Вольф Шмид - Проза как поэзия. Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард

• Название: Проза как поэзия. Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард
• Автор: Вольф Шмид
• Издательство: Инапресс
• Жанр: Филология
• Год: 1998
• ISBN: 5-87135-063-1

Вольф Шмид — профессор славистики (в частности русской и чешской литературы) Гамбургского университета. Автор книг: «Текстовое строение в повестях Ф.М. Достоевского» (no-нем., Мюнхен 1973, 2-е изд. Амстердам 1986), «Эстетическое содержание. О семантической функции формальных приемов» (no-нем., Лиссе 1977), «Орнаментальное повествование в русском модернизме» (no-нем., Франкфурт 1992), «Проза Пушкина в поэтическом прочтении. Повести Белкина» (по-нем., Мюнхен 1991; по-русски, СПб. 1996).

Главы публикуемой книги объединены нетрадиционным подходом к предмету исследования — искусству повествования в русской прозе XIX—XX вв. Особое внимание автор уделяет тем гибридным типам прозы, где на повествовательную канву текста налагается сеть поэтических приемов. Автор предлагает оригинальные интерпретации некоторых классических произведений русской литературы и рассматривает целый ряд теоретических проблем, ставших предметом оживленных дискуссий в европейской науке, но пока еще во многом новых для российского литературоведения.

---

559

См.: Белый А. Мастерство Гоголя. М., 1934. С. 227.

560

О мифическом мышлении см.: Cassirer Е. Philosophie der symbolischen Formen. Teil 2: Das mythische Denken. Berlin, 1925. 7–ое изд. Darmstadt, 1977; Лотман Ю. M.; Успенский Б. A. Миф — имя — культура II Лотман Ю. М. Избранные статьи. Том I. Таллинн, 1992. С. 58—75; Мелетинский 3. М. Поэтика мифа. М., 1976. С. 164—169. О проявлениях мифического мышления в литературе см. сб.: Mythos in der slawischen Modeme. Ed. W. Schmid. Wien, 1987. (Wiener Slawistischer Almanach. Sonderband 20). — В использованном здесь понятии мифического совпадают те стадии истории культуры, которые Ян Гебсер различает в своей типологии эпох культуры как «магическую» и «мифическую» (Gebser J. Ursprung und Gegenwart. Stuttgart, 1949— 1953, 3–е изд. 1970. 2–ое карманное изд.: München, 1986).

561

Под русским модернизмом подразумевается эпоха, охватывающая символизм и авангард — от 1890–х до начала 1930–х годов.

562

Обозрение понятийных дихотомий, обозначающих типы реалистического и модернистского текстов после кассирерского противопоставления теоретического и мифического мышления см.: Jensen Р. A. Der Text als Teü der Welt. Vsevolod Ivanovs Erzählung «Farbige Winde» // Mythos in der slawischen Moderne. Ed. W. Schmid. Wien 1987. S. 293—325. (Wiener Slawistischer Almanach. Sonderband 20).

563

О символистском (Потебня, Белый) и формалистском (Шкловский) понятиях словесного искусства см.: Hansen‑Löve A. A. Der russische Formalismus: Methodologische Rekonstruktion seiner Entwicklung aus dem Prinzip der Verfremdung. Wien, 1978.

45—49; его же. Die «Realisierung» und «Entfaltung» semantischer Figuren zu Texten // Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 10. 1982. S. 197—252; его же Intermedialität und Intertextuaütät. Probleme der Korrelation von Wort- und Bildkunst. Am Beispiel der russischen Moderne // Dialog der Texte. Hamburger Kolloquium zur Intertextualität. Ed. W. Schmid und W. — D. Stempel. Wien, 1983. S. 291—360. Теоретики символизма рассматривали поэтическое, языковое мышление как остаток архаического, первобытного миросозерцания, возобновляемого ремифизацией поэзии.

564

О той и другой разновидностях «гипертрофии» см.: Кожевникова Н. А. О типах повествования в советской прозе. См. там же (с. 115—117) и об интерференциях сказа и орнаментальной прозы в русской литературе 1920–х гг. О принципиальном различии между сказом и орнаментальной прозой см. также: Левин В. «Неклассические» типы повествования начала XX века в искусстве русского литературного языка.

565

Потебня А. А. Из записок по теории словесности // Потебня А. А. Теоретическая поэтика. М., 1990. С. 287.

566

Cassirer E. Das mythische Denken. S. 51.

567

Досемиотическую неразличаемость знака и денотата в архаическом «чувственном мышлении» наблюдает Сергей Эйзенштейн в истории орнамента. В неопубликованных рукописях он отмечает, что в «самой ранней стадии орнамента изобразительность отсутствует вовсе. На месте изображения — просто сам предмет, как таковой: на нитку натянуты когти медведей, или зубы океанских рыб, просверленные раковины, засушенные ягоды или скорлупа» (цит. по: Иванов В. В. Очерки по истории семиотики в СССР. М., 1976. С. 148). Вообще, в теории Эйзенштейна, разделяющей эволюцию сознания и искусства на три стадии (соответствующие эпохам культуры в типологии Гебсера), имплицитно содержится теория орнаментализма. Третья стадия эволюции характеризуется тоской по утрачнному единству «прогрессивного», логического мышления, обспечивающего содержание, и «регрессивного», чувственного мышления, связанного со строением формы (см.: Kim H. — S. Verfahren und Intention des Kombinatorischen in В. A. Pil’njaks Erzählung «Ivan da Mar’ja». München, 1989. S. 15—17).

