Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2012)

• Название: Новый Мир ( № 9 2012)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

 

Ольга Седакова. “И почем у нас совесть и страх…” — “Православие и мир”, 2012, 23 июня < http://www.pravmir.ru >.

“А то, что в Ахматовой может быть принято за консерватизм, — это в действительности очень сильный и новый жест, и художественный, и этический, и политический. Жест хранения, защиты того, что под угрозой, и верности тому, чего уже не сохранишь. Сила его особенно велика во времена, главный импульс которых составляет разрушение всего „до основанья, а затем” построение „нашего, нового мира”. Мир Ахматовой — не „наш”, а Божий мир”.

“Она не сомневалась в справедливости потомков, которые увидят все так, как современникам не давал видеть страх и умственный туман.

…только ваши дети

За меня вас будут проклинать.

И здесь нам придется коснуться поразительного и крайне печального явления. „Дети” (или теперь уже внуки) проклинают не мучителей Ахматовой, а с необъяснимой страстью занимаются „развенчанием ее культа”. Антиахматовская литература пополняется новыми и новыми статьями и книгами”.

 

Наталья Солженицына — о наследии Александра Солженицына. Беседу вел Александр Сиротин. — “ SvobodaNews.ru ”, 2012, 11 июня < http://www.svobodanews.ru >.

“„Красное колесо” теперь начали читать. В свое время оно „прикатило” в Россию в момент невероятной турбулентности, когда все сидели у телевизора и смотрели съезды. Тогда его не прочли. Сейчас его начинают читать. Издательство „Время”, которое издает его собрание сочинений, говорит, что именно оно, „Красное колесо”, их кормит”.

 

Толкователь. Беседу вел Лев Данилкин. — “ The Prime Russian Magazine ”, 2012, № 1 (10), январь-февраль < http://www.primerussia.ru >.

Говорит Владимир Микушевич: “Ведь и Молчалин — это, в сущности, русский Жюльен Сорель. Чем положение Молчалина отличается от положения Жюльена Сореля при герцоге де Ла-Моль? Почему Сорель — героический образ, а Молчалин — комический? Это тоже тонкости культуры”.

“Стэплтон-то тоже Баскервиль. <...> Получается, она [собака] не была поддельной, все равно она очередного Баскервиля убивает. По-моему, это совершенно ясно видно в этой новелле. Может быть, самому Конан Дойлю не хотелось так думать, но получилось так. Стэплтон-Баскервиль сам выкормил собаку, которая его погубила”.

 

Увещеватель. Беседу вел Сергей Князев. — “ The Prime Russian Magazine ”, 2012, № 2 (11), март-апрель.

Говорит Александр Секацкий: “Я бы сформулировал так: я приветствую любой протест против рутины и чисто технической схемы социальной жизни. И поэтому любые движения — даже идеологически противоположные друг другу, мне весьма симпатичны, как бы это ни было парадоксально. Это может быть и новый арт-пролетариат, и низовое имперское движение, все то, во что люди инвестируют свои заботы. Бессловесную середину, разного рода бюрократические сцепки, где рука руку моет, я рассматриваю как мишень”.

“Снижение квоты разнообразия, попытка создать плоскую контролируемую поверхность, ситуация сдерживания, рутинизация всех проявлений человеческого, выставленная в качестве нормы, не только представляются мне тупиковыми, это преступление против живой жизни человеческого духа”.

 

Умер Рэй Брэдбери. Владимир Сорокин, Станислав Львовский, Мария Галина и Линор Горалик — о феномене Брэдбери и о том, что он значил для них. Текст: Ася Дунаевская. — “Большой город”, 2012, 6 июня < http://www.bg.ru >.

Говорит Мария Галина: “Дело в том, что Брэдбери начинал свою литературную карьеру как мастер хоррора — и именно благодаря этому он был блестящим знатоком человеческой природы. Те его тексты, которые стали наиболее значимыми, — это горькие и страшные рассказы о том, насколько тонка грань, которая отделяет цивилизованного человека от обрушения в хаос. Я бы даже не сказала, что он был научным фантастом, он просто был очень поэтичным писателем, и поэтому его произведения никогда не устареют”.

Говорит Линор Горалик: “У меня всегда было ощущение от его текстов, что этот человек занят одним сакраментальным вопросом — как стать хорошим. В смысле что человек может сделать в попытке быть хорошим, даже когда ему не хочется. Это производит на меня огромное впечатление”.

 

“„Хан” живет в душе корейца”. С писателем Анатолием Кимом беседует Ольга Ципенюк. — “Огонек”, 2012, № 24, 18 июня < http://www.kommersant.ru/ogoniok >.

