Мишель Рио - Мерлин

• Название: Мерлин
• Автор: Мишель Рио
• Жанр: Проза

---

13

- Дa будет проклят этот коварный и безжалостный враг, с которым я не могу сразиться с мечом в руке. Он поражает меня медленно, и я чувствую, как его железная длань сдавила мне сердце. Недуг точит меня, Мерлин, и если даже ты не в состоянии излечить меня, это означает лишь то, что настал мой час. Я умираю от праздности и мира, как осадная машина, источенная червями и покрывшаяся ржавчиной, которая в бездействии постепенно разваливается и приходит в негодность. Логрис непобедим, и его народы сплочены единым законом. Горра забилась в норы, пикты не осмеливаются больше высовываться из своих берлог. Саксонские ладьи избегают наших берегов. Мои подданные любят меня, благословляя за свою спокойную и счастливую жизнь, которая-то и убивает меня. "Мир Утера"! Какая насмешка, когда имя воина сытый народ соединяет с собственным благоденствием! Я оплакиваю закон короля, твоего деда. Это был лев среди волков. А ты сделал волков - псами, приближающими, сами не ведая того, приход нового мира, который ты строишь якобы для человека, но где есть только один человек ты сам. Господство силы, бывшее законом твоего деда, хотя бы давало побежденному свободное право умереть или покориться, но господство разума, которое является твоим законом, ведет лишь к порабощению. Ты сделал меня, короля Утера, несомненного владыку Логриса, твоим добровольным рабом - тем самым ты нарушил естественный закон, посадив силу на цепь разума, отчего я и умираю. И неопровержимейшее доказательство моего рабства и твоей, сын дьявола, власти в том, что, зная обо всем этом, я не перестаю любить тебя. Это правда, что собаки любят своих хозяев. Но свободен ли ты, Мерлин, - единственный свободный человек в твоем мире?

- Ты говоришь: нарушение естественного закона - обуздание силы разумом. Но можно и перевернуть твои слова, ибо разум нуждается в силе, чтобы воплотить свои намерения, без нее он бессилен, о чем, со своей стороны, я могу только горько сожалеть; поэтому, мне кажется, справедливее было бы сказать, что они прикованы друг к другу. Благодаря чему я - не меньший раб, чем ты, а ты - так же свободен, как и я. Это взаимное подчинение силы и разума существовало уже в моем деде, чья мудрость была воспитана грубой силой, и в Пендрагоне, в котором их соотношение было обратным. Ты великий король, Утер, - единственный, кто подходит для этих смутных времен, и твое смятение является лишь отражением зыбкости и непрочности всех вещей. Прежний мир, о котором ты скорбишь, еще не ушел в прошлое. Его власть простирается на весь запад, отданный на растерзание свирепым и безначальным варварам, где имя Логриса займет место одряхлевшего Рима, доживающего свои последние дни. Артур осуществит мечту моего деда, а также и мою, - тесно связанные между собой, ибо он - законодатель с оружием в руках и воин, способный мыслить как государственный муж. А ты своими победами и в особенности этим миром, который ты презираешь, дал ему армию - армию не волков или псов, но людей, которые, сражаясь за короля, будут думать, что сражаются также и за самих себя, поскольку будут разделять с ним одну цель, плоды которой сами же и соберут. Я не знаю, можно ли назвать таких людей свободными - или же их следует назвать добровольными рабами. Не в том дело. Если ощущение свободы имеет то же действие, что и идеальная свобода, которую пока еще никому не удалось определить, то вопрос не имеет никакого значения, потому что золотой век еще далеко впереди. В чем я уверен - так это в том, что такая армия непобедима. Утер в задумчивости некоторое время молчал. Его гнев прошел. Внезапно он спросил меня:

- Он хороший воин?

- Я думаю, только ты в Логрисе мог бы стать ему достойным соперником. А ему еще только пятнадцать лет. Он любит войну. Этого он получил от тебя в достатке. Он станет самым великим воином во всей бывшей империи.

- Скажи ему, пусть ни перед кем не опускает меча. Так он чему-нибудь научится и у меня.

- Я скажу ему.

- Тот ли он человек, какой тебе нужен? Тот, о котором ты говорил мне в начале моего царствия?

- Думаю, да. Он снова замолчал. Его ослабила лихорадка. Наконец он снова заговорил:

- Мерлин, что будет после смерти?

- Этого не знает никто.

- Даже ты?

- Даже я.

- Но во что ты веришь?

- Я верю в обстоятельства и в поступки, способные на них влиять. А в остальном каждый волен устраивать собственное бессмертие по своему усмотрению. Он с трудом поднялся.

- Помоги мне одеться. Я хочу выбраться из этой клетки. Когда с одеванием было покончено, он спустился во двор замка и велел седлать своего лучшего коня.

Я отыскал его уже в сумерках, недалеко от Камелота - он лежал на дороге подле своего дрожавшего от усталости коня. Он был мертв.

14

Густая трава покрывала три кургана, в которых покоились тела моей матери, короля Уэльса и Пендрагона. Рядом с ними зияла свежая могильная яма, в которой был установлен большой каменный саркофаг. Все происходившее теперь в Стангендже странно напоминало события двадцатилетней давности - под сенью тех же вечных гигантских камней.

