Виктор Корнев - Четыре реки жизни

• Название: Четыре реки жизни
• Автор: Виктор Корнев
• Жанр: Современная проза

---

До сих пор в глазах картина. Конец августа, огромная полная луна и шатер из ярких звезд над головой. Пологий берег весь усыпан черно-серебристыми камнями с кулак и более величиной. Над нами два ярко-красных, потрескивающие искрами, шипящих факела, со струей черной копоти вверх и четыре серебристых, подпрыгивающих на камнях килограммовых голавлей, еще не снятых с крючков перемета. Эту картину дополняет танец орущих, прыгающих в охотничьем экстазе чумазых пацанов в телогрейках. Никто нас этому не учил, и факела, и переметы, и эти дикие пляски – все получалось само-собой. Лишь много лет спустя я увидел такое же поведение людей, когда показывали по телевидению дикие племена из Африки.

Оказывается, лиши современного человека приобретенных благ цивилизации и через несколько поколений мы возвратимся к исходному, дикому состоянию, конечно, не все, а те, кто выживет и приспособится. И наш детский путь тому подтверждение. Замечено, что породистые, искусственно выведенные собаки, одичавшие и изолированные от людей, через несколько поколений превращаются в породу среднюю между лайкой и дворнягой, но более выносливую и проворную.

После проверки переметов начинался неприятный труд, надо насадить на крючки новых живцов и затащить перемет вплавь. Когда рядом с твоим телом телепаются насколько огромных острых крючков, а руки заняты тяжелым камнем и ты плывешь в холодной черной воде, то бросив его, с такой скоростью плывешь обратно, словно за тобой гонится стая водяных. Страх, он тоже «зашит» в подсознании каждого из нас. «…Я знаю, страх наш главный князь, и все неведомое, тайна, над человеком держат власть»

Поверив переметы и закидушки, нередко все запутав и сделав не так, как надо, довольные или наоборот понурые, возвращались мы к своему стойбищу. Раздували полузатухший костер и в зависимости от настроения и погоды или укладывались спать или затевали дикие игры с головешками и факелами. Двое шли на открытый пологий берег к воде, а остальные, стоя на высоком берегу, закидывали их горящими головешками и факелами. Они отвечали нам тем же. Кидались не залпом, а по одному, чтобы можно было увернуться от крутящегося, разбрасывающего искра факела. Были мы шустры и ловки, поэтому попадания были очень редки. Зато красивое это зрелище – летящий над черными камнями и черной водой, рассыпающий красные искры, крутящийся факел или большая головешка. Салютов тогда в нашем городе не было, хотя стрельбу из ракетниц мы видели не раз.

Угомонившись, засыпали после часа ночи. Последний обычно мазал пальцы сажей и раскрашивал спящим рожи. Иногда первому заснувшему клали уголек на рукав ватной телогрейки и будили с криком: «Горим!». Тлеющую вату можно было потушить только водой, намочив половину рукава и пострадавший бежал, под крики и смех, к реке. Хотя нередко горели фуражки и штаны и от искр костра, особенно если спишь по ветру. К утру все инстинктивно подвигались ближе к костру, кто-то просыпался, подбрасывал дров и засыпал снова. Вот и случалось всякое. Поэтому рукава телогреек были в заплатах и дырках, нередко, раздувая костер подпаливали чубы и ресницы. Горели кеды и носки, когда их сушили у костра. Чуть зазевался – пошел дым и резина в пену и в пузыри. Хуже всего было дождливыми ночами, с холодным северным ветром. Ни клева, ни удовольствия, одни сопливые носы и дрожь по всему телу. Лишь годам к четырнадцати научились по различным приметам предсказывать погоду и клев и, в зависимости от ситуации, ходили в те или иные места, на ту или иную рыбу. А чтобы не мерзнуть под утро, стали не лениться строить шалаши при плохой погоде.

Спали довольно чутко, нередко организовывали дежурство по костру, доставалось по часу каждому. Лагеря-то только что расформировались и бывшие заключенные стали жителями нашего городка. Но редко, кто бродил по ночам у реки, за два с лишним километра от города, особенно по той, противоположной стороне. Мостов в ту пору не было, ближайший паром за пяток километров, да тот ночью не работал. Кругом правобережная степь, дикие заросли кустов и больших деревьев вокруг многочисленных озер, проток и заливов. Только мы, дикие пацаны и могли шастать по этим безлюдным, непроходимым ночью дебрям, орать и горланить так, что с противоположной стороны , за двести-триста метров, нам кричали рыбаки от костров, чтобы мы не мешали им спать

Подъем был, как всегда, перед рассветом. Сонные и чумазые мы расползались от разгоревшегося костра, протирали глаза и смеялись друг над другом, глядя в разрисованные углем чужие рожи. Умывались, грели чай и, наскоро позавтракав, спешили ловить рыбу на свои заветные места, чтобы не пропустить утренний заревой жор.

