Джуди Кэролайн - Мэгги и Джастина

• Название: Мэгги и Джастина
• Автор: Джуди Кэролайн
• Издательство: БАДППР
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-87378-087-0

---

— Нет, Ральф никогда не оставлял меня одну. Он появлялся рядом в те самые моменты, когда мне уже казалось, что я поборола в себе все чувства. Он возникал как-то неожиданно, словно из пустоты. И каждый раз я приходила в такое смятение, так отдавалась своим чувствам, что забывала обо всем на свете. Когда он был рядом, для меня существовала только любовь. Когда же он уезжал, я каялась и старалась замолить свои грехи. Дочка, я должна тебе признаться — я была счастлива, несмотря ни на что. Не знаю, возможно, в других условиях, когда мне не нужно было бы каждый раз бороться за свою любовь, я не смогла бы сохранить чувства к Ральфу так долго и наполнить свою душу таким светом. А ведь мне постоянно приходилось спорить с искушением. Я часто думала, что мной овладевает злой дух, точнее, даже не один. Самый страшный дьявол — это Левиафан, дух гордыни, а второй — Асмодей, или дух нечистой любви. Я считала себя жертвой обоих этих дьяволов. Это было ужасно. Когда я думала об этом, порой мне казалось, что я нахожусь в бреду.

Эти признания матери так ошеломили Джастину, что она даже не заметила, как вскочила со скамейки. Ноги ее дрожали, пальцами она теребила краешек блузки. Мать никогда не была откровенна с ней, а уж чтобы до такой степени — она и мечтать об этом не могла. Мэгги тоже поднялась, словно ей невмоготу было сидеть на одном месте, и продолжала:

— Когда в моей жизни появился Люк О'Нил, моя душа не успокоилась. Я думала, что отказалась от Ральфа, думала, что никогда больше не встречусь с ним, думала, что нашла свое настоящее счастье. Но оказалось, что я просто пыталась заполнить возникшую в своей душе странную пустоту. Наверное, Ральф сам подтолкнул меня к этому. Он говорил, что я должна выйти замуж, и мне казалось, что таким образом он пытается обезопасить себя. И, наверное, я сделала это ему назло. Сейчас я стараюсь не думать об этом, но мысли иногда всплывают сами собой, и тогда я не могу заснуть до утра…

Очевидно, Мэгги самой так тяжело было рассказывать об этом, что спустя несколько мгновений она опустилась на скамью рядом с дочерью.

Джастина, затаив дыхание, ждала, решив узнать, что накипело у матери на душе.

— А потом, когда наша совместная жизнь с Люком не сложилась, я начала думать, что моей душой овладел третий страшный дьявол — Маммона, дух скупости. Я думала, что я скупая, потому что владела большим богатством и подозревала Люка в том, что он позарился на мои деньги. В сущности, оно так и было на самом деле, но тогда я укоряла во всем себя. Можешь себе представить, в каком состоянии я находилась. Мне казалось, что я скупа, потому что владела большим состоянием и недостаточно жертвовала на добрые дела. Мне казалось, что я горда, потому что пренебрегла теми, кто предлагал мне свою любовь не из добродетели и честности, а потому что не сочла их достойными себя. И вот Бог наказал меня, Бог допустил, чтобы третий враг овладел мной.

Джастина робко возразила:

— Мама, что ж плохого было в том, что ты влюбилась? Разве ты не была свободной? Ты могла поступать так, как захотела бы. Точнее, ты так и сделала. Ты вышла замуж, продемонстрировала своему епископу, что можешь быть совершенно независимой от него.

Мэгги едва сдерживала слезы.

— Да, мне тоже это поначалу казалось чудом. Я хотела доказать себе, что таким образом покончила все счеты с Ральфом. Но все оказалось далеко не так. Я не любила Люка. Да, поначалу я была влюблена в него, но это чувство не переросло в настоящую любовь, такую, какой она должна быть. Думаю, что Люк во многом сам виноват.

Мэгги снова встала со скамейки, прошлась, словно боялась, что их кто-то подслушивает. Слезы все-таки проступили на ее глазах, но вскоре это горестное молчание закончилось.

— Интересно, чего же я ожидала? — с горьким смехом, словно обращаясь к самой себе, воскликнула она. — Как могла я полюбить Люка, если в душе моей не было для него места? Там царствовал только Ральф. Наверное, даже если бы Дрохеда вместе с ее пастбищами, лугами, садами и всеми, кто живет вокруг, провалилась под землю, я была бы удивлена меньше, если бы в моей душе исчезла любовь к Ральфу и возникло настоящее чувство по отношению к Люку. Ну и что из того, что мы были с ним мужем и женой? Ни я не любила его, ни он — меня. Его больше интересовали мои деньги и свои друзья. Я не могла принести ему в жертву собственную душу. Вот почему мы расстались.

И хотя Джастина ни секунды не сомневалась в том, что мать говорит правду, на лице ее все-таки проступила тень сомнения.

— Неужели ты так и не испытала по отношению к моему отцу никаких чувств, похожих на любовь?

— Я любила Ральфа, — произнесла Мэгги с легким, но плохо скрытым выражением гордости, которая была выше ее скорби. — И он любил меня. Сильнее он любил только Бога. Но тут уж я ничего не могла поделать. Ни одной женщине на свете не одолеть такого соперника. Ведь он мужчина. Я поняла, что расплатилась с Богом только тогда, когда потеряла Дэна и Ральфа. Я отняла у Бога одну душу, а он расплатился со мной сыном, точнее, это я расплатилась с ним. Моя мама говорила, что это кража. Я не хотела ей верить, но, как всегда, она была права.

Джастина тяжело вздохнула.

