Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2012)

• Название: Новый Мир ( № 12 2012)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Та, нехорошая девочка, все враз за него решила.

О ней известно только, что она толстушка и презирает шубы.

Хорошая девочка теперь знает, что любовь — не шило.

 

 

             *      *

                 *

А. В.

Он говорит: хочу твою жизнь упорядочить.

Я слышу эхо: прокрустово ложе.

К чему мне мука его любить и порядок чтить?

К чему такое терпение, Боже?

То ли дело — антоновка на скатерке, ночь, тишь.

Он уехал. Ты, словно йог, свободна.

Но под рукой мобильник, украдкой в него глядишь.

Делай же что-нибудь —

                                  то, что душе угодно.

 

 

              Письмо

“Мама, папа, скажите, что может быть целью, чтоб за Родину

                                                                                     жизнь мне отдать?”

Я не знала тогда, что вожатая Соня с похмелья и, вообще, она б..дь.

Я писала письмо вся в делах, второпях, из Артека.

Бриз соленый алеющий галстук на шее ласкал.

“Мама, папа, при чем пепси-кола, любовь, дискотека?

Я хочу на войну”. Горн ревел, отражаясь от скал.

МГУшник вожатый Валера садился поближе,

наставлял: коммунизм — это вера, потливо обняв за плечо.

Почему-то теперь я, припомнив его, ненавижу.

Говорят, он в Женеве. И жизнь его мирно течет.

В тихой комнате, полной дипломов, знамен, спецподарков,

рисовала гуашью коней и горячих бойцов.

Что мне море и небо? “Нет, мама, себя мне не жалко.

Папа, может, в Афган? Там лишь подвиг, там воздух свинцов”.

С утверждающей в жизни речевкой шагавших рядами,

меня мама вела к психиатру с конвертом-досье…

Что мне делать с письмом? Истрепалась бумага с годами

точно так же, как жизнь, где под лупой события все.

Антиантибиблиотека-2

Краснящих Андрей Петрович родился 6 февраля 1970 года в Полтаве. Окончил Харьковский государственный университет, кандидат филологических наук, доцент кафедры истории зарубежной литературы и классической филологии. Автор книг “Украинский Нострадамус” (2005), “Харьков в зеркале мировой литературы” (2007; совместно с К. Беляевым), сборника рассказов “Парк культуры и отдыха” (2008; шорт-лист премии им. Андрея Белого). Публиковался в альманахах “Вавилон”, “Фигуры речи”, “Абзац”, журналах “Новый мир”, “Искусство кино”, “Новая Юность”, “Наш” и др., в переводе на английский — в “The Literary Review” и “The Massachusetts Review” (США), на украинский (Сергея Жадана) — в коллективных сборниках. Сооснователь и соредактор литературного журнала “©оюз Писателей”. Живет в Харькове.

 

 

У этой вещицы две части, одна — рассказ Борхеса “Другой”, другая — то, что случилось со мной. У Борхеса Борхес-старый встречает Борхеса-молодого и молодой его не узнаёт. Спрашивается: сколько раз в юности мы встречались со своим будущим и проходили мимо, не узнав его и даже не почувствовав своё с ним родство. Да какое там родство: разве старое и молодое “я” — родственники? Или одно и то же? Нет, у них одна фамилия, одно на двоих имя-отчество, родители, общее прошлое, для кого — близкое. Для кого — далёкое; но они, как в анекдоте про Иванова и Сидорова, даже не братья. Не братья и вообще друг другу никто. Один может толкнуть другого, сбить с него шляпу, опрокинуть на землю и тут же забыть об этом, как ничего и не было. Невзначай. Сколько людей ты встречаешь за день? Сколько из них — ты, только спустя лет сорок или пятьдесят? А они — сбитые шляпы — стоят потом и смотрят тебе вслед: неужто это был я? Вот только что, здесь, наяву, а не в старческом мире каких-то фантазий, вот прямо сейчас — это был я? Что потом — если они поверили, что потом? Борхес написал рассказ — а они? Куда они девают это узнаванье, что они с ним делают, как это потом изменяет их жизнь? В фантастике пишут: они сразу умирают. Не тут-то было! Они живут, продолжают жить — писать, если писали до этого; строить мосты, если строили раньше; читать газеты и книги; смотреть телевизор, ёрзать, как им кажется, уже без толку по коре земной и без конца спрашивать себя, спрашивать: это был я? Это был Я? Неужели? И что это значит?

