Владимир КОРОТКЕВИЧ - Черный замок Ольшанский

• Название: Черный замок Ольшанский
• Автор: Владимир КОРОТКЕВИЧ
• Издательство: «Мастацкая лiтаратура»
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 1984

История уходит корнями в глубокую древность 18 века. В те далекие смутные времена князь Ольшанский крадет казну и драгоценности повстанцев, но таинственным образом исчезает, оставив манускрипт, в котором указано местонахождение сокровищ.

Палеограф и писатель Антон Космич находит пергамент с шифрованным указанием о спрятанных в подземелье Ольшанского замка сокровищах. Но эти сокровища ищет и последний отпрыск рода Ольшанских, сотрудничавший в годы войны с фашистами…

Тайна манускрипта будет открыта, но какой ценой…

---

Я поднял голову – в бойнице нижнего боя тускло вырисовывалось белое пятно. Лицо. И на этом нечетком пятне дергалось нечто темное. Рот. И все же, прислушавшись, я разобрал.

– Отойди. Отойди… Мой дом, мой замок, моя крепость. И что над нею – мое… И под нею… Я вам дам, душегубам, я вам дам циклон… Людоеды… Фашистюги клятые… Жить хочу!.. Жить!.. Детки глядят, просятся… Стерегу, стерегу их!.. И тайну стерегу… Изыди!..

Я невольно ускорил шаг, лишь бы не слышать этого полоумного бормотания, и пока не вышел на озаренный луной берег пруда, вдогонку мне неслось:

– Бу-бу-бу-бу…

Подходя уже к плебании, я подумал, что да, возможно, это и безумие, но какое-то уж очень осмысленное. Удобное для человека безумие. Лопотуху пока нельзя было вычеркивать из списка. На него пока еще тоже падало подозрение.

Глава II, в которой я слишком много болтаю и, вопреки логике, жалею провокатора

Едва я успел переступить порог своей квартиры (я приехал на пару дней к родным пенатам), едва снял рюкзак, как в нежилом моем помещении забренчал звонок и я увидел в дверях лицо «Мистера Смита с Бобкин-стрита».

– Я на минутку к тебе… На вот, здесь копии с твоих полос и с тех букв, которые не расшифровал. Думай. Только хорошо припрячь. А книга пусть пока останется в Щукином ведомстве. Так надежнее… Э, брат, да ты что-то совсем исхудал на деревенских харчах… Так вот, приходи в восемь чай пить. Щука тоже будет.

– Спасибо. – Я едва успел это сказать, как он уже испарился.

Одну половину копии я засунул в тайник, вторую – в десятый том третьего издания произведений Ленина, стр. 492, где «Белорусская социалистическая громада». То же сделал и с другими полосами: в «Материалы по археологии», издание АН за 1960 г., в воспоминания А. фон Тирпица, в «Антологию белорусского рассказа», т. II, стр. 289.

Если во время моего отсутствия кто-то и сделает дотошный обыск, то черта с два перетрясет все книги.

При этом я вспомнил, как однажды с друзьями мы зашли к знакомому – талантливому бездельнику, и увидели, что вокруг книжный развал, а хозяин лихорадочно листает какой-то том.

– Ну, вот тебе. А мы хотели предложить сбегать за пивом… А ты… Да, видать, ты работать начал.

– Э-э, – с досадой отмахнулся он. – Какая тут работа… Спрятал вот от жены сто рублей в книгу и забыл, в какую.

Хохотали мы тогда все, как гиены.

Ровно в восемь я осчастливил соседа своим визитом. И чувствовал бы себя совсем хорошо, если бы не увидел на тахте рядом со Щукой еще и лейтенанта Клепчу, которого по известной причине я не уважал и уважать не собирался. Терпеть не могу «неуклонности», «проницательности» и откровенного любования собой. Да и вообще он тупарь.

Хилинский, поставив на стол стаканы, розетки, вазочки с тремя сортами варенья и все такое прочее, разливал горячий, почти черный, с бордовым отливом чай.

– Послушай, может, ты вначале поешь чего. Есть цыпленок, можно подогреть. Оливки.

– Да нет. Сыт.

– Тогда пей чай. Рассказывай.

– Только слишком в психологию не лезь, – предупредил Щука. – Эта дама у нас редко ночует.

Я рассказал обо всем, что успел узнать. Боюсь, что болтал довольно долго и бессвязно, но они слушали внимательно.

– Кончил? – спросил наконец Щука. – Насчет тех, что расстреляны, – это интересно. Знали мы про расстрел, а про обстоятельства, которые ему сопутствовали, к сожалению, мало. О покарании смертью брата Высоцкого за подполье – тоже ничего не знаем. Только имя – Владак Высоцкий. А о том, кого поляки в тридцать девятом осудили на смерть, – ну, об этом также не намного больше знаем.

– Архив сгорел, – сказал Хилинский. – Но слухи, что убит был провокатор, – они были. Вот портрет того, Крыштофа.

– Немного похожи, – сказал я. – Вы не могли бы мне сделать копию?

– Бери, – сказал Щука. – Это и есть копия. Неважная. Но и фотография была плохая… А еще возьми вот… Едва отыскал.

