Всеволод Ревич - Дон Румата с проспекта Вернадского

• Название: Дон Румата с проспекта Вернадского
• Автор: Всеволод Ревич
• Жанр: Научная Фантастика

---

Но все это были цветочки. Ягодки появились тогда, когда в альманахе "Ангара" за 1968 год появилась повесть "Сказка о Тройке". В отличие от всех остальных "критик", я считаю, что на этот раз партийные органы прореагировали на выход повести, с позволения сказать, адекватно. Они правильно угадали в кривых зеркалах пародии собственные физиономии. Отдел пропаганды Иркутского обкома немедля взялся за перо и сочинил "докладную записку" в ЦК КПСС, которая представляет незаурядный филологический интерес, так как в ней были собраны вместе все лингвистические шедевры, с помощью которых наша родная партийная критика расправлялась с нашей родной советской интеллигенцией. "Авторы придали злу самодовлеющий характер, отделили недостатки от прогрессивных общественных сил, успешно / конечно же! - В.Р./ преодолевающих их. В результате частное и преходяшее зло приобрело всеобщность, вечность, фатальную неизбежность. Повесть стала пасквилем". А дальше уже без церемоний: "идейно ущербная", "антинародна и аполитична", "глумятся","охаивание", "Прячась за складки пышной мантии фантастики, авторы представляют советский народ, утратившим коммунистические идеалы..."

Сейчас-то мы понимаем, что в "Сказке..." Стругацкие нанесли удар по самой системе. Но в те годы, боюсь, даже авторам представлялось, что они сражаются только с ее извращениями. Они /и мы/ еще не знали, что система называется административно -командной, что ее надо разрушить до основания, дабы в нашей стране могло начаться какое-либо "затем", что "мероприятие" это окажется невероятно трудоемким и что при жизни по крайней мере одного из авторов оно не завершится.

Впрочем, может быть, я и не дооцениваю проницательности Стругацких, о чем говорит история с эпиграфом к повести, который был в ней с самого начала /я сам его видел/, но в печати появился только в 1987 году. Я считаю этот эпиграф одной из самых удачных их находок. Вы, помните, конечно, что Тройка у Стругацких - это разновидность ревтрибунала, а эпиграф, естественно, был из Гоголя: "Эх, тройка! птица-тройка, кто тебя выдумал?" Каждый знает продолжение этих слов. Выводы нетрудно сделать самостоятельно. Первые публикаторы "Тройки..." были людьми мужественными, они прекрасно понимали, какие "оргвыводы" последуют за их дерзкой выходкой. И, к сожалению, не ошиблись. Альманах прикрыли, редакторов разогнали с волчьими билетами. А вслед за запиской Иркутского обкома, появился еще целый ряд аналогичных документов, исходящих уже из "самого" ЦК. Стиль их мало отличался от стиля иркутян.

Аркадий искренне веселился, зачитывая выбранные места из переписки с друзьями. Конечно, эти документы были секретными, они обнародованы только сейчас. Но тем не менее и тогда, в самых компетентных органах находились доброжелатели, благодаря которым мы своевременно знакомились с этими эпистолами. А, может быть, только делал вид. что веселиться, хотя Аркадий был не из тех людей, которые напяливали на себя маску. Он всегда думал, что говорил, но всегда говорил, что думал. А вот мне почему-то было несмешно. Как не было смешно и несколько лет назад, когда вышеупомянутые докладные решил опубликовать журнал "Знание - сила" и предложил мне прокомментировать их. Я с большим удивлением и с еще большим разочарованием, увидел, что многие из этих документов подписаны именем человека, которого я начал уважать задолго до начала перестройки - А.Н.Яковлевым.

Комментировать их без ведома Яковлева я счел для себя неприемлемым, и журнал устроил мне встречу с Александром Николаевичем. Он прочитал одну или две записки, тяжело вздохнул и сказал: "Боже, сколько же ерунды мы тогда понаписали. Но историю, увы, не исправишь. Печатайте! Только вы не думайте, что каждая из таких записок равнялась постановлению секретариата ЦК. Многие из них, к счастью, писались только для галочки и ложились под сукно, чтобы мы могли со спокойным сердцем сообщить наверх, что меры по сигналам общественности приняты".

В общем-то я знал это и раньше, как знал и то, что не меньше было и "указов прямого действия", за их появлением следовали выговоры, снятия и исключения... Но и те, и другие служили, с позволения сказать, правовой базой для идеологических экзекуций. Иногда - в непосредственной форме, например, путем снятия стружки с главных редакторов - грубой плотницкой операции, регулярно и публично проводившихся в кабинетах на Старой площади. Иногда - втихаря, ведь документы никогда не обнародовались. И часто оставалось только гадать, почему книги вылетали из планов, почему запрещались и даже прерывались публикации в периодике, почему те или иные немилости обрушивались на головы авторов и издателей.

Но как Аркадий ни веселился, читая этот подзаборный лай, я видел, что даром все это кампания для него не проходит, и он начинает по-настоящему нервничать и злиться. Ведь если уж говорить серьезно, то даже самые резкие сатирические выпады в то же "Тройке..." рождены, разумеется, не шизофреническим стремлением "охаять" и "очернить", словечками-кастетами, изготовленными в тиши парткабинетов, а самыми положительными намерениями, болью за свою родную страну.

