся в лапы тому же Кастеру, вопрос лишь в том, где, когда и при каких обстоятельствах (под «обстоятельствами» понимались собственные небольшие потери). Чего никто из нас в те минуты ещё не знал (а и знал бы, так не поверил!) — то было известие о самом настоящем поражении, что незадолго до этого разговора нанесли генералу Круку объединённые силы Шайенов и Лакотов.

В то самое время, как вы, наверное, догадываетесь, не было ещё ни радио, ни телеграфа, поэтому новости доставлялись адресату в лучшем случае галопом или рысью; иногда пешком, иногда ползком, а иногда — как это ни прискорбно — не доставлялись вовсе. И вот, пока мы строили наши планы и заключали пари о сроках окончательного разгрома Лакотов, они, как в результате выяснилось, отнюдь не собирались сидеть-дожидаться, пока мы придем их громить — они решили громить нас сами. Вопреки всем нашим прогнозам они почему-то не бежали от нас, а наоборот — взяли да обратили в бегство Крука. И даже при всем их наплевательском отношении к избирательской кампании Кастера, они уже приняли в ней самое деятельное участие!

Как оно всё случилось, не мог понять никто, а менее всех — «обиженный» генерал Крук. Но уж ему-то было точно не до логических построений — дай Бог ноги унести, и то ладно. На момент совещания он, собственно, этим и занимался: драпал почем зря или, говоря военным языком, «поспешно отводил войска на юг» — туда, откуда пришёл. Но обида была б ещё не обида, когда бы это позорище не проистекало у нас прямо под носом, а вернее — под носом у Рино, а именно: на том конце индейского следа, что обнаружили его разведчики, в верхнем течении Роузбад; там, куда уже намылилась двигать наша доблестная конница!.. Да, так к чему я завёл этот разговор про телеграф? Наверное, к тому, что война с Филадельфийской выставкой далеко не одно и то же…

Но вернемся к нашему совещанию. Ныне расплодилась такая куча писак, что если б их всех собрать, да в то время поставить под ружьё и в наш полк, то вся история, наверное, повернулась бы по-другому. Так вот, этот народ в один голос заявляет, будто тот совет на «Дальнем Западе» имел чуть не историческое значение, поскольку, значит, порешил судьбы многих людей и, соответственно, отразился на всей дальнейшей кампании. Наивный читатель может вообразить, будто и впрямь так оно и было, и этот совет действительно нарешал чего-то такого, чего не решилось бы и без него. Но я так скажу, что ерунда всё это, и если что-то происходило, то происходило само собой, помимо всякой говорильни; а если уж доискиваться до причин, то найдя одну, тут же натыкаешься на другую, а там еще, и ещё — и так, пока голова кругом не пойдет. Ну что, скажите на милость, помешало Рино взять да пойти по индейскому следу? Пошёл бы — и в самый раз: выручил бы Крука; вот Кастер, тот бы ни секунды не колебался! Ответ, казалось бы, ясен: Рино никогда с индейцами не воевал и даже сама мысль о том, чтобы обогатить свой боевой опыт за их счёт, представлялась ему настолько ужасной, что он предпочитал утопить её в виски прежде, чем она завладеет мозгами. Знал ли об этом Терри? Если не знал, то уж, наверное, догадывался! Отчего же он не отправил в разведку Кастера? Тогда Крук получил бы помощь, Кастер — индейцев, ну, а Рино достался бы кавалерийский скелет. А Рино, поскольку вечно пьян, ему ни холодно ни жарко, ему как с гуся вода, он этого кавалериста никогда и в глаза не видел! Казалось бы, все упирается в Терри, но у того свои соображения: он темечком чувствует колючий взгляд Гранта, против которого только что выступил, защищая своего не в меру правдолюбивого подчиненного. Так что и Терри ошибаться никак нельзя: он сам «между молотом и наковальней» — вот он и действует с оглядкой, наверняка и без риска, уповая больше на пушки и на индейское смирение, чем на быстроту маневра и военную хитрость. Итак, мы добрались до самого старика Гранта. А ему, оказывается, тоже несладко приходится: ему и о выборах надо думать, и конгрессменов утихомирить, и от индейцев житья нет, и от генералов голова болит, — а все из-за чего? Да братец насолил, что называется, и на первое, и на второе, и на третье! Ну, что стоило тому же Орвилу поменьше воровать — и тогда Кастеру не пришлось бы давать показания в Конгрессе и ссориться с президентом; президенту — коситься на генералов; генералам — оглядываться на президента, и… всем вместе разыгрывать одну карту. Но ведь и Орвил-то не мог иначе: не будешь брать — ещё неизвестно каких врагов наживешь! Вот то-то и оно… А Кастер вернулся с совещания мрачнее тучи. Кто-то из видевших его в те минуты, когда он направлялся к себе в палатку, потом говорил, что никогда ещё не видал генерала таким растерянным и удрученным, если не сказать — подавленным; генерал выглядел так, будто провёл на совещании не часы, а долгие годы, и вышел к людям уже глубоким стариком.

