Франсуаза Шандернагор - Королевская аллея

• Название: Королевская аллея
• Автор: Франсуаза Шандернагор
• Издательство: МИК
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-87902-044-4

«Королевская аллея» — это жизнеописание второй жены короля Людовика XIV, госпожи де Ментенон. Талантливая стилизация автобиографии незаурядной женщины, чья необыкновенная судьба стала увлекательным сюжетом романа, принесла Франсуазе Шандернагор мировую известность. Книга издана во многих странах и получила ряд почетных литературных премий.

---

Следующий день, 25 августа, был праздником Святого Людовика, именинами Короля. Как обычно, барабанщики пробили зорю, и он передал им приказ построиться под его балконом, чтобы лучше слышать с постели; во время обеда в его передней играли двадцать четыре скрипача и гобоиста; он попросил отворить двери, чтобы насладиться музыкою. Пока я беседовала с дамами, он задремал, а когда проснулся, пульс его был так неровен, а сознание до того затуманено, что я посоветовала ему причаститься, не медля долее. Версальский кюре и Главный капеллан спешно принесли святые дары в сопровождении всего семи-восьми факельщиков и одного из моих слуг. Пока Король исповедовался, я помогала ему вспомнить все прегрешения, в частности, те, коим сама была свидетельницею. «Вы оказали мне важную услугу, мадам, — сказал он. — Я вам очень благодарен». Затем он принял последнее причастие, повторив несколько раз, с выражением истовой набожности: «Господи, сжалься надо мною!» Все придворные собрались в Зеркальной галерее, и ни один из них не вышел оттуда за весь день, что Король находился в своей спальне.

Получив отпущение грехов и причастившись, Король сделался необычайно спокоен, словно готовился к ежедневной прогулке. Он попросил меня на минуту покинуть комнату, где я неотлучно сидела подле него: ему хотелось добавить к своему завещанию распоряжение доверить герцогу дю Мену охрану и воспитание маленького короля, чьим гувернером назначался господин де Виллеруа. Я воспользовалась этой передышкою, чтобы всласть выплакаться в передней; тщетно пыталась я держаться так же невозмутимо, как сам Король, — слезы невольно текли у меня из глаз. Когда я вернулась, Король, в моем присутствии, долго беседовал с Виллеруа, Демаре, герцогом Орлеанским и герцогом дю Меном. Затем он в самых трогательных выражениях попрощался с Мадам, уверив, что всегда любил ее, и с улыбкою посоветовал своим дочерям жить в мире и согласии. Он приказал господину Поншартрену передать его сердце для погребения у иезуитов и сделал это с таким спокойствием, точно распоряжался о строительстве фонтана в Версале или Марли; далее, он повелел тотчас после его смерти отвезти дофина в Венсен, на свежий воздух, и, поскольку Двор уже лет пятьдесят как не останавливался в тамошнем замке, отдал приказ подготовить его для жилья и вручить план переделок главному квартирмейстеру. Вечером господин Фагон шепнул мне на ухо, что нога Короля поражена гангреною, проникшей до самой кости, и что надежды на выздоровление нет. Я провела ночь у изголовья больного; хотя жара у него не было, он чувствовал себя худо и трижды просил пить. 26 августа врачи, видя самообладание Короля, решили предложить ему ампутацию ноги. Поскольку господин Фагон не осмеливался заговорить первым, я взяла эту миссию на себя. «Вы полагаете, операция спасет мне жизнь?» — спросил Король. Марешаль отвечал, что надежды мало. «Ну так зачем вам мучить меня попусту?» — сказал Король. Отвернувшись от врача, он протянул руку маршалу Виллеруа со словами: «Прощайте, друг мой. Мы расстаемся навсегда». Позже он пообедал в постели, в присутствии всех допущенных к нему особ. Я на минуту вышла. Пока слуги убирали стол, Король сказал приближенным: «Господа, я прошу у вас прощения за то, что часто подавал вам дурной пример. Благодарю всех за верную службу и приверженность трону и прошу служить моему правнуку с тем же усердием.

Этому ребенку придется перенести много трудностей. Пусть ваше поведение служит примером для остальных наших подданных. Исполняйте все приказы моего племянника. Он будет править королевством, — надеюсь, успешно, надеюсь также, что вы сохраните единство и призовете к ответу любого, кто осмелится внести раздор… Однако я чувствую, что разжалобил самого себя и вас, простите мне и это. Прощайте, господа, не поминайте лихом!»

Спустя некоторое время он вызвал к себе господина герцога и принца де Конти и наказал им не следовать примеру их отцов, которые во время его отрочества развязали войну и смуту в государстве. Затем он велел госпоже де Вантадур привести к нему дофина.

Теперь в комнате осталась лишь я одна, если не считать слуг. «Дитя мое, — сказал Король белокурому мальчику, донельзя напуганному этой сценою, — вы будете великим королем. Не старайтесь подражать моей страсти к строительству и войнам. Живите в мире с вашими соседями, любите и защищайте ваш народ; к сожалению, мне это не всегда удавалось. Никогда не забывайте, скольким вы обязаны госпоже де Вантадур». И, поцеловав ребенка, он закончил: «Дорогое мое дитя, от всего сердца благословляю вас!» Едва принц отошел от постели, как он вновь подозвал его и еще раз поцеловал и благословил. Госпожа де Вантадур торопливо увела мальчика, который уже готов был расплакаться.

