Евгений Велихов - Я на валенках поеду в 35-й год... Воспоминания

• Название: Я на валенках поеду в 35-й год... Воспоминания
• Автор: Евгений Велихов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-070154-4

Книга воспоминаний выдающегося ученого-физика современности и общественного деятеля Евгения Павловича Велихова представляет интерес для широкого круга читателей. Написанные в образной, часто юмористической форме, воспоминания дают представления о Личности, ярко проявившей себя в самых разных, порой острокритических ситуациях, связанных с жизнью нашего государства и мирового сообщества. Особый интерес вызывают воспоминания о встречах с руководителями многих стран, крупнейшими учеными, деятелями культуры и искусства.

---

На лето тетя Вера устроилась работать сестрой-хозяйкой в пионерлагерь главка, опекавшего отцовскую контору, а меня взяли туда радистом. Я получил аппаратуру, включая замечательный радиоприёмник «Казахстан», который имел коротковолновый диапазон в отличие от приёмников в торговой сети. Можно было слушать «голоса», так как на некоторых диапазонах они прорывались через глушилки. Я отправился в лагерь организовывать трансляцию.

Лагерь располагался на московской стороне Оки между Серпуховом и Тарусой в деревне Салтыковка. Мне почему-то кажется, что это та самая деревня, в которой старший брат Головлёв из романа М. Е. Салтыкова-Щедрина грустно доживал последние дни. По крайней мере, вид из окна моего домика под моросящим дождём на склоне скользкого глинистого оврага точно напоминал сцену из романа. Баба Женя с Вовкой и тётей Верой снимали угол в избе, а я роскошно жил в радиодомике. Со мной жил трубач Гриша из оркестра Эдди Рознера. Он привил мне любовь к настоящему джазу и трубе. В мои обязанности, кроме радиоузла, входила помощь местному цыгану в заготовке мяса на кухню. Он мастерским ударом в лоб забивал бычка, а потом мы вместе спускали кровь и свежевали его. Цыган к тому же варил самогон.

Вторая моя обязанность — помогать в заготовке продуктов и дров водителю полуторки. В российской глубинке водитель грузовика — это совершенно особый социальный тип. Владея полуторкой, он был материально независим и духовно свободен. Был исключительно информирован по всем вопросам от местных сплетен до мировых проблем. Он обладал врождённым юмором русского крестьянина и изъяснялся на богатом и ярком языке с изрядной долей матерка. Мне в жизни несколько раз посчастливилось общаться с такими людьми, и это общение сильно обогатило меня. В одну из поездок за дровами мы, с риском для жизни, переезжали мостик через речку. Однажды он предложил этот мостик свернуть. Пусть, говорит, колхоз починит. Мостик, видимо, не ремонтировали после революции. Мы его свернули, но когда приехали через неделю, мостик так и лежал на боку. Все уже ездили вброд. Может быть, так до сих пор и ездят. Ранним утром, когда мы направлялись в Серпухов за продуктами, я наблюдал новые тогда для меня сцены: кучки наркоманов на пороге аптек, дожидающихся открытия.

В нашу мужскую компанию входил ещё рабочий-хохол. В армии он был старшиной, обладал неимоверной силой и олимпийским спокойствием. Рассказывал, что перед атакой принимал свои 800 граммов и шёл в атаку. Охотно верю. Последний мужик, местный Кулибин, был хозяином избы, где мы снимали угол. Он командовал дизель-генератором. Обороты регулировал с помощью спички и резинки от трусов, так что стабильность напряжения оставляла желать лучшего. С юных лет был радиолюбителем и постоянно сидел в моём радиоузле. Женский персонал перекрывал весь спектр. Слева располагалась пионервожатая, жена Гриши. Он поколачивал и её, и её ухажёров. Справа — классическая сталинская директриса. Учитывая ещё, что у Вовки случился приступ аппендицита, после которого он ухитрился сбежать из больницы, скучать было некогда.

Апофеозом оказался прощальный ужин. Директриса расщедрилась на бутылку портвейна. Это так возмутило Гришу, что бутылку он выкрал, мы её выпили, а внутрь налили какой-то дряни. Начало ужина я пропустил, так как налаживал трансляцию. Когда пришёл в столовую, ужин был в разгаре. Цыган подчерпнул мне из-под стола из молочного бидона кружку самогона, потом вторую. Я как был в болотных резиновых сапогах по колени в глине, так и пошёл танцевать. Закусить не успел. Пригласил тётю Веру. Она быстро уговорила меня идти спать. Я человек покладистый, пошёл. Дошёл до своего крыльца. На крыльце увидел белое привидение в кальсонах.

Попытался его обойти. Не удалось. Обнял его, и мы оба свалились с крыльца в жидкую грязь. Он снизу, я — сверху. И мгновенно заснул. Как он из-под меня выбирался, не помню. Утром на линейке нашли рабочего, который мирно обнимал флагшток. Моё привидение оказалось мелким начальником из главка, который приехал в лагерь на кормление. Скандала он не поднял и тихо исчез, как и полагается привидению. Линейку пришлось отменить. Директриса искренне удивлялась: «Как удалось так напиться с одной бутылки портвейна?»