Однажды, только что встав, но еще, как следует не проснувшись, сразу начали ловить рыбу. А дело было на Длинном озере, на его крутом берегу, на мокрой от росы, траве . Помню, поймал крупную плотвичку, а она возьми и сорвись и скользит, подпрыгивая все ближе к воде. Отбросив удочку, я прыгнул за ней. Сижу под водой, как-то тепло сразу вокруг стало и соображаю, снится мне все это или наяву. Ребята на берегу уже всполошились, ладно прыгнул в телогрейке, так что-то уж долго сидит под водой согнувшись. Стали тыкать в меня палками, чтобы разбудить. Проснувшись, злой и мокрый, рыба-то из рук выскочила, вылез я на холодный берег и стуча зубами, начал отжимать одежду и сушиться у костра. Все ловят рыбу, а я совсем голый и синий от холода бегаю вокруг костра и сушу одежду. Долго потом друзья шутили над моим подводным сном.

Часам к восьми утра вытаскивали переметы и закидушки, развешивали их для сушки, пили чай и доев остатки провизии, сматывали удочки и отправлялись домой. Был у нас ритуал – перейдя речку, идти на узкий каменисто-песчаный перекат, где протока впадала в речку. Течение там было на стремнине настолько сильное, что при глубине чуть выше колен сбивало с ног. Мощный напор тугой воды стремительно нес тело в небольшой омут с чистым песчаным дном, с водоворотом и волнами. Для нас было большим удовольствием поплавать здесь, побороться со стихией и освежиться перед долгой дорогой по жаре.

Летом всегда были проблемы донести улов, чтобы он не протух, особенно часто портилась рыба пойманная прошлым вечером. Поэтому резвились недолго, подозрительной рыбе вспарывали брюхо и промывали чистой водой. Потом рыбу перематывали мокрой тряпкой с осокой, все это засовывали в сетку и клали на дно вечно вонючего вещмешка. Домой шли быстро, стараясь нигде не задерживаться и не резвиться. Улов обычно составлял от одного до пяти килограммов на рыбака, в зависимости от жора и удачи. Иногда попадались сомы и более пяти килограмм, но обычно экземпляры за килограмм были редки.

Идя домой, серьезно обсуждали причины удач и промахов, намечали планы на следующую рыбалку, а нередко умудрялись вечером этого же дня сбегать на вечерний клев. Придя домой, отдавали улов, начинался крик, кому чистить эту противную рыбу. Рыба дома практически не переводилась и давно всем приелась. Развешивалась одежда в огороде для просушки, сушились и снасти. Позавтракав-пообедав укладывались спать часов до четырех дня. Только закрываешь глаза и проваливаешься в глубокий сон, поплавок уходит на дно и ты дергаешь удочку, вот и проснулся. Снова засыпаешь и так пока не перестанет сниться клюющий поплавок. Однажды уснул, крик, будят меня – младший братик бегал по огороду и попался на крючок перемета. И смех и грех, никто не может снять ребенка, а он орет, как резанный. Вот и пришлось будить меня. Я, опытной рукой, быстро снял с крючка «крупного соменка». Получил от матушки нагоняй и с тех пор развешивал перемет только на заборе.

После ночной рыбалки много пьется воды, мучает жажда и оставшийся день ходишь невыспавшийся. Потом, на следующий день все проходит, но долго снится речка, рыба и рыбалка. Вода, вода, вода.

***

Глава 5. Наши путешествия.

К четырнадцати годам мы освоили все близлежащие водные просторы в округе 10-15 километров, от Ишимбая до Мелеуза, от Белой до Ашкадара. Все озера, реки и заливы были проплаваны, проловлены, берега исхожены, на предмет ягод и наживки. Знали где и когда берет и какая рыба, в какую погоду, куда лучше идти на ночь. Каждое место, дорога, озеро или протока имели наше название или прозвище. По ним мы и ориентировались, обсуждая друг с другом очередные походы. Была у нас длинная, едва видная Лапшинная дорога, на той стороне. На ней мы нашли когда-то этикетку, с названием «Лапша», так это имя и прилипло к дороге. Было у нас озеро «Длинное», что шло изгибаясь по той стороне, разветвляясь и переходя в ручей в некоторых местах и впадая, в конце концов, в наш Залив. На острове «Трех капитанов» был родник «Беломорский», там мы нашли пустую пачку от папирос. В глухих овражистых местах у нас была огромная черемуха с очень крупными, но кислыми ягодами и звали ее «Тенистой». Все это запомнилось в цепкой детской памяти, так, что многое сохранилось до сих пор. Давно нет ни той черемухи, зарос и исчез Залив, остров «Трех капитанов» просуществовал два года, очередным половодьем смело все его деревья и кусты и теперь там течет вода. Все меняется, а память удерживает, не отдает забытью, то былое и близкое.