Виктор Пономарев - Записки рецидивиста

• Название: Записки рецидивиста
• Автор: Виктор Пономарев
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-218-00741-2

Колония для малолетних преступников, тюрьмы, зоны, лагеря… Вот этапы жизненного пути одного из соавторов этой книги. Три десятка лет, проведенных в местах лишения свободы. С одной стороны, его жизнь и поступки вызывают осуждение, а с другой — сочувствие и сострадание, потому что начало его криминальной «одиссеи» было предопределено суровыми обстоятельствами пятидесятых годов.

Книга написана без всяких прикрас, языком жестким, порой грубым. А разве иначе расскажешь о той среде, где происходят описанные в ней события?

---

Я позвал Ваню; попросил принести мне воды попить. Он принес, открыл кормушку. В знак благодарности я рассказал Ване историю из морской жизни. Ваня внимательно, слушал, облокотись на кормушку, а в руках вертел большой ключ от дверей камер. Потом Зойка позвала Ваню ей воды принести. Ваня ушел, а ключ забыл на кормушке. Я взял ключ, стал думать, куда его заныкать. Некуда. За лежаком на стене найдут, на «решке» — дотянутся. Глаза мои остановились на параше. А что, если в нее на веревочке опустить? Это можно. «Давай, Джульетта, помогай», — подумал я. Так и сделал, вряд ли надзиратели станут в параше ковыряться. Пусть только Ваня немного забудется.

Ваня заболтался с Зойкой возле ее кормушки, а про меня и мою открытую кормушку забыл. Потом подошел ко мне, спросил:

— Случаем, я у тебя давеча ключ не оставлял?

— Да нет, Ваня, я не видел. Это ты от женщины голову совсем потерял. Такие ласточки к нам в «трюм» не часто залетают.

— Куда я его сунул? Ну, да черт с ним. У меня запасной есть, — сказал Ваня и пошел опять к Зойке.

А я подумал: «Черт не черт с твоим ключом, а я с ним в натуре». Пришел Ванин напарник, позвал в шахматы играть. Ваня закрыл все кормушки и ушел. В десять вечера зашли надзиратели, отстегнули таганку и ушли. Я лег, Зойка легла на свой лежак, нас разделяла только стена. Я спросил Зою:

— Тебе не холодно?

— Нет. А тебе?

— Мне тоже не холодно. Твоя, Зоя, близость меня согревает даже через стену.

Так мы лежали, тихо разговаривали, но слышимость через стену была хорошая, будто мы рядом лежали. Я стал мечтать и фантазировать:

— Представь, Зоя, лежим мы с тобой голенькие на кровати, на перине, вокруг большие пуховые подушки, и мы утопаем в них. А ты такая страстная и горячая.

— Дима, не надо, не заводи меня.

Я поднялся с таганки, прислушался: Ваня хлопал фигурами по шахматной доске, тренируя одновременно свою словесную изящность в области нецензурной брани. Столик, на котором надзиратели играли в шахматы, стоял на углу фронтона, как раз на повороте, и коридор практически из-за столика не просматривался.

— Зоя, — сказал я, — сейчас я попробую к тебе прийти.

— Как? Шутишь, Дима.

— Сейчас увидишь как. Для любви не может быть преград.

Я знал одно и твердо: если надзиратели поймают меня на коридоре, то отобьют полжизни, если не всю. Отобьют все, что можно отбить у человека: яйца, почки, печень, легкие. Но об этом я уже не думал, надо было ловить момент, а не «впадать в распятие». Игра пошла по-крупному: или пан, или пропал.

Кормушка на двери застегивалась оконным шпингалетом. Руками я сильно надавил на нее, шпингалет выскочил из гнезда. Потихоньку, придерживая пальцами, я опустил кормушку в горизонтальное положение. Вытащил ключ из параши, вставил его в скважину с наружной стороны двери и открыл замок. Приоткрыл дверь и вышел в коридор. Подошел к фанерной заслонке в нише стены. Сюда надзиратели обычно кладут тормозки с жеваниной, что из дома приносят. В нише лежал пакет, я развернул его. В нем оказались колбаса, хлеб и жареная рыба. Я забрал пакет, подошел к камере Погоса и открыл кормушку. От удивления всегда болтливый Погос лишился дара речи. Я протянул ему кусок колбасы и хлеба.

— Ешь, Погос, но так, чтобы ни одной крошки нигде не осталось. Понял? — сказал я и закрыл кормушку.

За углом фронтона «Алехин» долбил «Корчного». Я открыл Зойкину камеру и вошел. Зойка сидела на лежаке, распялив глаза.

— Ну что, моя курочка, Мэрилин Монро преступного мира, не ожидала своего Дугласа Фербенкса? А я как сказал, так и сделал: сквозь землю, решетки, надзирателей прошел, а свою Красную Шапочку нашел, — пытался я даже шутить.

— Ну, Дима, ты дьявол какой-то, а не человек, — сказала Зойка, еще не придя в себя.

— Так, Зоя, быстро, быстро. Времени в обрез.

Подгоняемые страхом и временем, мы трахались с Зойкой как сумасшедшие. Потом я поднялся, оставил ей поесть, закрыл камеру и ушел к себе. Зашел, закрыл свою камеру, постоял, подождал немного и, когда у будущих обладателей шахматной короны начался очередной хипиш, прихлопнул кормушку.

Скушал свою пайку из Ваниного тормозка всю до крошечки и лег на лежак. Только теперь отпустили меня мандраж, внутренняя дрожь и напряжение. Это сейчас смешно и грустно вспоминать, а тогда было не до смеха. Очко, оно ведь не железное. Спросил Зойку:

— Ну, как тебе?