— Наверное, я знаю, что мог бы сказать кардинал де Брикассар, если бы услышал эти твои слова. Он бы сказал, что милосердие Бога бесконечно.

Мэгги вернулась на свое место и, присев рядом с Джастиной, стала гладить ее по отливавшим красным золотом волосам.

— Милосердие Бога бесконечно… — задумчиво проговорила она, внимательно разглядывая дочь, которую не видела почти целый год и по которой безумно соскучилась.

— Как же ты справилась со всем тем, что принесла тебе любовь к кардиналу де Брикассару? Что случилось? Ведь ты смогла прожить без него целую жизнь?

Мэгги поняла, какие чувства испытывает сейчас Джастина к дочери, и продолжала свой рассказ:

— Что могло случиться? — с горечью сказала она. — Я любила его, боготворила, не могла без него жить. Я знала, что он тоже любит меня, но борется с собой, хочет заглушить свою любовь и наверняка добьется этого. Я даже думала, что во всем виновата эта беспредельная доброта, которая сквозила во всех его поступках. Наши души и сердца не были каменными, мы были еще молоды. Может быть, мне помогло мое религиозное воспитание, может быть, сыграли свою роль его ирландские католические корни, и я сказала себе — Мэгги, смотри, какая ты злюка: сама совершаешь тягчайшие грехи, а ответственность за них хочешь возложить на добродетельного человека. Я постаралась убедить себя в том, что мои глаза и моя нескромность погубили меня. Если бы я с самого начала воспринимала его как священника, если бы я не восхищалась его познаниями, талантом, пылким сердцем, то ничего этого с нами не случилось бы. И в то же время я понимаю, что, просто слушая его, я открыла это все сама. В конце концов, я не так уж и глупа. Я видела его красоту, врожденное благородство, изящество, его полные огня и мысли глаза. В общем, он показался мне вполне достойным любви и восхищения. Похвалы окружающих лишь подтвердили мой выбор, но отнюдь не определили его. Когда при мне восхищались Ральфом, эти похвалы лишь подтверждали мой выбор, и я слушала их с восторгом, потому что они совпадали с моим преклонением перед ним, были отголоском, пусть поначалу даже самая красноречивая похвала Ральфу не могла сравниться с той, которую я произносила сама в глубине души каждую минуту, каждую секунду. Но если другие видели и показывали мне в преподобном Ральфе образец священника, миссионера, апостола, то проповедующего евангелие в отдаленных областях и обращающего неверных, то совершающего свои подвиги на благо христианства, столь униженного сегодня безбожьем одних и отсутствием добродетели, милосердия и знания у других. А я же, наоборот, представляла себе его влюбленным поклонником, забывшим Бога ради меня, посвятившим жизнь мне, отдавшим мне душу, ставшим моей опорой, моей поддержкой, спутником моей жизни. Да, мама была права, я стремилась совершить кощунственную кражу, я мечтала похитить его у Бога из божьего храма, как похищает грабитель, враг неба, самое дорогое из священной дарохранительницы. Ради этого я старалась быть красивой, я заботилась о своем лице и теле. Наконец, я смотрела на Ральфа манящим взором и каждый раз, пожимая ему руку, стремилась передать его душе тот неугасимый огонь, который сжигал меня.

Она сидела, отвернувшись в сторону, и обращалась словно к самой себе. Джастина понимала, что матери давно необходимо было высказаться, но слишком горькими были эти слова, и хотя Мэгги рассказывала о своей несчастной греховной любви, Джастина то и дело ловила себя на мысли о том, что она на ее месте поступала бы точно так же.

— И я добилась, что Ральф по-настоящему, по-мужски полюбил меня. Он говорил мне об этом всем своим взглядом. Да, его любовь была такой же глубокой и страстной, как моя. Он посвятил мне многие часы и дни своей жизни… Но потом все закончилось. Я заставила его согрешить. И проклинала его за это. Но потом я дала ему уехать. Я была великодушной, я стремилась погасить в своей душе жар этой тяжелой, неправильной любви. Любя его так, как Бог велит любить ближнего, я хранила его образ в своих мыслях, я сказала себе — пусть он будет тебе дороже всех, но самую благодарную часть его души оставь Создателю. Я поняла, что разлука — лучшее лекарство от любви. Я утешала себя мыслью о том, что он излечится от своей страсти, отдавшись занятиям в церкви и посвятив себя религии. Когда появился Люк, мне казалось, что теперь я начну успокаиваться и сохраню о Ральфе только приятные и грустные воспоминания, от которых мне не будет никакого вреда. Эта любовь, как прекрасная поэма, станет озарять мою жизнь, если бы только все мои желания исполнились… Какое огромное количество причин находила я для того, чтобы оправдаться перед самой собой и Богом за те чувства, которые я испытала к Ральфу! Самой простой была мысль о том, что земная любовь не постоянна. Я говорила себе, что наслаждение только кажется нам упоительным, но когда чаша выпита до дна, вкус его забывается, а осадок становится горьким. Разве не лучше, говорила я, если наша любовь исчезнет, улетучится сейчас, пока она ничем не осквернена. Самым ужасным было бы, если бы наша любовь умерла от пресыщения. Ты представляешь себе, Джастина, ведь мне было только двадцать лет, я еще ничего не испытала в своей жизни, но уже старалась отказаться от всего. Будь мужественной, говорила я себе, отведи чашу от своих губ, пока они едва успели к ней прикоснуться. Я хотела побороть эту любовь с помощью гордости. Мне казалось, что было бы оскорбительно для меня, если бы Ральф мог совладать со мной, превозмочь себя, а я оказалась бы для этого слишком слабой. Я пыталась отбросить все далеко прочь, но…