Роман Днепровский - Ироническая проза. Ч. 1

• Название: Ироническая проза. Ч. 1
• Автор: Роман Днепровский
• Жанр: Юмористическая проза

---

На переулке со смешным названием — «им. 8 марта» — в маленькой конторе по прокату бытовой техники, разместившемся на первом этаже облезшей хрущёвки, я нашёл свою «Виталину» — миниатюрную югославку в абрикосовом корпусе, с аккуратными беленькими клавишами и в таком же белом футлярчике. Этот пункт проката уже давным-давно упразднён, и после него в этом закутке на переулке имени 8 марта размещался секс-шоп, а сейчас размещается издательская конторка моего друга Бобрунова — а красавица Виталина так и осталась с тех пор жить у меня.

Боже, сколько же всякой ерунды было на ней отпечатано, сколько бумаги было изведено впустую!… А, с другой стороны, именно на ней, на этой пишущей машинке, я набил самые лучшие свои тексты, которыми горжусь до сих пор. Сколько всего пережили мы вдвоём — знаем только я и Виталина!… Теперь, после появления компьютера, она поселилась у меня на антресолях — но я планирую, после ремонта, выставить её на полку книжного стеллажа: Виталинка заслужила более почётного места, нежели тёмный угол в шкафу под потолком.

Я исправно платил за неё целых шесть лет — с восемьдесят девятого по девяносто шестой год, пока однажды мне не позвонили на работу из пункта проката, и не предложили зайти к ним. Я зашёл.

- Вот мы всё время смотрим Ваши передачи по телевизору, — сказала мне пожилая сотрудница пункта проката, — и не можем понять: почему Вы до сих пор платите нам за машинку, почему давно уже не купили себе машинку в магазине?

Вопрос этот, конечно же, меня покоробил, но я ничего не стал говорить этой тётке. В конце концов, люди, всю жизнь прожившие при совецкой власти, задают бестактные вопросы вовсе не со зла — просто, им кажется вполне естественно, например, поинтересоваться тем, сколько ты получаешь денег, сколько тратишь на еду и прочую коммуналку, и куда деваешь остальные свои деньги? Хамство, конечно же — но хамство не со злости, а от глупости. Как говорится, «ничего личного».

- Я ведь, почему спрашиваю, — продолжала эта тётка, — наш пункт проката закрывается. Так вот, мы хотели бы предложить Вам выкупить у нас машинку по остаточной стоимости. Вам это обойдётся в 456 рублей… Согласны?

Конечно же, я согласился — и тут же расписался в какой-то ведомости, и отдал деньги. Признаться, я настолько привык к Виталине, что мне даже в голову не приходило, что у меня может быть другая машинка: наличие Виталины я воспринимал уже, как данность, а необходимость каждый месяц платить за её прокат — как неизбежное зло. И я выкупил её за 456 рублей — в день на пачку сигарет я тратил тогда чуть больше, ровно пятисотку…

* * *

…Надо сказать, что, время от времени, у нас с Виталиной случались поломки: особенно часто отпаивались и слетали со своих рычажков литеры. И тогда я брал Виталину на руки, закрывал её в футлярчик, и нёс на лечение — мастерская по ремонту располагалась в двух шагах от нас, в старом деревянном доме, на улице Грязнова. Мастером, который каждый раз «вставлял зубки» моей Виталинке, был очень колоритный персонаж: старый, совершенно испитый еврей с каким-то огромным и совершенно бесформенным носом; всё лицо мастера было покрыто этой ужасной, страшной «сосудистой сеточкой» выступивших красных капиляров. Но дело своё мастер знал — и неспроста, наверное, лацкан его неизменного клетчатого пиджака украшал тяжёлый винтовой значок «Заслуженный изобретатель-рационализатор РСФСР».

- Опять растрахал свою бабёнку?! Опять всю ***** ей разворочал?! — орал он мне, едва я переступал порог его мастерской, — ну, давай её сюда! Дядя Гриша посмотрит девочку, зашьёт её… — и, вооружившись зачем-то лупой — точь-в-точь такой же, как у часовщиков, он начинал осмотр машинки. Осмотр продолжался минут пять-десять — а затем мастер, не глядя на меня, лишь бросал мне: «Через пару часов!…» — и я шёл домой.

Через пару часов машинка была отремонтирована и пахла свежей смазкой — а я получал бесплатно дополнительную порцию инструкций по уходу за машинкой, щедро перемежаемую совершенно пошлыми и даже хамскими гинекологическими аналогиями. Потом, в конце девяностых, мастерскую по ремонту пишущих машинок закрыли, а деревянный дом, где она располагалась, снесли — сейчас на его месте стоит какой-то элитный особнячок, окружённый кованой оградой.

Мастера дядю Гришу я встретил на улице только через год — встретил совершенно случайно, и был очень рад этой встрече. Дело в том, что у машинки в очередной раз отпаялась от рычажка литера — это была буква «И» — и я уже измучился, вставляя при печатании, вместо «И» букву «П», и подрисовывая потом косые перекладинки в этой «П» по всему тексту.

