Жан-Франсуа Паро - Версальский утопленник

• Название: Версальский утопленник
• Автор: Жан-Франсуа Паро
• Издательство: Вече
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-0028-9

На балу в Парижской Опере у королевы Марии-Антуанетты пропал бесценный ключ, украшенный 531 алмазом, который был подарен самим королем Людовиком XVI. Похоже, что драгоценное ювелирное изделие похищено. Но кем и с какой целью? Это предстоит узнать комиссару полиции Шатле Николя Ле Флоку в своем новом увлекательном и опасном для жизни расследовании.

---

— А герцогини…

— Банкометы убедили Ее Величество перед началом игры обвязывать стол по кромке лентой, чтобы, когда ставки сделаны, высота столбиков луидоров не превышала высоты сей ленты; превышение банкометы сразу заметят.

— Подобная предосторожность, — заметил Николя, — препятствует мелким мошенничествам; однако есть мошенничества и более крупные, в чем я сам имел возможность убедиться. Например, легковерные игроки нередко доверяют свои деньги сидящим за игорным столом придворным дамам. Когда эти дамы выигрывают, многие из них отказываются отдавать выигрыш. А однажды какой-то тип попытался всучить банкомету под видом луидоров сверток с жетонами!

Сартин постучал ножом по пустому бокалу. Хрусталь зазвенел, призывая к тишине.

— Господа, мы отклонились от темы. Мы почитаем нашу королеву, и наш долг защищать ее даже от нее самой. Грядут не лучшие времена. Помимо войны с Англией королева опасается, что притязания Австрии на Баварию могут иметь печальные последствия. И хотя она уверена, что король Пруссии вряд ли сумеет подтолкнуть нас к разрыву союзнических отношений с Австрийским домом, ей известно, что, закрывая глаза на аннексии Австрии, мы не чувствуем себя обязанными оказывать ей поддержку, дабы она могла сохранить аннексированные земли.

А еще, подумал Николя, королева поддерживает Сартина в его беспрерывной вражде с Неккером, о чем без устали судачат досужие языки. Генеральный контролер финансов ловко воспользовался докладом вернувшегося из Бреста герцога Шартрского. Готовясь получить патент генерального контролера Морского министерства, герцог разоблачал злоупотребления в использовании крупных сумм, доверенных министру морского флота. Ходил слух, что в случае ухода Морепа Шартр надеялся занять его место. Ленуару, известному своей преданностью бывшему начальнику полиции, тогда пришлось явиться в парламент и отчитаться в расходовании сумм, выделенных его ведомству. Последствий сей инцидент не имел, и все же король, всегда дружелюбно относившийся к Ленуару, прислал ему свой портрет[8] в роскошной раме, дабы загладить нанесенную генерал-лейтенанту обиду и выразить свое доверие.

Ужин подходил к концу: гости выписывали ложками вензеля в вазочках с заварным кремом. Блаженное состояние, наступившее благодаря изысканным блюдам и обилию вин, не способствовало продолжению разговоров. Сартин встал и, взяв Николя под руку, увлек его в аллею сада. Аромат цветущей липы дурманил голову. Вдалеке кричали ночные птицы. Время от времени одна из них пролетала так низко, что почти касалась крылом уединившихся собеседников.

— Вы на меня сердитесь, — произнес Сартин. — Не возражайте. Я это чувствую.

— Сударь, вы слишком много для меня сделали, чтобы я мог держать на вас зло.

— Это не ответ.

— Это единственный ответ, который я могу дать. Чего еще вы от меня ждете? Наша последняя встреча завершилась к величайшему моему огорчению. Неужели я и в самом деле заслужил то жестокое обращение, коему вы меня подвергли, позабыв обо всем, что было прежде? Разве я когда-нибудь изменил своему долгу, изменил вам, которого я всегда почитал, как…

Горло у него сжалось, и он умолк. Закашлявшись, Сартин остановился и принялся носком башмака раскидывать в стороны усыпавший дорожки мелкий гравий.

— В самом деле, вы вряд ли мне поможете… Нас обоих обуревает гордыня, она не позволяет нам пойти на поводу у собственных чувств… Николя, я и в самом деле поступил несправедливо по отношению к вам.

— В самом деле?

— Полно, не стоит загонять меня в тупик. Разве сейчас мы не испытываем одни и те же чувства?

Он не собирался этого отрицать, хотя и не понимал — а потому не мог оценить — истинной причины такой откровенности своего бывшего начальника. И склонен был поверить ему, ибо давно мечтал помериться с ним.

— Я вам признателен за эти слова, сударь.

— Что ж, полагаю, на сей день мне следует этим удовлетвориться. Сейчас я намерен вам кое-что сообщить, что непременно вас заинтересует. Сами знаете, кто продолжает верно служить нашим интересам в Лондоне. Несмотря на угрозу войны, ей удалось ловко переправить нам важные сведения. Ее мужеству следует воздать честь.

— Благодарю вас за это сообщение, однако если ее разоблачат, жизнь ее окажется под угрозой.