Тридцать тысяч воинов стояли на равнине, построившись в правильные шеренги. Неподвижные, словно бронзовые статуи, молчаливые, скорбящие, они пришли в последний раз взглянуть на того, кто был их государем на время мира и предводителем на время войны, прежде чем земля навсегда поглотит его. Перед ними стояли все вожди Логриса, сыны Круглого Стола. Тело Утера в полном вооружении несли два короля, Леодеган и Лот, потом его положили в саркофаг и накрыли тяжелой плитой, которую с трудом могли приподнять десять человек. Крышка глухо стукнула, и яму засыпали. Я сделал знак Артуру, который до сих пор скромно стоял в стороне, и он вышел вперед и встал перед могилой своего отца, на виду у всех. Он в одиночку проделал весь путь из дома Эктора, который он впервые оставил, и присоединился к армии уже в Стангендже, перед самым погребением. О его существовании было известно, поскольку Утер объявил о рождении сына и об его удалении из Кардуэла, но никто не знал Артура в лицо. За исключением Эктора, Кэя, меня самого и нескольких слуг, только мать Игрейна могла иногда его видеть. Одет он был просто - в тунику и плащ. Всего шестнадцати лет от роду, он был очень высок, и во всем теле его чувствовалась сила, гибкость и изящество. Держался он уверенно и с достоинством. Его необыкновенной красоты лицо было сурово, а спокойные голубые глаза смотрели прямо, останавливаясь на открывавшемся его взору людском море без тени робости или высокомерия, так, как если бы они рассматривали каждого в отдельности. Я встал рядом с ним.

- Вот Артур, сын Утера-Пендрагона, внук Констана, наследник Логриса и Уэльса. Вот ваш король.

Наступило долгое молчание. Солдаты смотрели на него с любопытством, не скрывая своего восхищения перед блистательным величием воина, но и своих опасений перед человеком, почти еще ребенком, явившимся из неизвестности.

- Моя первая воля, - громко сказал Артур, - чтобы в сегодняшний день - день моего вступления на престол - не было никаких торжеств. Ибо вы знаете, кого только что потеряли - величайшего и любимейшего из королей, - но не знаете, кого получили взамен, и потому у вас, вероятно, больше оснований скорбеть, нежели радоваться. Моя вторая воля - чтобы торжеств не было также и завтра. Потому что завтра мы отправимся за море и покорим земли галльских бриттов. Армия всколыхнулась в ошеломлении, ряды воинов вздрогнули. Леодеган и Лот высоко подняли свои мечи, выкрикивая имя Артура, - их примеру немедленно последовали вожди, а затем и все остальные. И это имя прокатилось по равнине - казалось, что его эхо должно было быть услышано по всей стране, перенестись через море и зазвучать на всем западе. В эту минуту здесь родилось что-то такое, о чем мир не забудет никогда.

И было это в первый день года четыреста семьдесят шестого от Рождества Христова, года окончательного крушения Римской империи под нахлынувшими ордами варваров, года падения Вечного Города, осажденного Герулом Одоакром. Тогда Артур впервые явился перед всем миром - в тот самый час, когда померк Рим.

15

На следующий же день, не заезжая в Кардуэл, где его в радости и скорби ждала вся семья, Артур сразу отправился в Дурноварию, что в земле дуротригов, а затем на южный берег Логриса, где стояла на якоре часть его боевых кораблей. Он взял с собой ровно половину своей армии и вождей, остальных же послал в провинции. Поскольку я решил быть рядом с ним в его первом походе, он поручил управление всеми делами Лоту Орканийскому, мужу своей сводной сестры Моргаузы, старшей дочери Игрейны, жившему в ту пору в Кардуэле вместе с женой и их первенцем Гавейном, которому было тогда еще несколько месяцев. Леодеган должен был вернуться в свою столицу Изуриум, чтобы вновь принять командование над всеми армиями Севера, стоявшими на страже логрских границ вдоль древней стены Адриана. Леодегану было шестьдесят три года, когда у него незадолго до этого от второго брака также родился ребенок. Это была девочка, и он дал ей имя Гвиневера. Война длилась два года. Вскоре после высадки логрской армии на северный берег земли гонов вожди двух бриттских племен, переселившихся туда более тридцати лет назад из южного Логриса, - в те времена, когда на остров пришли саксы, вступив в позорный сговор с Вортигерном, - собрали всех своих воинов и присягнули Артуру, признав тем самым над собой власть рода Констана. Они были братья, оба ровесники Артура, и звали их Бан и Богорт. Но было много других - выходцев из Думнонии, откуда они бежали после вторжения Утера, - ненавидевших само имя Логриса и потому заключивших союз с местными племенами, чтобы остановить продвижение логрской армии. Артур одержал множество побед и окончательно разбил их на востоке страны в земле редонов, где они собрали свои последние силы. Во всех этих испытаниях молодой король показал себя отличным стратегом и грозным воином. Он сочетал в себе все воинские доблести Пендрагона и Утера, а соединение в нем самой безумной отваги и трезвого расчета, личного бесстрашия и осмотрительности искусного военачальника не могло не напомнить мне моего деда, с той лишь разницей, что Артур убивал без удовольствия и ему было ведомо сострадание. За короткое время он снискал благоговейную любовь своих солдат, все они боготворили его.