Помню, Аркадий рассказывал, как, устав жить в обстановке открытого и скрытого недоброжелательства, он, может быть, с изрядной долей наивности, напросился на прием к секретарю ЦК КПСС П.Н.Демичеву, был вежливо принят и внимательно выслушан. "Аркадий Натанович, - было сказано ему, - ищите врагов пониже, в Центральном Комитете их нет". Теперь, когда документы ЦК опубликованы, можно судить об искренности этих слов воочию. Да и тогда было нетрудно догадаться... Не помню уж точно, в каком году, где-то в 70-х, в Японии состоялся Всемирный конгресс фантастов, куда Стругацкие получили персональное приглашение. Не забудем, что Аркадий в совершенстве знал японский, он был офицером-переводчиком, участникам войны на Дальнем Востоке, не говоря уже о том, что он был ведущим советским переводчиком японской классической литературы. Но поехал на конгресс "наш" человек, главный редактор журнала "Техника -молодежи", не написавший в фантастике ни слова.

Да, и писателям, и редакторам, и даже иным работникам идеологических отделов приходилось быть осмотрительными, произносить ритуальные речи на партсобраниях, порою жертвовать второстепенным, чтобы сохранить главное - очаги культуры, очаги разума, чтобы спасти людей от расправ. Если угодно, совсем, как посланники Земли на Арканаре. Да и сам Аркадий выглядел в этой среде благородным Руматой Асторским, который боролся изо всех сил, чтобы вбить в башку своим читателям идеалы справедливости, /уж извините за немодные ныне слова/, о которых многие /может быть, честнее было бы сказать "мы"/ имели весьма смутное и искаженное представление. За такие компромиссы расплачивались дорого - инфарктами, жизнью, иногда самоубийствами... Тех же Стругацких очень напористо выставляли из страны, они многим стояли поперек горла.

Одно время слухи о том, что Стругацкие твердо решили махнуть за бугор, распространились весьма широко. Уверен, что это делалось сознательно, чтобы подтолкнуть их к действиям, за которые потом их же стали бы поносить на всех углах. Один раз я даже держал пари с работником Госкино, который с торжественным видом сообщил мне точную дату их выезда. Мне не нужно было звонить Аркадию для перепроверок, ведь я знал братьев лучше, чем работники кинокомитета. Уехать Стругацким из страны было так же невозможно, как Антону-Румате заявить вдруг: заберите меня отсюда , я больше не желаю этого видеть... Вот тогда-то и было заключено пари с месячным испытательным сроком на бутылку коньяка. Бутылку я не без удовлетворения отнес Аркадию. Проигравший товарищ, видимо, искренне прочувствовал свою вину - коньяк был очень хорошим.

Я ничего не имею против уехавших, каждый волен жить там, где ему лучше. Пусть живут. Пусть приезжают в гости - милости просим! Но я отрицаю их право учить нас, как надо жить. Напротив, я думаю, что те, кто остался, как Стругацкие, как Юрий Трифонов, как Алесь Адамович, кто сохранил, несмотря на все чинимые препятствия, своих издателей, своих читателей, кто не предал своих единомышленников / а у Стругацких их были миллионы, особенно среди молодежи/ принес стране, народу гораздо больше пользы, больше способствовал разрушению той системы, под обломками которой мы и поныне задыхаемся.

Мы уже говорили о тех преследованиях, которым Стругацкие подвергались в 60-70 годах, но вот пришли новые времена, возникла новая генерация критиков, которые сочли своим первейшим долгом поставить на место неразумных шестидесятничков, которые, видите ли, мечтали о каком-то социализме с человеческим лицом, вместо того, чтобы незамедлительно и с гримаской отвращения отряхнуть его прах со своих ног. Ах, как легко так думать, и главное - так писать сегодня. И вот в двух "толстых" и кстати вполне прогрессивных журналах - "Новом мире" и "Знамени", ранее в упор не замечавших никакой фантастики, одновременно появились две большие статьи, в сущности сомкнувшиеся с партийными разносами прошлых лет, хотя на первый взгляд они написаны с других позиций. Но крайности смыкаются. Если раньше писателей уличали в недостаточной, что ли, коммунистичности, то ныне выясняется, что они были чрезмерно коммунистичны. Автор последнего утверждения исходил из предположения, что все их произведения - часть единообразной утопии, нечто вроде скопления небольших "Туманностей Андромеды" и, понятно, был недоволен тем, что утопия получалась какой-то странной, не отвечающей его представлениям. А как же ей не быть странной, если она вовсе и не была утопией. Синхронность выступлений и сходство в умонастроениях никому неизвестных критиков или критикесс снова заставляет предположить единую режиссуру. Я бы не сомневался, что так оно и задумано, если бы меня не смущало реноме этих журналов. Нет, скорее всего дело объясняется проще: весьма своеобразное поколение молодых критиков отличается талантливым пером и отсутствием царя в голове. Их мало заботит что и для кого они пишут /а впрочем, ясно - для собственного удовлетворения/. Но главные редакторы все же должны были за них подумать. Как бы то ни было, я уверен., что появление этих статей ускорило смерть Аркадия.