Леэло Тунгал - Бархат и опилки, или Товарищ ребёнок и буквы

• Название: Бархат и опилки, или Товарищ ребёнок и буквы
• Автор: Леэло Тунгал
• Издательство: КПД
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-9985-899-87-8

Книга воспоминаний Леэло Тунгал продолжает хронику семьи и историю 50-х годов XX века.

Её рассказывает маленькая смышлёная девочка из некогда счастливой советской семьи.

Это история, какой не должно быть, потому что в ней, помимо детского смеха и шалостей, любви и радости, присутствуют недетские боль и утраты, страх и надежда, наконец, двойственность жизни: свои — чужие.

Тема этой книги, как и предыдущей книги воспоминаний Л. Тунгал «Товарищ ребёнок и взрослые люди», — вторжение в детство. Эта книга — бесценное свидетельство истории и яркое литературное событие.

«Леэло Тунгал — удивительная писательница и удивительный человек, — написал об авторе книги воспоминаний Борис Тух. — Ее продуктивность поражает воображение: за 35 лет творческой деятельности около 80 книг. И среди них ни одной слабой или скучной. Дети фальши не приемлют».

---

Но о чем бы тётя Маали не рассказывала, ее мысли снова и снова уносились в Сибирь — жизненный опыт показал, что и забавные истории заканчиваются вытиранием слёз, высмаркиванием и обращением ко мне наигранно бодрым голосом: «Но ты, деточка, не грусти! Бог непременно тебе поможет и скоро вернёт твою мамочку!»

— Расскажи о том, как дядя Рууди хотел стать кузнецом, — попросила я, чтобы вернуть тётю к более весёлым рассказам.

— Ты помнишь и эту историю? — улыбнулась тётя Маали сквозь слезы. — Да, Рууди в детстве был страшным непоседой, всюду совал свой нос. Особо его интересовала работа в кузнице. Нашему папе, когда он строил новый дом, помогал один дальний родственник Каалу, он и был кузнецом, и у него всегда с собой была большая сумка с инструментами. Рууди постоянно рассматривал эти вещи и спрашивал: «А это что? А что этим делают?» Наконец он спросил, не хочет ли Каалу подарить ему какие-нибудь щипцы или молоток. Каалу ответил, что теперь они ему самому нужны, но когда он помрет, оставит всё своё добро Рууди в наследство. Рууди очень обрадовался, и пошёл к дому распевая: «Пусть Каалу поскорей помрёт, ко мне наследство перейдёт!»

— Но Каалу не умер?

— Ох, да что ты! — усмехнулась тётя Маали. — Рууди ведь ничего плохого не хотел, душа у него добрая была, но ведь ребёнок чего только не скажет! Хотя он был мальчик смышлёный, считал в уме так быстро, что школьный учитель ещё не успевал окончить задавать задачку, а у него уже ответ готов. И до чего его мама была рада, когда он в мундире морского офицера в первый раз домой явился! Он был парень видный, стал на острове Найссаар начальником офицерского казино… ну, такого клуба, где собирались офицеры… И дети у них с Норой красивые были. Анне хрупкая, как и Нора, а Кюлли больше как бы аэвярдского рода, кареглазая и круглолицая… Ну кто мог подумать, что счастье Рууди будет таким недолгим. Когда война началась, их всех забрали в Красную армию, но немцы окружили их часть и всех взяли в плен. Еще чудо, что он в немецком концлагере уцелел. Когда Рууди домой вернулся, он был — кожа да кости. Весил сорок семь килограммов. И будто всего, что с ним случилось, было мало: всех, кому удалось вернуться из немецкого плена живыми, русские вскоре арестовали. Рууди схлопотал десять лет за то, что в немецком концлагере выжил, коммуняки это сочли подозрительным… А что плохого русскому государству сделали дети Рууди?

Ну вот, опять у тёти в руках большой белый носовой платок с кружевами по краям! Вот так всегда: как бы хорошо ни начинались рассказы тёти Маали, они всегда кончались слезами.

Я пододвинула к ней тарелку с ягодами — красной и чёрной смородиной, а среди них несколько ягод крыжовника и найденные на клубничной грядке последние хилые клубничинки.

«Ешь досыта и мажь маслом!» — так вроде бы говорила им их мама, когда они были маленькими.

— Ешь сама, деточка! — отказалась тётя, покачав головой, и склонилась над штопкой.

— Хочешь, я тебе из книжки что-нибудь вслух почитаю? — предложила я, надеясь, что после этого тётя не заплачет опять, книжка-то со сказками была книжкой Кюлли и Анне, увезённых в Сибирь. — А если хочешь, могу почитать тебе письмо, я ведь умею читать и письменные буквы! — не смогла я удержаться от хвастовства.

— В самом деле? Ты тоже девочка толковая! — похвалила меня тётя Маали, глядя сквозь круглые очочки. — Только боюсь, что у нас тут никаких писем нет. Посмотри сама, у дяди Копли на письменном столе подставка для писем, вдруг в ней что-то осталось.

Между двумя маленькими металлическими рамками торчали всякие бумажки: много каких-то квитанций, две открытки, фото коротко остриженной женщины, у которой были щёки с ямочками, и две нечеткие фотографии больших пароходов. Фото этой женщины я видела и раньше в других местах, это была Анна, первая жена дяди Копли, она давно умерла, а эти пароходы в эстонское время принадлежали дяде Копли и его друзьям. Оказались ли они в конце войны в Швеции, об этом дядя Копли с тётей Маали частенько рассуждали за обеденным столом, но мне, разумеется, было запрещено кому-нибудь об этом рассказывать.