Да, с этим я не могу не согласиться! Пожалуй, вслед за мною уже многие стали отмечать эту генеральскую странность: казаться старше, чем ты есть на самом деле, точно так же, как до этого казался моложе. А впрочем, дело-то и не в том, что кажется: есть, знаете ли, такая порода людей, что долго-долго остаются молодыми — вплоть до самой старости, но в один прекрасный день старость так и обрушивается на них, падает, что снег на голову, в считанные мгновенья превращая цветущего вьюношу в согбенного дряхлого старца. Сдается мне, что к этой-то породе людей и принадлежал генерал Кастер. До самых тридцати семи он ходил в эдаких лупоглазых бой-скаутах или, вернее, «бой-генералах»: что ни поручи — все выполнит, честностью — так и светится; при этом не пьет, не курит, за дамами не волочится — ну, хоть картины с него пиши! И вот, нате вам — сломался… Что его поломало, не знаю и врать не буду — знаю только, что впервые я увидел его стариком в той заброшенной деревушке Лакотов, где он стоял в окружении солдат у скелета замученного кавалериста и… молчал. Много раз я возвращался в памяти к той никем не написанной картине! И каждый раз мне виделось одно и то же: серое старческое лицо, изборожденное глубокими чёрными морщинами; усталый опущенный взгляд; плотно сжатые губы и жалкий колючий кустарник на месте былого великолепия волос. От этой картины мне всякий раз становилось не по себе, от неё веяло холодом, но избавиться от неё мне всё равно не удавалось, и уже, как видно, не удастся до самой смерти. Но бывает со мной и так, что закрою глаза — и вижу совсем другую картину, и она кажется мне странно знакомой, хотя сам я наблюдать её никак не мог; эту картину я вижу глазами другого человека, а на ней — опустевший форт Линкольн, уходящая вдоль реки колонна и Кастер, машущий шляпой двум женщинам. На этой картине он уже пострижен…

Впрочем, Сын Утренней Звезды пока не считал себя побежденным старческими недугами. Неизвестно, как там в одиночестве, а на людях он хорохорился, что твой мальчишка. Во-первых, он отказался от великодушного предложения Гиббона усилить свой полк за счёт его эскадрона, а во-вторых, презрительно оглядев пушки, во всеуслышанье заявил, что таскать за собой лишнюю тяжесть его ребята не намерены, у них без того дел хватит. В этих пунктах он снискал горячее одобрение Боттса: сержант, как и другие солдаты, становился на удивление щепетилен, когда на карту была поставлена честь полка.

— Обойдёмся без посторонней помощи, — объяснил он мне, — тут мы за Крепкого Зада горой!

В общем, ни пушек, ни чужого эскадрона нам не досталось — честь полка, сэр, она, как вы понимаете, дороже! Ну вот, а Гиббон, значит, как человек менее разборчивый в вопросах полковой чести, оставил этот эскадрон у себя, не постеснялся прихватить и пушки, и в полном снаряжении двинул свою колонну на Биг-Хорн. Сам он задержался с тем, чтобы проводить нас, а затем вместе с Терри плыть на «Дальнем Западе».

Парад состоялся прозрачным июньским днём около полудня. С севера в долину залетал холодный порывистый ветер, реку знобило, и до самого дальнего горизонта в степи волновалась полынь. На ветру трепетала и чёрная бородка Терри, в то время как сам он, стоя на взгорке впереди своих офицеров, принимал парад. У подножья офицерского холма, как водится, сгрудилась музыка: трубачи изо всех сил выдували бравурный марш, барабанщики рассыпали дробь, и всё это ветер то относил за реку, то бросал нам в уши подобно артиллерийской канонаде. Но лошади весело гарцевали под седоками, и развевались вымпела, и наш Седьмой кавалерийский полк, молодцевато дефилируя перед Терри, постепенно вытягивался в длинную голубую ленту, что, извиваясь, ползла по долине и исчезала за холмом.

Я ехал в конце колонны с обозной командой (шествие замыкал арьергард) и как раз поравнялся с трибуной, когда Кастер подскакал к Терри (тот по такому случаю спустился с пригорка) и пожал руки ему и Гиббону. «Не жадничайте, Кастер, оставьте индейцев и на нашу долю», — усмехнулся на прощание Гиббон, как я понимаю, в шутку.