Говорит Анатолий Ким: “Я должен вам открыть одно понятие корейское, философское. Оно называется „хан”. „Хан” — это внутреннее состояние человека, которое включает в себя великое неосуществленное желание. Это надежда, которая всегда впереди, и в то же время — неутолимая тоска. Такое объединенное состояние печали и света. И вот этот „хан” живет в душе у каждого корейца, особенно у потомков младших братьев, ушедших когда-то далеко от дома. <...> „Хан” — это ни в коем случае не национальное самосознание „я — кореец”. Нет, это неизбывная печаль... Я не знаю, светлая ли она. Разве может быть светлым сознание того, что в твоей жизни есть нечто недостижимое? И вот с этим чувством живут корейцы, которые говорят на русском языке. Для меня корейское начало — это прежде всего „хан”, моя корейская духовная матрица”.

 

“Художника на рынке, скорее всего, обманут”. Интервью художника и писателя Максима Кантора. Беседу вел Арсений Штейнер. — “Газета.Ru”, 2012, 26 июня < http://www.gazeta.ru >

Говорит Максим Кантор: “С раннего детства я знаком с Мерабом Мамардашвили, с Александром Зиновьевым, другими известными философами, друзьями и частыми гостями отца. Этот круг очень повлиял на меня. Там не делились на маленьких и больших, все сидели за общим столом, и разговор был всегда общий. Ребенок привыкал, что он должен говорить по существу или молчать, а не говорить чепуху. И наверное, до 15 лет я провел в таком вполне пифагорическом молчании. Повлияло это на меня разрушительно — в том смысле, что общение с кругом художников-сверстников для меня перестало быть интересным довольно рано. Конечно, мы собирались в пьяные компании, ехали куда-нибудь делать подпольные выставки, но мысль о том, что все это большая глупость, меня не оставляла, увы, никогда”.

 

Цинизм выходит из моды. Беседовал Роман Сенчин. — “Литературная Россия”, 2012, № 24, 15 июня.

Говорит Евгений Ермолин: “Старым поэтам повезло. В последние 20 — 25 лет мир к ним гуманен. Но это и испытание. Оказалось, что многие (почти все) поэты становятся годам к пятидесяти консервами длительного хранения. Они не меняются. Не рискуют. И их начинают забывать, и темы их выпадают из актуального контекста, и они выглядят мамонтами. Вот как Рейн, например, недавно, на вручении премии „Поэт””.

“Прилепин треть своего романа „Санькя” посвятил полемике со мной, вложив некоторые мои диагнозы в уста этого его героя… Бескрылова? Низкополетова? Говорящая там какая-то фамилия. И ничего не доказал...”

“Постсоветская Россия не состоялась как страна, как государство, как социум, объединенный внятным общественным договором”.

 

Петр Чусовитин. Мой поэт. Из записок скульптора и читателя. — “Литературная Россия”, 2012, № 24, 15 июня.

“2000. Жизнь [Юрия] Кузнецова была не жизнь, а алкогольная „смерть поэта”. Про него было бы вернее сказать не „пьющий поэт”, а „пьяница, пишущий стихи”, притом святой пьяница, ибо кроме водки, когда он запивал, ему решительно ничего не хотелось, даже славы, хотя все стихотворцы болезненно тщеславны. Пьянство было для него великим Служением, своего рода священнодействием, можно сказать, „несением креста”, а не пошлым времяпрепровождением или скверной привычкой…”

“27 марта 2002, в среду, заходил Кузнецов. Похвалялся присущим ему мифологическим мышлением. Многие, де, пытаются писать по-кузнецовски, но ни хрена не выходит. Вместо мифов получается какая-то скверная фантастика. Я, будучи настроен миролюбиво, сдержанно, но почтительно поддакивал”.

 

Галина Юзефович. Един в двух лицах. В продаже новый роман Акунина-Чхартишвили “Аристономия”. — “Итоги”, 2012, № 21, 11 июня < http://www.itogi.ru >.

“Несмотря на всю взвешенность и разумность авторской позиции, на крепко вылепленные характеры, на сложный и, как обычно, великолепно выстроенный сюжет, на историческую достоверность и прочие объективные достоинства, „Аристономия” — текст до невозможности банальный, предсказуемый и, главное, вторичный. Вобравший в себя все классические книги о революции и Гражданской войне — от „Хождения по мукам” Толстого до „Конармии” Бабеля и от „Призрака Александра Вольфа” Газданова до „Тихого Дона” Шолохова... <...> Вещь добротная, но безнадежно скучная и, если так можно выразиться, сугубо необязательная”.