А это не значит ничего. Для них, может, многое, но вообще — ничего. Ну встретил себя, молодого-красивого, ну задел тот, спешил, не заметил — и что? Ничего. Просто встреча как встреча. Случайность. Могло б ничего не случиться. Случилось. Случится ещё, может быть. А может, и нет. “Это ваш старик?” — “Нет, я его даже не знаю”. Не знают тебя, понимаешь? Откуда ему тебя знать? И зачем? Он проживёт твою жизнь — но потом. А сейчас ты ему даром не нужен, хоть у вас и одно имя-фамилия. И приведи кто вас разом в милицию, там бы ошизели, подумали б, что свихнулись: один — по паспорту — Краснящих Андрей Петрович и второй — Андрей Петрович Краснящих. Один, допустим, сорокового года рождения, другой — девяностого; адреса, бог с ним, разные. Случайно встретились на улице, один задел другого плечом — разве такое бывает?

Бывает, как видим. Не видим ещё, но ещё расскажу. Посадят, до выяснения, в одну камеру — вот там-то и наговоритесь. И про общих папу и маму, и кто что помнит из детства. Солдатики, жвачка, Южный берег Крыма, свастика — мелом на асфальте, потом — по шее; кузнечики в поле — это все пошли за горохом; собака кусала — у обоих шрам на ноге, под коленкой; галстуки — один пионерский, другой — какой там сейчас? — ну оранжевый пусть или синий. Разночтения — да, разночтения будут. И много. Но это не меняет сути дела: ты — это ты в старости, а ты — это ты в молодости; и оба вы — одно и то же. Один человек.

Но чтоб милиция вмешалась — нет, такого не бывает. Не складывается так, не становятся так звёзды, чтобы встреча двух “я” привела в милицию. Это не ведомства милицейского, не его дело. Но и не мистического — какая тут мистика? Всё обычно, сверхъестественного — ноль. Бытовуха-с.

“Нет-нет, вы послушайте…” — “Да и слушать тут нечего”. — “Нет-нет!”

Да-да. Ящерица посреди городской магистрали — это происшествие, тут ничего не попишешь. Должно быть, из зоопарка сбежала или у кого-то дома жила. Но откуда сбежало, где жило-поживало, ни о чём не думая, твоё второе “я”? Где оно там сидело — и зачем материализовалось в теле вот этого вот молодого человека, юноши, почти что мальчика? Ага! Чтобы рассказать тебе, что ты стар и убог? — так ты и сам это знаешь; лишние слова. Чтобы напомнить, что мир велик и всё в нём — дело случая — или бога? Так никто их и не отменял. Чтобы влезть тебе в душу и вылезти из неё преображённым? Милый мой, зачем ему твоя душа — потёмки, лабиринты памяти, лестницы и закоулки, — что он для себя в ней найдёт? Ну право же, ничего ведь. Он сам весь душа, лёгкий и звонкий, его носит по миру, как по небу: ну прибило к тебе на секунду-другую, зацепило об тебя — и вот тебя уже нет, и он летит дальше. Ты-то тут при чём? Стой, не отбрасывай тень — она не твоя. Она, вишь, его, пометётся за ним, куда он захочет. Случайная встреча — ты для него. Для себя. Для него.

Но что это я разбурчался? Мне же не семьдесят ещё и не шестьдесят. Мне только сорок. Средний возраст. Средний меж тем и тем. А готовлюсь как будто заранее. Тренируюсь. Мозги разминаю. Чтоб мягкими были, на случай, если чего. Хотя случай, случай-то уже был. Вот он.

Еду я в поезде. Харьков — Феодосия (Кафа). Плацкарт. Весь вагон — молодые люди, под двадцать, старше двадцати — только я и ещё один мужик в углу, возле туалета. Ему-то совсем плохо — двери туда-сюда всю дорогу, никто ведь не спит и спать не собирается: карты, деньги, два ствола. Я шучу: молодёжь у нас прекрасная, просто энергии много, жизни, поэтому и шум. А вы бы хотели и мёртвый вагон, и мёртвых пассажиров? Мёртвый мир? Я — нет. Я люблю жизнь, люблю, когда она вокруг бегает, пахнет, улыбается, пусть и смеётся иногда надо мной — ну и что? Над кем же ей ещё посмеяться, я ведь тоже часть её — жизни.

Очень хорошо. Рассуждать так — можно, один на один с природой, с собой или дома. Но когда вокруг тебя носятся, не зная меры, сорок или пятьдесят гавриков и каждый так и норовит задеть тебя локтем, ударить по уху или наступить на ногу, — нет, так рассуждать нельзя. Так или не так подумывал мой мужик в углу около туалета, но ему явно было с нами не по пути. Нет, ехали, конечно, мы с ним в одну сторону — в Кафу. Но… Я рассмотрел его: примерно моего возраста, не старый, не молодой, не худой, не толстый, не лысый, не волосатый. У него были очки, прикрывавшие пол-лица, а оставшиеся пол-лица были злыми и недовольными. Стуки-грюки ой не радовали моего ровесника, мешали ему читать книжку и смотреть в окно. За которым, к слову, ничего стоящего не было — так, чахлые деревца, даже не лес. И поле не поле — так, что-то за окном посеяно. Посеяно, потом взойдёт, соберут его, ладно. Не вижу смысла дальше продолжать эту тему.