В конце лета случилось ещё одно печальное событие: умерла баба Женя. Умерла тихо, легла отдохнуть и не встала. Она болела астмой и грудной жабой. Может быть, она умерла от сердечного приступа, но может быть, и от стресса, как теперь говорят. Когда умер отец, она осталась на руках тёти Веры. Её сын попал в очередную партийную чистку. Он ухитрился вступить в партию из патриотических соображений перед самым наступлением немцев на Москву. Его обвинили в попытке предательства родины. Сыграла роль, наверное, и его фамилия — Евреинов. Он же не мог объяснить, что это старинная русская дворянская фамилия. Когда-то он шутил: «Во всём Наркомавтопроме один русский, да и тот Евреинов». Теперь было не до смеха. И бабушка обоснованно боялась, что в результате его сошлют или посадят. Этот ли удар привёл к смерти или она приняла более радикальные меры сама, что при её характере было вполне возможно, мы уже не узнаем. Похоронили её на деревенском кладбище, отвезли на телеге. Совсем немного оставалось папе и ей дожить до смерти усатого злодея, но не удалось.

Летом я прошёл собеседование, и меня приняли на физфак МГУ. Кроме золотой медали, у меня были грамоты олимпиад, выставок школьного творчества и персональная пенсия, что было нелишним при моей анкете. Беседовал со мной Пугачёв, тот самый, который наблюдал за П. Л. Капицей во время его домашнего ареста. Запомнил единственный вопрос. Он назвал какую-то японскую фамилию. Я из общих соображений ответил, что он, наверное, военный преступник. «Нет, — сказал с ехидством Пугачёв, — он секретарь компартии». В университет меня все же приняли.

Комплекс на Ленинских горах не был ещё готов, и мы занимались на Моховой и в Сокольниках. Нравы были патриархальные, и в перерыве между семинарами можно было забежать в столовую, съесть пару котлет и выпить стакан водки. Содержание первого курса по физике и математике я в общем уже знал (были какие-то дыры, как обычно при самообразовании), поэтому располагал свободным временем. Т. П. Кравец устроил меня в лабораторию к члену-корреспонденту Академии наук В. К. Аркадьеву, и мы с ним стали выбирать тему. В это время появилась книга X. Альфвена «Космическая электродинамика». В СССР никто этим ещё не занимался. Я знал уравнения Максвелла и хорошо усвоил фарадеевскую модель электромагнитных полей. Мы выбрали это направление и, как оказалось, на всю жизнь. Я захотел получить в лаборатории альфвеновские волны. Для этого нужна проводящая жидкость, а в моём распоряжении была только ртуть. Но ртуть тогда была в изобилии: и в лаборатории В. К. Аркадьева, где её использовала его покойная жена Глагольева-Аркадьева, и у меня в школьном кружке, которым я продолжал руководить. Я приспособил бритвенный стаканчик, небольшой моторчик с пропеллером и раздобыл довольно большие электромагниты. В лаборатории у меня были мощные источники постоянного тока, а в школе — унформер. Так что я довольно быстро получил первый нетривиальный результат: магнитное поле может дестабилизировать поток (вопреки общепринятому тогда в академических кругах мнению). Причина была простая: без поля ртуть в стаканчике над пропеллером вращалась однородно, а в поле вдоль силовых линий возникал вращающийся над пропеллером цилиндрик. Вокруг него на периферии ртуть стоит. Поэтому между вращающейся и покоящейся ртутью возникает тонкий цилиндрический слой с большим перепадом скорости и в нём, из-за неустойчивости, вихревая дорожка — очень красивое кольцо вихрей, как в шарикоподшипнике.

В Швеции похожее явление наблюдал Б. Ленерт, но я тогда этого не знал. На самом деле это только половина всей истории. Вторую половину я сделал уже теоретически в своём дипломе. Сегодня это самая цитируемая моя работа, которая до сих пор не окончена ни мной, ни другими учёными, работающими над этой задачей больше полстолетия. Но об этом позже.

Для получения альфвеновских волн я пытался раскрутить ртуть как можно быстрее, в том числе и током. Она плевалась, кипела, но быстро крутиться не хотела. В это время умер В. К. Аркадьев, и меня тут же вышибли из лаборатории. Оказывается, сотрудники втайне ненавидели и Аркадьева, и его жену, и их ртуть. Их больше привлекали так называемые философские проблемы физики.

1952 год был пиком маразма в советской науке.

Вышли «гениальные» труды вождя по языкознанию и экономике. Прошёл XIX съезд КПСС. Бушевала лысенковшина под партийным руководством товарища И. И. Презента. «Великий» партийный учёный тов. О. Б. Лепешинская получала жизнь самозарождением из грязи, и её научный прорыв углублял и расширял «замечательный» сын армянского народа тов. Башьян. «Выдающийся» философ Э. Я. Кольман громил квантовую химию в лице теории резонанса. Не менее преданный партии и лично тов. И. В. Сталину членкор АН СССР А. А. Максимов готовил вместе с партийной бюрократией разгром современной физики. Разгромное совещание было остановлено на ходу демаршем И. В. Курчатова: либо марксистское мракобесие, либо бомба (либо подтяните трусы, либо снимите крестик). Вождь временно выбрал бомбу.