568

Отсюда вытекает определенное оправдание понятия «орнаментализм». Конститутивным для орнамента является повтор тех или иных образных мотивов, стилизованных деталей образного целого. Орнамент восходит к периоду палеолита, когда пещерный человек на фетишах и тотемах, имевших для него магическое значение, вырезал анимистические или техноморфные рисунки (см.: Hamlin A. D. F. A History of Ornament. 2 Volumes. New York, 1973. Vol. 2. Part 3. P. 20—22).

569

О понятии вне–причинной и вне–временной связи см. статью «Эквивалентность в повествовательной прозе»

570

«При достаточно разработанном сюжете лейтмотивы существуют как бы параллельно ему, при ослабленном сюжете лейтмотивность заменяет сюжет, компенсирует его отсутствие» (Кожевникова Н. А. Из наблюдений над неклассической [«орнаментальной»] прозой. С. 57). К этому, однако, следует добавить, что приемы повтора, к которым относятся не только лейтмотивы, но также и все виды формальной и тематической эквивалентности (см. выше отрывок «Временнйя и вневременная связь мотивов»), не просто существуют «параллельно» сюжету, а, помимо того, подчеркивают, выявляют или модулируют конститутивные для сюжета временные связи.

571

Н. А. Кожевникова указывает на то, что принцип лейтмотивности (следует добавить — и эквивалентности) был «подготовлен» уже в классической прозе (Толстого, Достоевского) и был как общий принцип организации повествования применен «в некоторых бессюжетных рассказах Чехова». «То, что в классической литературе использовалось как частный прием, в орнаментальной прозе стало конструктивным принципом» (Кожевникова Н. А. Из наблюдений над неклассической [«орнаментальной»] прозой. С. 57). Против такой историографии итеративных приемов следует возразить, что употребление приемов повтора восходит уже к прозе Пушкина, где оно занимает центральное место (см. выше статью «Проза и поэзия в „Повестях Белкина“»).

572

Cassirer E. Das mythische Denken. S. 87.

573

См.: Freud S. Vorlesungen zur Einführung in die Psychoanalyse [1916—1917] // Freud S. Studienausgabe. Bd. I. 11. Aufl. Frankfurt a. M., 1989. S. 179—182.

574

Об изотопии формальных и тематических ассоциаций ср. такие высказывания, как «… в бессознательном связующие пути, исходящие от слова, трактуются одинаково с вещественными связями» — «Особенно поразительна и характерна для работы сна замена внутренних ассоциаций (сходство, причинная связь и т. д.) так называемыми внешними (одновременность, смежность в пространстве, созвучность)» (Freud S. Der Witz und seine Beziehung zum Unbewußten [1905] // Freud S. Studienausgabe. Bd. IV. 7. Aufl. Frankfurt a. M., 1989. S. 165, 161. Русский перевод: Фрейд 3. Остроумие и его отношение к бессознательному. СПб.; М., 1997. С. 179.174).

575

См.: Freud S. Der Witz und seine Beziehung zum Unbewußten. Abschnitt IV: Die Beziehung des Witzes zum Traum und zum Unbewußten.

576

Freud S. Vorlesungen zur Einführung in die Psychoanalyse. S. 350—366 («Die Wege der Symptombildung»).

577

О соответствиях между формалистской теорией комического и фрейдистской теорией остроумия см.: Hansen‑Löve A. A. Der russische Formalismus. S. 161— 163. См. также попытку на основе категорий Фрейда «невроз» и «психоз» построить психопоэтическую типологию русского модернизма: Hansen‑Löve A. A. Psychopoetische Typologie der russischen Modeme // Psychopoetik. Ed. A. A. Hansen‑Löve. Wien, 1992. S. 195—288 (Wiener Slawistischer Almanach. Sonderband 31).

578

Способ выражения, действующий в сновидении, «прибегает к состояниям нашего интеллектуального развития, давно преодолевшимся нами, к образному языку, символам, может быть, к условиям, существовавшим до развития нашего мыслительного языка [Denksprache]» (Freud S. Vorlesungen zur Einführung in die Psychoanalyse. S. 204).

579

Там же.

580

Там же. S. 214.

581

Лена Силард подчеркивает, что орнаменталистам авангардного склада не было свойственно иерархизующее представление о мире, характерное для А. Белого, и что они тяготели, скорее, к «моделированию картины мира, обернувшегося вихрем стихийных, хаотических, неуправляемых сил» (Szilárd, L. Орнаментальность/орнаментализм // Russian Literature. Vol. 19. 1986. P. 74). К этому следует, однако, добавить, что хаотическим, анархическим мир Замятина (на произведения которого Силард ссылается) кажется только с точки зрения нового времени с его представлением об автономном, автаркном, дееспособном индивиде. В заключающей статье настоящего сборника будет показано, что воспринимаемое реалистом как нарушение миропорядка убийство беззащитной девушки, в присущем героине архаичномифическом восприятии предстает как требуемая жертва, не нарушающая, а подтверждающая миропорядок.

582

Freud S. Ratschläge für den Arzt bei der psychoanalytischen Behandlung [1912] // Freud S. Studienausgabe. Ergänzungsband. 3. Aufl. Frankfurt a. M., 1989. S. 171—172. Об аналогиях между читательским и психоаналитическим вниманием см.: Hansen-Löve А. A. Der russische Formalismus. S. 21—22; Wächter Th. Die künstlerische Welt in späten Erzählungen Čechovs. Frankfurt а. M. u. a., 1992. S. 39—40.