— Такова наша общая судьба. А кому как не вам известно, что от судьбы не уйти никому. Женщины — прекрасные конспираторы, и нам следует учиться у них. Не беспокойтесь, ее пол защищает ее.

Министр мог говорить что угодно, но во время войны разоблаченному шпиону не позавидуешь ни во Франции, ни в Англии. Прошлое многому его научило, и теперь он лихорадочно соображал, чего добивается от него Сартин. Должен ли он понять, что ему протянута рука, что министр хочет засыпать ров, постепенно разделивший их? Но разве тогда он в глубине души не решил, что разрыв их окончательный? Хотя до сих пор втайне страдал от принятого решения. Разве не могло быть, что… Он украдкой наблюдал за лицом министра; освещенное отблесками факелов, оно казалось маской, вылепленной из воска. Как он постарел! Угловатое лицо избороздили глубокие морщины. В свое время, будучи молодым начальником полиции, Сартин изо всех сил старался выглядеть старше своих лет; сейчас, скорее всего, ему хотелось обратного. Оживление, охватывавшее его всякий раз, когда ему приходилось работать вместе с королем, прошло. Положение подсиживаемого со всех сторон министра, постоянно зависящего от королевской милости, разительно отличалось от положения начальника парижской полиции, знатока и хранителя тайн политических и сердечных.

Незаметно углубившись в парк, они подошли почти к самому краю леса. Спустились сумерки; Сартин рассуждал, обращаясь к высоким дубам, чьи ветви словно пригибались, чтобы его послушать:

— Вечный бой… не прекращается ни на миг… Они смеют утверждать, что от меня несет селедкой только потому, что мой отец торговал сардинами! А впрочем, действительно, кто я такой? Сын лионского купца, родившийся в Барселоне. Грамота о признании меня французом и дворянином датирована 1755 годом. А титул графа д’Альби я унаследовал от своей бабки, Катарины Витт, дочери министра Иакова II, ведавшего французскими делами. Она была фрейлиной испанской королевы… Могу я назвать свое происхождение благородным или нет? Впрочем, мне все равно.

Николя понимал, сколь глубоки раны, уже который год наносимые Сартину. Меж тем пылкая защитительная речь продолжалась. Оправдания и протесты доказывали, что заноза глубоко засела в душе обвиняемого.

— …но мой отец никогда не был ничтожеством! Его арестовали по приказу кардинала Альберони, который, будучи интендантом морского флота, преследовал его за его связи с Францией! Вы видите, все повторяется, меня тоже упрекают в неправедном использовании сумм, выделенных моему министерству. До самой смерти Дюбуа[9] отец исполнял его секретные поручения… Став интендантом Барселоны, он поставлял мулов, кареты, слуг и провизию для герцога Сен-Симона, французского посланника в Мадриде. Он сумел полностью снять с себя все подозрения. Вы это знали?

— Вы, сударь, упомянули об этом в тот день, когда мы ехали в вашей карете в Версаль, где я впервые[10] увидел нашего покойного короля.

Министр подошел к дубу и, приобняв его, принялся ласково гладить шершавую кору.

— Мы были молоды… Вы таким и остались… Мне казалось, что я исполнил пожелание маркиза де Ранрея, почтившего меня своей дружбой… маркиз мог бы быть моим отцом. Я радовался, когда вы были рядом со мной.

— Ничего не изменилось, — сдавленным голосом произнес Николя. — Я по-прежнему здесь.

Они замолчали.

— Смерть короля, — продолжил Сартин, — стала для меня концом славных дней. Мы все надеялись, что Шуазель вновь займет свое место… А колесница фортуны промчалась мимо, и я даже не попытался остановить ее. Я единственный, кто ввел короля в курс текущих дел в первые же часы после его восшествия на престол. А ради чего? Все министры видели короля во время болезни, и все боялись заразиться… Он был так юн. Я не хотел заставлять его. Казалось, он ждет всего лишь слова, но я не произнес его. Он не пожелал, а я не осмелился… Я едва не стал первым министром. И я в отчаянии, ибо Морепа навязали ему его тетки.

Владыка! Тешься сладостью обмана!
Тебе польстишь — и тут же тает гнев.[11]

Мне следовало бы петь песни, как поет Ленуар… Но я, трудясь денно и нощно, мечтаю вернуть Франции ее флот.

— Кто, кроме вас, сможет справиться с сей благородной задачей?

— Вы правы, задача благородная. При условии, что тебя поддерживают, что тебе не приходится день за днем сражаться с недостатком средств, с завистью и интригами, не говоря уж о клеветниках, чьи язвительные речи постоянно долетают до моих ушей. Морепа не любит королеву, потому что королева любит Сартина. Чтобы изменить положение вещей, требуется немногое: согласиться льстить его самолюбию, выказывая привязанность, преданность и полное доверие. Единственное, чего хочет Морепа, — это подольше удержаться на своем посту; он давно бы стал на сторону королевы, если бы был уверен, что найдет в ней прочную и гарантированную опору.