Даниил Краминов - Сумерки в полдень

• Название: Сумерки в полдень
• Автор: Даниил Краминов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Политика
• Год: 1975

Роман «Сумерки в полдень» рассказывает о сложной и порою опасной работе, которую вели за рубежом советские люди — дипломаты, корреспонденты, разведчики — в тот предвоенный период, когда правящие круги Англии, Франции и некоторых других стран решили использовать Гитлера для новой попытки разгромить Страну Советов. Действие романа развертывается в Москве, Берлине, Нюрнберге, Мюнхене, Лондоне. Перед читателями проходят как вымышленные герои, так и государственные деятели и дипломаты того времени.

---

Причитания и вопли Агриппины легко проникали через две двери, в открытое окошко доносились всхлипывания баб и сдержанный гул мужских голосов. Антон уже не пытался сосредоточиться на своей работе: история, прошлое, обычно увлекавшие его, сейчас все больше утрачивали смысл. «Судьбы отдельных людей — это всего лишь капли в великом потоке истории, — любил повторять профессор Дубравин. — Внимание историка заслуживает только этот могучий поток, его течение и повороты. Судьбой отдельных «капель» пусть интересуются психологи». Профессор не жаловал даже так называемых «великих людей»; он утверждал, что великими они становились лишь потому, что поток, меняя свое направление, подхватывал и нес их на гребне своих волн, как река, прорвавшая запруду, несет бревна и доски. Дубравин особо предостерегал молодых историков против пагубного влияния «злобы дня». «Настоящее, как бы оно ни было значительным, — говорил он, — не должно влиять на исторические оценки и взгляды. Историк выше своих чувств, симпатий и антипатий».

Антон, вероятно, был плохим историком: несчастье Гурьевых потрясло его, и работа вдруг утратила для него свой обычный интерес. Он слышал, как вечером напившийся Федотыч, обняв столбик, подпиравший навес крыльца, и прижавшись к нему лицом, скорбно всхлипывал и звал:

— Сеня! Сенюха! Сенюшка!.. Как же-ты так, сынок мой?

Антон вышел из дома через черное крыльцо, обогнул двор и полем добрался до тихого вечернего леса, едва успев на последний поезд, уходивший из Широкого в Москву.

Глава третья

Хотя перед самой встречей с Щавелевым профессор советовал Антону решительно отказываться от работы за границей, а Игорь Ватуев напомнил, что многие посланные за границу не оправдали доверия, оскандалились и были с позором отозваны домой, все же отказ Антона прозвучал невнятно и робко. Откинув ладонью свои густые, с сильной проседью волосы, нависавшие над широким морщинистым лбом, Щавелев посмотрел на виновато-смущенного молодого человека с веселым интересом. Надев очки в роговой мутно-желтой оправе, он подвинул к себе тонкую папочку с документами Антона. Быстро и с явным удовлетворением пробежал его жизнеописание — оно заняло треть линованного листа, — затем внимательно, не пропуская ни одной графы, просмотрел четырехстраничную анкету, заполнение которой доставило Антону немало хлопот. Многие вопросы в ней показались ему странными, лишними и даже смешными: «Служил ли в царской армии? В каком чине?», «Был ли в плену у белых? Где? Когда?», «Состоял ли в других партиях? В какой? Когда вышел из нее?», «Принимал ли участие в оппозиции? В какой? Когда?» Царская армия перестала существовать, когда Антону едва исполнилось шесть лет, гражданская война кончилась, когда он ходил в первые классы сельской школы, о других партиях знал лишь из учебника истории, а оппозиции были разгромлены, когда он только переступал порог комсомола. Тем не менее строгие составители анкеты требовали ясного ответа на все вопросы, сурово предупреждая: «Пропуски и прочерки не допускаются». И Антон, то посмеиваясь, то чертыхаясь, писал против каждого вопроса на просторных, пустых полях крупное «НЕТ». Анкета пестрела жирными «НЕТ», и это, кажется, радовало Щавелева не меньше, чем краткость жизнеописания. Графа «Знание иностранных языков» привела его в восхищение. Он взглянул на Антона поверх очков.

— Молодец! Немецкий и английский! Право, молодец!

Лишь прочитав анкету до конца и прижав ее к столу большой, с толстыми пальцами рукой, он снял очки и выпрямился.

— Значит, не желаете ехать за границу? — спросил он, точно отказ Антона только сейчас дошел до его сознания. — А почему?

— Я же говорил, — торопливо ответил Антон, — хочу написать книгу, получить ученую степень и преподавать историю.

— Да, да, вы говорили. — Щавелев кивнул. — И любите историю, и не хотите менять ее ни на что другое.

— Да! — подхватил Антон. — И к тому же, какой из меня дипломат?

Щавелев откинулся на спинку стула и засунул ладонь за широкий ремень, туго перетягивающий его живот.