На одной из открыток были незабудки и веточки вербы, на другой — роскошный букет роз, но ни на одной из них читать было нечего, кроме поздравлений и имен незнакомых людей. И вдруг между бумагами и открытками нашлось несколько густо исписанных линованных листков. Они были так сложены, чтобы влезли в конверт.

— Неси сюда! — попросила тётя Маали, когда я помахала этими листочками. Она поправила очки, прочла пару слов и сказала с радостным изумлением: — Ах, вот где оно было! Я давно должна была вернуть его Тамаре, но оно пропало, как в воду кануло. Тамара — сестра Норы, и это первое письмо, которое жена Рууди прислала из Сибири! Я думала, что папа его выбросил, а он сунул его в такое место! Ну, читай, если умеешь, но смотри…

— Не расскажу, конечно, никому не расскажу! — пообещала я, догадавшись, о чем хочет предупредить тётя.

Тётя Нора писала совсем иначе, буквы были мелкие и косые, а не такие стоячие прямо, как у мамы и таты. Но читать его было совсем нетрудно.

Письмо тёти Норы

Сонис, 15 мая 1949.

Сегодня устроили ад для вшей, и меня назначили топить адский котёл, поэтому у меня есть время для писания своего, так сказать, романа. Пишу без даты, поскольку нам не требуются ни календарь, ни часы. Вместо часов у нас солнце, а замену календарю я ещё не изобрела. Из Таллинна мы выехали в какой-то понедельник, вечером в четверг в 8, в скотском вагоне, и было уже темно. Дневной свет нам почему-то показали не раньше, чем мы проехали станцию Кингисёпп. Тогда мы все лезли к этому маленькому окошечку и любовались нашей великой родиной. К сожалению, ничего приятного для глаз не было в местах, через которые мы мчались. Казалось, всё время едем между полями Лиллекюла. На эти окрестности мы смотрели до пресыщения почти 2 недели. За пару дней до прибытия на место стали показываться большие горы, и странным образом все они горели. Зрелище, как в фильме «Бемби» — удивительно красиво, но хотя они были довольно далеко, дым проникал в вагон и портил наш и без того испорченный до невозможности воздух.

Между прочим, в пути для нас было предусмотрено бесплатное питание. За две недели получили это подаяние только четыре раза, но, несмотря ни на что, чувствовали себя хорошо. Ситуацию в вагоне трудно описать, это надо пережить и увидеть. Только представьте себе: 23 человека 2 недели в одном вагоне без проветривания, немытые, и тут же WC, которое опорожняли, когда случайно открывали дверь, иногда через день, а иногда и каждый день. В такой камере ели, пили и всё такое, всё немытыми руками, потому что воду берегли для питья. Моя соседка (из квартиры-люкс в Таллинне) говорила вечером, что у неё такое ощущение, будто она свинья, и только ждёт, когда в нее воткнут вилку и начнут жарить.

Что касается здоровья, то наш вагон выдержал хорошо. Но за день до высадки Кюлли заболела, у неё неожиданно подскочила температура, и это продолжалось ещё и здесь пару недель с перерывами.

Высадили нас на «станции» Сонис. Мы сперва подумали, что это шутка, когда сказали, чтобы собирали вещички и на выход. Поезд стоял на высоком крутом обрыве. Для сравнения могу назвать склон Тоомпеа напротив бывшего магазина Лутса. Мы спросили, как же тут с багажом вниз спуститься, на что нам ответили: «Ничего, спуститесь, времени предостаточно!» Сели мы со своими узлами и стали думать, как спуститься вниз, в долину. Там, в долине нас ждали встречающие с грузовиками. Но здесь, в Сибири, не дают времени, чтобы, как говорится, наладить плуг. Вдруг перед нами возник сердитый милиционер и крикнул: «Скорей!» Мы, люди деревенские, медленно соображающие, пытались выяснить, как и где можно снести вниз наши вещи, но одному узлу наподдали ногой, и он прекрасно покатился вниз, прямо к машине, так что оставалось лишь затащить его в кузов. И так же покатились вниз мешки «кулаков» и зингеровские швейные машинки!

На склоне, конечно, остались «визитные карточки» из крупы и муки. Мешки не выдерживали такого обращения. Я-то думала, что тут их будут так же аккуратно и бережно поднимать и класть. Нет, эта страна жалости не знает!

Я, путешественница со скромным багажом, сама несла свой чемодан. Спускаться вниз было легко, поскольку почва была явно смесью пепла с песком. Очень мягко ступать, ничего другого — только скользи вниз!

Наконец мы со своими пожитками были уже внизу, в долине, и погрузились в грузовики, чтобы начать наш путь на Голгофу. Но едва мы разместились по машинам и проехали всего ничего, как нам скомандовали слезть. Дорога была такая же «длинная», как от Мерепуйестеэ до гаража на улице Инсенери.

Затем в одном дворе устроили ярмарку рабов. Хозяева выбирали себе рабочую силу, записывали имена, рассылали по колхозам. Перед этим обещали дать поесть, потому что мы уже 2 дня ничего не ели, но это осталось только обещанием.