Ваан Тотовенц - Жизнь на старой римской дороге

• Название: Жизнь на старой римской дороге
• Автор: Ваан Тотовенц
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1970

---

Овнатан быстро записал слова деда и вопросительно взглянул на него. Тот продолжал слабеющим голосом:

— Овнатан родил…

Глаза старика с тоской остановились на внуке.

— Овнатан сотворил Андреаса!

Казалось, будто само бессмертие коснулось в эту минуту своим крылом старого гончара, и он вдруг увидел перед собой цветущие поля хлопчатника, услышал журчание весенних ручейков, почувствовал свежий запах глины… И на какое-то мгновение к нему вернулась молодость.

8

Но смерть пришла. Пришла, потому что утомленное тело тоскует по матери-земле и жаждет превратиться во прах.

И старый гончар, уже не встававший более с постели, которой предстояло стать его смертным ложем, пожелал увидеть тех, кто произошел от него.

Пришли все. Были среди собравшихся почтенные старики и старухи, — покорные воле Андреаса, они явились к нему в праздничных одеяниях, с украшенным золотом челом, одетые в атлас и шелк. На последнее свидание с главой рода принесли и тех, кто родился всего несколько дней назад, пришли беременные женщины, чтобы тех, кто еще не успел увидеть солнце и освещаемый им мир, кому не суждено будет увидеть лицо старца, присутствовали, находясь во чреве матери, а может быть, и слышали его последние слова.

Андреас знаком приказал своему старшему сыну Иеремии, чтобы тот поднял его и посадил. Отцу помогал курчавый, голубоглазый Овнатан. Он подложил подушку под спину и локти деда и еще одну маленькую, из голубиного пуха, под голову.

Серые, но все еще густые брови Андреаса сходились над его угасающими глазами, как облака над багряным заходящим солнцем. Его руки со вздувшимися, разветвленными венами покоились на белоснежных подушках. Рукам этим было почти сто лет. Некогда они создали первый кирпич, из которого выстроили потом большой город. А из красных чаш Андреаса тысячи людей пили теперь в дни радости и веселья виноградное вино.

Овнатан, стоявший у изголовья кровати, почувствовал, что дед взглядом зовет его к себе.

Юноша подошел, опустив голову.

Старец вскинул брови и с грустью посмотрел в глаза Овнатана, как покидающий горы странник смотрит в голубое горное озеро. Потом он сказал:

— Не обижайтесь, дети мои. Я всех вас люблю, но Овнатана люблю больше всех. Этот юноша — мой образ, мое подобие. Глядя на него, я вспоминаю себя таким, каким я был в те времена, когда обжигал первые кирпичи.

Все слушали старца с благоговением. Овнатан сел на кровать деда. Настала глубокая, торжественная тишина. Старик молча смотрел на внука и вспоминал свое детство. Затем он снова заговорил, и казалось, само безмолвие рождает его слова.

— Дети мои, я ухожу из этого мира, ухожу усталым. До глубокой старости я не покидал гончарного станка, мое тело пропахло глиной. Я возник из глины и снова превращусь в нее. Похороните меня на дне верхнего водоема. Я хочу, чтобы кости мои стали землей, чтобы тело смешалось с глиной, которую приносят туда потоки воды. Я хочу, чтобы из этой глины вы сделали чашу и пили из нее вино, ибо тогда губы ваши коснутся меня…

Послышались всхлипывания невесток.

Андреас хотел было рассердиться, попытался строго взглянуть на них из-под седых бровей, но близость смерти лишила его взгляд былой суровости. Старик понял это — и стих. Так уж повелось в мире. Ему надлежит умереть, а оставшимся в живых плакать. Пусть ясные глаза его детей порой покрывает пелена печали. От этого они станут лишь серьезней и мудрей.

— Я долго жил, — сказал он, — долго пил соки земли, и ухожу теперь в землю. Но останется на небе луна, останется солнце, по-прежнему будет наливаться янтарный виноград. Когда засыхает старая лоза, снизу поднимаются новые ростки. Я сохну, но глина моя дала побег. Овнатан этот побег, моя цветущая ветвь…

Овнатан еще ниже опустил голову, и старик уже не видел озерную голубизну его глаз. В душе Андреаса постепенно воцарялась непостижимая безмятежность — безмятежность угасающего пламени.

Передохнув, он заговорил снова:

— Не бросайте глину. Из нее построен этот новый город, из нее созданы и мы все. Глина неиссякаема, она вечна. Все поначалу было глиной, все когда-нибудь превратится в глину. Ключи от моего дома я передам вам, с собой я не беру ничего. Не знаю, светел или темен будет мой путь, но я ухожу без огня. Иеремия, сын мой, укрепи насыпь верхнего водоема, чтобы потоки воды не унесли мое тело. Это не так важно, но все же пусть оно покоится спокойно там. А где моя старшая невестка? Вчера я бранил ее. Нехорошо она поступила, что отрезала свои косы.