— Но почему вы думаете, что из вас не выйдет дипломата?

— Да это же яснее ясного. Дипломатия всегда была и остается уделом аристократов, а я крестьянин.

— Ну, аристократии у нас давно нет, это вы знаете, — быстро отозвался Щавелев. — Что ж, по-вашему, коли нет аристократии, значит, не должно быть и дипломатии? А? Кроме того, какой же вы крестьянин? Вы — научный работник, книгу вот пишете…

— Мой приятель Ватуев говорит, что заграничная работа не для меня. А он-то знает эту работу, потому что уже три года служит в Наркоминделе помощником Льва Ионыча Курнацкого.

— Помощником Курнацкого? — переспросил Щавелев, пристально взглянув на Антона, и заметил с иронической усмешкой: — Помощники Курнацкого нередко берутся судить о делах, в которых они мало что смыслят. — Он вздохнул и закончил: — А вот Пятов — вы тоже с ним в университете учились и занимались с немецкими рабочими — другого мнения. Он считает, что вы будете хорошим работником. И в райкоме говорят, что вы как политбеседчик и агитатор сумели найти общий язык с иностранцами и пользовались у них авторитетом. По словам Пятова, у вас с немецкими товарищами возникла настоящая дружба.

— Володя Пятов всегда переоценивал меня: ведь мы с ним большие друзья.

Пятову было поручено заниматься политическим просвещением и культурным отдыхом немецких рабочих и техников, которые в начале тридцатых годов трудились на советских заводах. Он привлек и Антона, заставив его всерьез взяться за немецкий язык: нельзя стать хорошим агитатором, не зная языка тех, с кем говоришь. Работа с немцами помогла Антону справиться с далеко не легким немецким языком и понять их самих, добиться доверия и даже дружбы, особенно со стороны старосты «Немецкого дома» — умного, проницательного мастера коммуниста Бухмайстера и его «духовного сына» Юргена Риттер-Куртица. Выходец из полуаристократической военной среды, Риттер-Куртиц приехал в Советский Союз не потому, что нуждался, как другие, в работе: он хотел, по его словам, «своими глазами увидеть новый мир, который одни горячо любили, другие яростно ненавидели». Пытливый и недоверчивый, он вначале сомневался во всем, никому не верил на слово, держался особняком, и Антон провел вместе с ним много вечеров и воскресений, прежде чем расположил Юргена к себе, заставил слушать и верить тому, что говорил его советский друг и сверстник. После прихода нацистов к власти Риттер-Куртиц неожиданно уехал в Германию, и «бдительные товарищи», среди которых был и Ватуев, потребовали у Антона ответа: с кем дружил? Ему тогда пришлось бы туго, не вступись за него Пятов, сообщивший райкому комсомола, что, «по сведениям друзей», германских коммунистов, Риттер-Куртиц, вернувшись домой, немедленно включился в антифашистскую борьбу, был схвачен, зверски избит и брошен в концентрационный лагерь. Володя Пятов великодушно приписал влиянию Антона превращение молодого немца из любознательного юноши в борца против нацизма.

— Пятов всегда переоценивал меня, — повторил Антон.

— Поэтому вы предпочитаете больше верить Георгию Матвеевичу и Ватуеву?

— Да, — со вздохом подтвердил Антон. — Ведь они говорят правду: мне и в самом деле не хватает лоска, я не умею легко и занимательно вести беседу, я неловок, и вообще мне недостает культуры, интеллигентности.

— В любом деле, в том числе и в работе за границей, важен не внешний лоск, а ум, знание, надежность человека, — сказал Щавелев. — Сейчас нам нужны за границей образованные, толковые люди, на которых можно было бы целиком положиться. Обстановка в мире сложная, напряженная и с каждым месяцем становится сложнее и напряженнее. Вокруг нас сжимается вражеское кольцо, а у нас пока еще мало сил, чтобы разорвать его. Да одной силой тут не обойдешься. Помимо дальновидной, умной политики, нужно еще досконально знать сильные и слабые стороны наших врагов, их взаимоотношения, явные и тайные противоречия, соперничество и многое, многое другое. И чтобы понять все это и уметь использовать, надо, чтобы там, на другой стороне, были свои, верные люди с острым глазом и умом. — Щавелев посмотрел в растерянно-вопрошающие глаза Антона. — И мы просим вас стать одним из этих людей. Вы пишете книгу о Дизраэли, значит, знаете Англию…

— Историю Англии… С нынешней Англией я знаком мало.

— У нас мало знатоков нынешней Англии, — сказал Щавелев строго. — И в конце концов, страны не так уж быстро меняются.

— Да, верно, — согласился Антон. — Особенно это относится к Англии. Но все же Чемберлен не Дизраэли.

— Чемберлен, конечно, калибром поменьше, и потому, зная Дизраэли, вам совсем нетрудно будет следить за нынешним премьером, понимать и оценивать его действия.