- Очень хорошо! — заорал дядя Гриша, — совсем затрахал девочку — а без дяди Гриши и вовсе её укатаешь! Диктуй свой адрес — вечером зайду, посмотрю… И он пришёл вечером — уже слегка «тёпленький» — и важно расположился за моим письменным столом, разложив на нём принесённые инструменты. Через час машинка была починена, а когда я заикнулся об оплате, дядя Гриша изрёк:

- Нах*й деньги — денег у старого жида и без тебя хватает! Лучше выпей со мной, — и достал из своего портфеля початую поллитровку.

Я выпил с дядей Гришей — и потом ещё не раз пил с ним, когда с Виталиной приключались мелкие неприятности, и я вызванивал его по телефону. Постепенно, за этими посиделками, он рассказал мне всю свою биографию. Он появился на свет в немецком концентрационном лагере, в котором, среди прочих евреев, содержались его родители. Только чудом они оказались не уничтожены: просто, в 1945 году совецкая армия продвигалась настолько быстро, что узников просто не успели ликвидировать. Я не помню названия этого лагеря, увы.

Дядя Гриша рассказывал и про свою жену, которая скончалась лет за десять до того от сердечного приступа — жена его была акушером-гинекологом, и мне стало понятно, откуда у дяди Гриши все эти натуралистические генитальные аналогии. Его дети ещё в самом конце восьмидесятых уехали в Израиль, и звали его — но он отказывался:

- Чего я в этом Жидостане забыл!? — кричал он, — одни жиды вокруг! Здесь я — Человек, Мастер — а там?… А деткам моим там нужен не я, а моя пенсия узника фашизма — вот и всё!

Рассказал мне дядя Гриша и о том, за что он получил свой знак изобретателя-рационализатора. Будучи совершенно дремучим в области механики, я ничего не запомнил и объяснить тоже ничего не смогу — но дело кончилось тем, что когда он пришёл к руководству какого-то заводика внедрять своё изобретение, то в ответ услышал: «Вот вали в свой Израиль — и там командуй! А здесь мы как-нибудь сами, без жидовских советов, справимся!» Дядя Гриша сильно обиделся на такие слова, и врезал обидчику кулаком в челюсть. Челюсть сломалась в трёх местах, после чего обиженный дядя Гриша поехал на три года на стройки народного хозяйства в Тулунский район, а его изобретение, кажется, так и не было реализовано.

Освободившись, он устроился в мастерскую по ремонту пишущих машинок, где мы с ним и познакомились. Пишущие машинки были его страстью, он называл их «своими девочками» — и даже собрал небольшую коллекцию очень любопытных старинных экземпляров. Я однажды визитировал его, и увидел эту коллекцию: была у дяди Гриши и барабанная машинка — литеры были расположены не на рычагах, а на вращающемся барабане — и какая-то совсем крошечная немецкая машинка, и старинный «Ремингтон», и «Олимпия», и, конечно же, «Ундервудъ» — точь-в-точь такой же, как тот, что я нашёл в детстве. Видя, как я стою и облизываюсь, дядя Гриша сказал мне:

- Будешь хорошо себя вести — будет и тебе «Ундервудъ»! У меня, как раз, сейчас есть ещё один — закончу его ремонт, и тебе подгоню! За бутылку, а? — и хитро подмигнул.

Увы, своё обещание дядя Гриша так и не смог выполнить. Как я узнал потом, он умер, возвращаясь домой на трамвае: остановилось сердце. Пассажиры ничего и не поняли: мало ли, что? — сидит пьяный мужик, хрипит… Кому охота возиться с пьяным? До сих пор, иногда вспоминая этого одинокого, озлобленного на мiр человека, находившего единственную отдушину только в водке да в пишущих машинках, мне становится очень обидно за него. Почему он вдруг так разоткровенничался со мной? Не знаю даже… Может быть, ему просто хотелось выговориться, рассказать кому-то о себе — вот он и доверился вдруг мне?… Ещё раз говорю: не знаю — и не знаю даже ни его фамилии, ни места его погребения. Судьба его коллекции машинок мне тоже неизвестна.

* * *

…Моему другу, художнику и дизайнеру Юрке Гимову пару лет назад на день рождения подарили «Ундервудъ»; Юрка прикрутил к задним ножкам петельки, и повешал машинку на стену в мастерской. Через полгода у него на стене висел уже целый ряд чёрных, архаичных пишущих машинок — рядом с «Ундервудом» поселились «Москва», «Башкирия», ещё кто-то… Помню, когда на дне рождения кто-то из гостей внёс и протянул Юрке эту «оргтехнику», у меня внутри что-то ёкнуло: появилась зависть, появилось ощущение какой-то несправедливости. «Почему именно Юрке? — подумал я, — ведь Юрка — не журналист; ведь это я здесь журналист, ведь это символ моей, а не его, профессии!» Сейчас я не завидую другу, потому, что знаю: будет когда-нибудь и у меня свой «Ундервудъ», найду я себе это чудо. А потом, может быть, и нарисую себе личный герб — и на гербе этом своё место займёт и изображение пишущей машинки — а как иначе-то? Символ профессии…