Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2013)

• Название: Новый Мир ( № 9 2013)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Сейчас конец августа, последняя неделя лета; Настя собирается в школу — теперь у них будут отдельные учителя по предметам, всё совсем всерьез, и она серьезно к этому готовится. Жена как раз взяла недельный отпуск, помогает, подкупает мелочовку…

Да, вот-вот осень. Сначала сентябрь, потом октябрь, а там — почти зима… В сентябре продажа пива становится выше, чем летом, а затем снижается, снижается… Снижается и зарплата. Хорошо, что есть подработка, несколько лет уже есть, неплохая по деньгам, физически довольно легкая. Именно физически. А если начнешь раздумывать, вспоминать, чего хотелось и что получилось… Нет, не надо раздумывать и вспоминать. Стыдная, короче говоря, подработка, и Дробов ее держит в тайне даже от жены, хотя деньги в семейный бюджет отдает…

Вышел сегодня минут на десять раньше обычного — нужно было завернуть в молочную кухню. Нес туда пакет.

Настя оставила несколько мягких игрушек, большую кошку, которая когда-то мурчала, а потом сломалась, но продолжала быть любимой; не решилась дочка расстаться и с тремя барби, в том числе и с той, с нарисованными ресницами. Обещала сшить им новые платья и подарить потом своей дочке… Еще кое-что, конечно, осталось из ее детства, но комод освободился, под кроватью больше не было завала. Комната не ребенка уже, а девочки-подростка. Десять лет.

Дробов нес в молочную кухню лучшее — всякий лом и хлам спустил вчера поздно вечером в мусоропровод. Конечно, больно было выбрасывать даже откровенно негодное, но что делать… Ладно, так или иначе, но на протяжении жизни нужно проводить несколько таких чисток. Жизнь делится на этапы, и в каждый желательно входить без лишнего груза. Иногда избавляешься от него сознательно, как вот Настя сделала, а чаще происходит это незаметно, само собой — однажды приостановишься, оглядишься и видишь, что рядом нет вещей, которые считал бесценными, людей, которые были друзьями, и любимые некогда песни не слушал давным-давно, любимые книги теперь где-то на антресолях…

Молочка располагалась на первом этаже девятиэтажки. Две комнаты.  В одной по утрам толпятся посетители — родители, бабушки, инвалиды, а в другой суетятся две грузные тетеньки в белых халатах, выдают по рецептам кому пакетики с молоком и кефиром, кому упаковки порошка для грудников, кому диетический творожок… Когда-то каждое утро сюда прибегал Дробов, хватал нужное и мчался обратно домой, совал жене и снова бежал, но уже в метро — на работу.

Случалось, появлялся здесь удачно — получал питание почти без очереди, а бывало, очередь вытягивалась аж до тротуара. Сегодня было нечто среднее — на крыльце и ступеньках несколько человек. Дробов увидел их, и внутри знакомо засосало: стоять, терять драгоценные минуты… Но вспомнил, что он здесь по другому поводу, и весело взбежал на крыльцо, сунулся внутрь.

— Здесь вообще-то очередь, — тихо, но раздраженно заметила молодая женщина с темными кругами вокруг глаз.

Дробов не разглядел, то ли это косметика, то ли от утомления.

— Да я не за питанием…

— Да? А за чем, интересно? — Голос завибрировал; понятно, решила, что он не просто хам, а еще и подлец какой-то.

В очередях в молочку перебранки возникали редко. Люди старались быть вежливыми, терпимыми, словно товарищи по некоему испытанию; женщин с маленькими детьми часто пропускали вперед, но уж с теми, кто нагло лез, не церемонились.

— Игрушки хочу оставить, — стал объяснять Дробов. — Дочка выросла, попросила отнести.

— Да? — теперь это «да» прозвучало иначе, жадновато как-то. — А что там?

— Куклы, зверюшки из шоколадных яиц, — с каким-то удовольствием стал перечислять Дробов, — детали «лего»…

— «Лего»? — Глаза женщины заблестели. — У меня старший собирает, совсем чокнулся — постоянно новые требует… Давайте мне, я отберу, что надо.

Он протянул пакет:

— Только остальное не выбрасывайте. Там много всего… На стол там положите, — кивнул в коридор молочки.