— Мне очень хорошо, Дима. Я за тебя очень боялась, вдруг поймают. Они ведь звери, запинали бы. Но, слава Богу, все обошлось.

Примерно в час ночи я уже стал засыпать, услышал в коридоре хипиш. Ваня хотел поесть, подошел к импровизированному бару, глядь, а там одна сетка пустая. Позвал напарника, думал, тот подшутил, а тот клянется Аллахом, что не брал харчей у Ивана. Поскандалили, поскандалили, пошли и съели харчи узбека. И как Ваня ни просил того сознаться — бесполезно. Так они и сменились, каждый при своем мнении.

В коридор я выходил каждую смену и всегда забирал еду у надзирателя нашего фронтона. Делил на три части: Логосу, Зойке и себе. Каждый раз заходил в камеру к Зойке, и мы отрывали с ней от жизни кусочек радости. Это продолжалось целую неделю. Живя в карцере на голодном пайке, я стал худым и бледным, ходил уже и качался. Если бы не тормозки надзирателей, которые я по-братски делил на троих, я бы уже, наверное, ползал к Зойке на карачках. И не страх расправы надзирателей, если поймают, и не их жеванина толкали меня в коридор. Зойка — вот причина моих «подвигов», она как магнитом тянула меня.

5

Очередной раз надзиратель Ваня заступил на смену. Как всегда в подпитии, он разговаривал или со мной, или с Зойкой. Рассказывал, куда ходил, кого любил, как познакомился с одной элегантной дамочкой, теперь любовь у них. Рассказывал за жизнь на свободе, истории разные. Мне запомнилась одна юмористически-драматическая история.

— Ты знаешь, Дим Димыч, молодежь сейчас не та стала, что раньше. А все почему? Тлетворное влияние Запада. Твисты, шейки танцуют, бражничают без меры. Соплячье по двенадцать-пятнадцать лет что вытворяет. Я тоже пионером был, тимуровцем. Помню, мы помогали старикам и старухам одиноким: за лекарством, за продуктами ходили или дров напилить, наколоть. И даже радость великую от этого испытывали, и старички были довольны, из своей скудной пенсии покупали и старались сунуть нам что-нибудь вкусненькое. А старушка, за которой я был закреплен, иначе, как внучок, меня и не называла, любила. Уж сколько лет прошло, умерла давно старушка, а я, как бываю на кладбище, обязательно ее проведаю, цветочки положу, могилку подчищу. А сейчас оболтусы какие-то растут. Живу я в микрорайоне, там девятиэтажки в основном стоят, за ними пустырь. Пацанов стаи собираются. Пока они развлекались, кошкам и собакам к хвостам консервные банки привязывали, обливали животных бензином и поджигали, это только радость и улыбки у их родителей вызывало. Пока двое сами не сгорели: кошка подожженная опрокинула баллон с бензином на пацанов. А дальше — больше. Не так давно пацаны старушку одну поймали, та с зембелем через пустырь шла, продукты несла. Вот и решили пацаны ей помочь. На свалке еще приличную детскую коляску нашли, засунули в нее старуху и зембель с продуктами и пустили под уклон. Коляска на ухабах развила скорость гоночной машины, и, как бабка ни кричала, ничего не помогло. С километр потом продукты собирали, а старуху в капремонт в больницу отправили. Там хирург, седой старик, весь обмяк и даже сник: он семь суток ее раны зашивал. Но, слава Богу, выжила старушка, крепкая попалась. А могло и хуже быть. Как в четырнадцатом доме. Там пацаны подпили, затащили двух девчонок на чердак, стали измываться над ними, в секс играть, потом в Зою Космодемьянскую. Одну девчонку повесили на стропилах, а другая как-то вырвалась, выскочила в чердачное окно на крышу. Упала, покатилась, но зацепилась кофтой за край крыши. Один мерзавец пытался ногой ее отцепить и столкнуть с крыши, но сам сорвался и вниз полетел. А внизу машина «Волга» стояла директора гастронома. Пацан попал как раз на машину, сам всмятку и машину помял капитально. Так суд был, девчонке срок дали. Она из бедной семьи, жила вдвоем с матерью, а пацан был сынком одного туза местного. Вот девчонка и виновата оказалась. Такие сейчас порядки, такие нравы, то ли еще будет. Девчонку, значит, в малолетку отправили, а директор гастронома ничего лучше придумать не мог, как подать иск в суд на ремонт и восстановление машины. И ты знаешь, Дим Димыч, на кого он иск подал? На девчонку. Но поскольку она малолетка и в тюрьме, то исполнительный лист суд выписал на ее мать.

— Вот приходит судебный исполнитель на квартиру матери девчонки, — продолжал Ваня свой рассказ после перекура. — Протягивает убитой горем женщине документ. Та как глянула на сумму иска, сразу в обморок и ноги кверху, а сама по-домашнему в халате была, да и возраст еще не старый, лет тридцать пять от силы. А этот исполнитель оказался то ли шизофреник, то ли маньяк какой. Не выдержал, увидев женские прелести. Прикрыл входную дверь, скинул брюки и упал на женщину. Где еще представится такой случай задарма? Но женщина, однако, вскорости очухалась. Смотрит, мужчина на ней лежит. Ей бы помолчать, а она кричать давай. Мужик испугался, но слазить с женщины не хотел. Схватил ее руками за горло и придавил. Женщина кричать перестала, но и дышать тоже. Тут-то мужик испугался по-настоящему, когда почувствовал под собой остывающее тело, — сказал Ваня и замолчал.