Это было несколько газет, порыжевших от старости и потертых на сгибах. И сразу в глаза бросились слишком крупные заголовки (для полумещанского тогда Кладно это была, понятно, сенсация, взрыв бомбы). Заголовки кричали, обещая раскрытие преступления в вечерних или завтрашних номерах. Тех номеров, к сожалению, не было.

«Убийца пойман!»

«Двойник пойдет под суд!» (Это еще что? Какой, к черту, двойник?)

«Он убил осведомителя», – говорит помощник прокурора.

«Предположения или правда?»

«Читайте в следующем номере!»

Следующих номеров не было.

– Их и не могло быть, – понял Щука мой недоуменный взгляд. – Через две или три недели немцы состряпали провокацию на радиостанции Гляйвиц. Что это означало?

– Войну с Польшей.

– И не только. Это еще и бомбежка Кладно, и наш поход в Западную Белоруссию, и два, да нет, относительно Кладно – четыре огневых вала. Фронты. И город горел, и архив сгорел. Частично, может, забрали немцы. А остальное сожгли. Весь квартал вокруг архива сгорел.

– Откуда же тогда знают о казни Крыштофа?

– Две отклоненные апелляции о помиловании, – сказал Хилинский. – Говорят, больно уж жестоко убил, если даже и провокатора. Ну и потом в некоторых газетах и еженедельниках промелькнуло сообщение, что приговор исполнен. Не знаю уж, кто их на грани войны информировал. Я только помню заметки в журналах «Gazeta Polska», «Polska zbrojna» (ну, это санационные подтирки) да еще в «Czas’e»[116] (это консерваторы краковские). В газетах сколько ни искал – не нашел.

– А в более поздних?

– Их не было. Белорусская пресса в Западной только создавалась, и руки не доходили, чтобы о старом балабонить. О новом нужно было говорить. А всю польскую прессу оккупанты ликвидировали. Только потом стала появляться «godzinowa». А подпольная пресса, хотя и начала существовать уже в октябре 39-го, но и ей на историю с Крыштофом Высоцким было… Вот ты этим займись.

И тут впервые подал голос Клепча:

– Поработайте. Историко-революционное прошлое – интересная штука. И весьма полезная. Воспитывает людей. Молодежь… В духе, так сказать…

Щука поморщился:

– Черт вас знает, как вы любую мысль, даже самую правильную, одним своим казенным стилем способны испаскудить и опошлить.

Клепча покосился с явной враждебностью почему-то на меня, а не на Щуку. Я думаю, причиной тому был графический анализ, который доказал, что записка, вызвавшая Марьяна из дома навстречу смерти, была написана не мной, а тем самым и гипотеза Клепчи была подрублена под корень и шлепнулась в навоз. Щука незаметно подмигнул мне…

К счастью, Клепча скоро ушел. Мы некоторое время довольно-таки угнетенно молчали. Наконец, Щука сказал:

– Ты, Адам, текст одной офицерской аттестации знаешь? Доподлинный, провалиться мне в Австралию… Хочешь повеселю?

– Ну. Валяй.

– Так вот: «За время службы проявил себя как грамотный, но недостаточно дисциплинированный офицер. Как летчик подготовлен хорошо. Летных происшествий и предпосылок к ним не имеет. В общественной жизни никакого участия не принимает. Уставы и наставления… знает хорошо, но в повседневной жизни ими не руководствуется, так как нарушает воинскую дисциплину. Имелись случаи самовольного ухода со службы. По характеру упрям. На замечания реагирует болезненно. В обращении с товарищами и старшими вежлив. В быту опрятен, по внешнему виду аккуратен. В вопросах внутренней и внешней политики… разбирается правильно. Государственную и военную тайну хранить умеет.

Вывод: занимаемой должности соответствует».

Помолчал.

– Ну, так «соответствует ли Клепча занимаемой должности?..»

– Ну, повеселил ты нас, – сказал Хилинский.

– Учти, настоящий документ.

– Так вот, уважаемый Андрей Арсентьевич, – сказал Адам. – Характеристика малость хромает. Не совсем он такой. Не летчик. Достаточно дисциплинирован. В общественной жизни участие принимает (даже там, где не просят). В повседневной жизни уставами и наставлениями пользуется (их буквой, а не духом) слишком старательно, аж блевать хочется. Дисциплину не нарушает. В самоволку не ходит. Упрям, но старшим податлив. На разумные замечания никак не реагирует… «Занимаемой должности»… Ох, придется тебе, друг, взяться за него, иначе он таких дров наломает, что щепки полетят… А ты что скажешь, Космич?

Я не хотел, чтобы мое искреннее убеждение посчитали за личную неприязнь, и потому ответил уклончиво:

– Говорит газетными штампами, но на самом деле значительно умнее, хотя даже по внешнему виду не кажется, что по утрам распевает в нужнике разные там… хоралы.

Засмеялись. Потом я спросил:

– Так кто был тот, убитый? Ну, «провокатор» тот? Или осведомитель, как его?

– Сын лесника откуда-то из-под Замшан, – ответил Щука.

– Это в пятнадцати километрах от Ольшан?

– Да.

– Мало надежды найти, – подумав, сказал я. – Сколько лесников в деревни переселили, на другие места перевели. А сколько немцы расстреляли. Вероятность встречи – нуль… Но попытаться нужно.