— Да-да, конечно…

Избавившись от пакета, Дробов почувствовал себя небывало легко — действительно, как гора с плеч. Бодро пошагал к метро и даже запел:

— Красишь ты ресницы…

Показалось, что поет очень громко. Замолчал, оглянулся. Хорошо, что сзади никого не было. Неудобно: взрослый человек… Как-то Дробов стоял на эскалаторе и за спиной услышал хрипловатое, басовитое: «Девочкой своею ты меня назови, а потом обними, а потом обмани». Дробов машинально посмотрел на поющего — немолодого, коренастого мужика. Они встретились взглядами, и в глазах мужика мелькнул испуг. Будто опозорился, осрамился.

Нет, бывает, бывает. Налипнет на язык какая-нибудь глупость и вертится неделями.

 

Контора находилась в районе метро «Авиамоторная». Вокруг станции красивые жилые дома, трамваи позванивают, а отойдешь от шоссе Энтузиастов на несколько десятков метров и оказываешься среди железобетонных заборов, складов, ржавых ворот. Настоящая окраина, хотя, по карте, и находишься недалеко от центра. Но лет пятьдесят назад это действительно была окраина, потом город разросся, а такие вот островки остались. И здесь, и недалеко от метро «Дмитровская», и возле «Тульской», возле «Белорусской», где, в доме в Большом Тишинском переулке, Дробов прожил до двадцати семи лет…

Склады и ангары, территории за заборами кажутся пустыми, безжизненными, брошенными, а на самом деле там кипит жизнь. Разгружают и загружают грузовики, озабоченно пересчитывают коробки, упаковки, мешки, передают из рук в руки пачечки денег… Склады больше напоминают развалины, кабинеты как чуланчики; грузовики в основном грязные, зараженные ржавчиной «газели» и «бычки», накладные вечно какие-то мятые, в рваных файлах, деньги кажутся липкими… Уже лет десять повсюду говорят о цивилизованной поставке товаров, об электронных документах, санитарных нормах, новых складских помещениях, и все это появляется, но сколько еще таких вот контор, как эта, где работает Дробов.

Шагает через коридорчик проходной. Здоровается с охранником коротким кивком и получает такой же короткий, экономный кивок. Это у них как пропуск, и, кажется, кивни иначе, охранник заподозрит неладное, задержит.

Дождей не было давненько, поэтому территория сухая, без луж. Но когда случается ливень, и в сентябре, октябре, когда на Москву льет и льет, возле ворот образовывается настоящее озерцо, и тогда плохое настроение возникает с самого начала дня — хреново выезжать на маршрут, форсируя грязную преграду… Раза три-четыре на памяти Дробова углубление перед воротами засыпали гравием, но вскоре гравий исчезал и лужа появлялась снова — будто природа сама выбрала именно это место для того, чтобы дождевая вода и талый снег куда-то стекали. Выбрала место и не желала его отдавать.

Первым делом Дробов заходит в двухэтажный домишко. В конуре с одним крошечным окном сидит Света, девушка лет двадцати семи, а может, и больше. Дробову стало сложно судить о возрасте давно знакомых людей — вроде и десять лет назад той же Свете было лет двадцать семь, и теперь… Когда видишь человека почти каждый день, изменения почти незаметны.

— Привет, — говорит Дробов.

Света отвечает бесцветным междометием.

Когда-то они улыбались при встрече, перешучивались, обменивались новостями, советовали друг другу посмотреть интересный фильм, но однажды Дробов, опять же шутливо, спросил Свету: «А ты специально „экспедитор” через „и” пишешь? Фишка такая?». Он давно замечал, что в документах стоит «экспидитор», усмехался, и вот спросил. Надеялся, что Света улыбнется, скажет что-нибудь: «Ой, точно, надо же ёе”!». И будет ставить «е». Но Света не улыбнулась, а пристально посмотрела в накладную, нахмурилась, тычком сунула Дробову документы и как-то через губу объявила маршрут: «Север-два».

С тех пор шутки закончились, теплое общение прекратилось. А «и» в документах продолжает появляться… Что-то нездоровое чувствуется в такой Светиной обиде. Впрочем, это понятно — на протяжении многих лет сидеть в этой конурке, заниматься одним и тем же и оставаться психически здоровой, это, наверно, утопия… А как она живет вне работы, Дробов не знает. Обручального кольца на пальце не было и нет; может, она не просто улыбалась Дробову. А он взял и обидел, уличил в неграмотности, ткнув в это «и».

Извиняться теперь, конечно, глупо, да и за что, собственно, извиняться? Пускай дуется… Но так неприятно, когда тебе буркают, чуть не швыряют накладные…