Видя, что Король в изнеможении откинулся на подушки и вот-вот лишится чувств, я спросила, очень ли он страдает. «О нет, — отвечал он, — и это меня весьма печалит. Я хотел бы страдать сильнее, дабы искупить мои грехи». Тут он случайно заметил в каминном зеркале, что в ногах его постели плачут двое слуг, и спросил их: «Что это вы плачете? Неужто вы считали меня бессмертным? Я сам никогда так не думал». И, помолчав, добавил: «Король уходит, но королевство остается».

Время от времени у него вырывалось: «Когда я был королем…» или «Король, мой правнук…»; заметив удивление окружающих, он говорил: «Не волнуйтесь, меня это не огорчает». Заранее погруженный в вечность, на пороге которой он уже стоял, с отрешенностью без сожалений, со смирением без страха, с презрением ко всему суетному, с добротою и участием ко всем, его окружавшим, Король представлял собою самое трогательное зрелище человека и повелителя, никогда не изменявшего себе, и подлинного христианина. Он не забыл ни об одном распоряжении, предугадал и уладил все наилучшим образом, как сделав бы это, будучи в добром здравии. До самого конца он держался с той внешней невозмутимой церемонностью, с тем величием, коими были отмечены все деяния его жизни; более того, теперь он превзошел самого себя в искренности и простоте, не часто проявляемыми ранее. Словом, он умер, как истинный герой и святой: сидя у его постели все время этой долгой агонии, я сотни раз благодарила Бога за то, что он даровал Королю еще большее величие души на пороге смерти, нежели при жизни.

27 августа он завершил все дела, последний раз призвал к себе герцога дю Мена и графа Тулузского, затем, с моей помощью, просмотрел содержимое двух своих ларцов; попросил меня сжечь некоторые бумаги и сказал, как поступить с остальными. Вынув «списки Марли», он со смехом сказал: «Это можно сжечь, они более не нужны». Потом он осмотрел карманы своего камзола в поисках ненужных вещей; найдя в одном из них четки, он отдал их мне с улыбкою и со словами: «Храните это не как реликвию, а как память обо мне». Сделав это, он никого более не принимал и всецело отдался моим заботам и спасению своей души…

Ночь прошла скверно, Короля мучил сильный жар. Утром 28 августа, по пробуждении, он первый раз попрощался со мною, сказавши, что «сожалеет лишь о том, что покидает меня, но надеется скоро увидеть вновь»; в ответ я просила его обратить мысли не ко мне, а к Богу. Однако он думал обо мне, притом, более, чем когда-либо. «Я не сделал вас счастливою, — сказал он со вздохом, — но я всегда любил вас и могу заверить, что, уходя из жизни, сожалею толь ко о разлуке с вами. Это чистая правда, — продолжал он, улыбнувшись, — в такие минуты не до пустых любезностей»…

Вторично Король прощался со мною днем, прося прощения за то, что уделял мне так мало внимания, и повторив, что, несмотря на это, питал ко мне искреннюю любовь и уважение. Он было заплакал, но тут же спросил, нет ли кого в комнате; я отвечала, что никого нет. Тогда он сказал: «Все равно; кто бы ни увидел мою нежность к вам, она никого не удивила бы». Я выбежала из комнаты, чтобы не волновать его моими рыданиями.

При третьем прощании, вечером 28 августа, он вдруг сказал: «Что будет с вами, мадам? Ведь у вас ничего нет». Я ответила: «Я сама ничто. Думайте только о Боге, Сир», — и отошла от постели. Но потом мне пришло в голову, что у меня и впрямь нет ни собственного угла, ни имущества, и что неизвестно, как обойдутся со мною принцы после его кончины; вернувшись к постели Короля, я попросила его рекомендовать меня герцогу Орлеанскому. Он тотчас вызвал герцога и сказал ему: «Дорогой племянник, поручаю вам госпожу де Ментенон; вы знаете, какое уважение и почтение я питаю к ней, она всегда давала мне мудрые советы, которым я, к сожалению моему, не всегда следовал. Она оказала мне важные услуги, особенно, тем, что вернула меня к Богу и спасла мою душу. Сделайте же все, о чем она попросит вас для себя самой, для ее родных и друзей. Она не станет злоупотреблять нашей добротою. Я разрешаю ей обращаться прямо к вам».

Затем пришли врачи сменить ему повязку; Король попросил меня оставить его и более не приходить, ибо мое присутствие слишком волновало его. Я все же вернулась, но он сказал мне, что положение безнадежно, и он хочет только одного — умереть спокойно. Некоторое время спустя он впал в беспамятство; окружающие сочли его мертвым. Маршал Виллеруа посоветовал мне не медля отправляться в Сен-Сир; он приказал королевским гвардейцам охранять дорогу и дал мне свою карету, чтобы я проехала неузнанною.