Угасающий взор Андреаса искал среди невесток мать Овнатана. Она подошла, взяла дрожащую руку свекра и прижалась к ней губами. Две горячие слезы упали на его огрубелую от работы, пропахшую землей ладонь.

Старик поднял руку.

— Как бы сохранить их, чтобы они не высохли, — произнес он. — Я возьму их с собой. Нет у меня лампады, так пусть они светят мне в пути. А он, видать, будет очень темен…

Громкие рыдания заглушили последние его слова.

Андреас остановил их. Рыдания стихли.

— Иеремия, — распорядился он, — пусть младшие невестки принесут вино. Выпейте его… Я хочу видеть, как вы пьете, прежде чем уйду от вас…

Младшие невестки побежали за вином, и скоро чаши были наполнены. Все выпили. Смочив пальцы в вине, матери увлажнили ими губы младенцев.

Вдруг лицо старика озарилось улыбкой, она была обращена в какой-то иной мир.

— …Я ухожу… ухожу без печали… без…

И Андреас умолк навсегда.

Все встали и опустили головы. Потом Иеремия перекрестился, и все последовали его примеру.

В комнате воцарилась тишина.

9

Иеремия долго убеждал братьев, что надо выполнить последнюю волю покойного, но наконец уступил: было решено похоронить Андреаса не на дне верхнего водоема, а на его берегу.

После полудня тело старика уложили в деревянный гроб, отнесли в гончарную мастерскую и поставили на станок, за которым он проработал более полувека. Когда по обе стороны станка зажгли длинные восковые свечи, Иеремия заметил Овнатана. Юноша сидел в дальнем углу мастерской и что-то лепил из глины. Отец подошел к нему.

— Ты что здесь делаешь, сынок?

— Это я для дедушки, — отвечал Овнатан.

Ничего не поняв, Иеремия молча обнял голову сына и поцеловал его.

На следующий день родные помогли Овнатану донести до печи огромный глиняный сундук. Никто из жителей долины и представления не имел о саркофагах, но все согласились, что будет лучше, если положить гроб в этот сундук. Стены сундука Овнатан украсил изображениями цветов и фруктов, растущих в долине.

Утром саркофаг достали из печи и положили в него гроб.

Старшая невестка, мать Овнатана, принесла кувшин с вином, корзину абрикосов и букет роз. Все это она опустила в саркофаг. Вино поставила у изголовья, абрикосы положила в ногах, а розы — на грудь старика.

Потом саркофаг с гробом опустили в глубокую могилу, вырытую над верхним водоемом.

Священник и дьячки запели «Со святыми упокой». Им подпевали родные и друзья покойного.

Через несколько дней Иеремия и его братья запрягли арбу, взяли кирки и поднялись на гору. Там они откололи от скалы огромную каменную глыбу с белыми и зелеными прожилками, привезли ее в город и отдали каменотесу, чтобы тот сделал из нее могильную плиту.

Все то время, пока мастер трудился над камнем, Овнатан сидел в дальнем углу гончарной и что-то лепил из глины.

Никто не замечал его. Все внимание многочисленной родни Андреаса было приковано к, каменотесу, с него не сводили глаз, следили за каждым ударом его молотка, А Овнатан все копался в углу.

Однажды к нему подошел Иеремия.

— Что ты тут делаешь? — спросил он.

— Посмотри сам. Как ты думаешь, на что это похоже?

Иеремия долго и внимательно разглядывал большой ком глины, который лежал перед Овнатаном, но так и не понял, что он собой изображал.

— Ни на что не похоже, сынок, — заключил он наконец.

Вскоре надгробная плита была готова. В одном ее углу, в том месте, где не было зеленых прожилок, каменотес решил начертать слова эпитафии. Другой угол он украсил орнаментом с изображениями кувшинчика с чаркой и виноградной грозди с листьями. Плите он придал вид выложенной из кирпича стены.

Иеремия и его братья долго думали о том, какую надпись надлежит сделать на плите. Проспорив всю ночь, они разошлись только с рассветом, так и не придя к согласию. Наконец братья решили позвать старейшего из учителей города и спросить у него совета.

Учитель пришел, выпил вина, съел вяленого мяса с приправой из острого красного перца, рассказал, где и когда встретил он впервые блаженной памяти достойного Андреаса, о чем с ним говорили, и даже с точностью указал место, в котором находится сейчас душа старого гончара.