Карой Сакони - Дивное лето (сборник рассказов)

• Название: Дивное лето (сборник рассказов)
• Автор: Карой Сакони
• Издательство: Радуга
• Жанр: Рассказы
• Год: 1982

В сборник видного венгерского писателя, новеллиста и драматурга, вошли его лучшие новеллы: их характерные черты — живой напряженный сюжет и острая моральная проблематика. Широко и многогранно отражен в них сложный духовный мир нашего современника.

---

— Учится она! — нервно сказал Бенкё. — Кто ее знает! Нас выпроваживает, а сама может делать что угодно.

— Перестань!

— Неделю валяется на диване, неделю в квартире не убрано. Она наверняка и учебу эту придумала для того, чтобы иметь больше свободы… Смотри, они сейчас отдерут портьеру! Если ты не вмешаешься, я займусь ими сам.

— Вот и блинчики, пожалуйста. — Официант ловко расставил на столе четыре тарелки.

— Дети! — позвала бабушка. — А ну-ка, быстренько сюда. Тут для вас есть что-то вкусненькое. Идите же ко мне, птенчики мои.

— Извините нас, — обратился Бенкё к официанту.

— Что вы, что вы. Вы можете гордиться своими детьми. Вот если ребенок ведет себя тихо, тут уж, действительно, дело неладно.

— Не смей брать руками, — сердито одернул Бенкё Лацику. — Сколько раз тебе говорили, что руками, — он понизил голос, — не жрут?!

— Вкусненькие блинчики. Для нашего маленького Лулу, — просюсюкала бабушка.

— Я рассчитаюсь, — сказал устало Бенкё. Он потрогал живот. Как камень. Придется лечь на операцию.

— Вам не понравилась уха? — спросил официант, положив перед Бенкё счет. — Сто сорок два форинта.

— Да нет, очень вкусно, вот только желудок у меня…

— Болит? — забеспокоилась мать. — Опять?

— Нет. То есть… Не сильно, — Он дал официанту двести форинтов и попросил сдачи пятьдесят.

— Ну, доедайте блинчики — и пойдем.

Бенкё поднялся. Наконец-то он мог встать из-за стола. Было три часа. До дома можно добраться минут за двадцать, если дорога сухая. Но снег не перестает. Так что уйдет не меньше часа.

— Есть еще немного вина, — сказала старушка, — но оставлять же его. Дети, не кидайтесь шапками. Мама и папа не для того работают. Лаци, подними носовой платок. И не трогайте мою сумку, а то не найдешь потом. Вон как вас много.

— Да? — Бенкё надел полушубок, — Я пошел, буду ждать вас в машине у входа.

В машине он немного передохнул. Снег залепил ветровое стекло. К четырем будем дома, подумал он, до того, как начнется матч по телевизору, нужно еще просмотреть проекты планов. Завтра в девять совещание в тресте.

Дети уже толкались у дверей ресторана, надевая синие вязаные шапочки.

— Спокойно, спокойно, — командовала бабушка.

— Это, к вашему сведению, «трабант», а не сугроб, — разозлился Бенкё. — И нечего его разносить. — Он смотрел, как дети забирались в машину, переваливаясь друг через друга. Правой рукой он разгреб их, освобождая место для малыша. Лулу вцепился ему в запястье и запел. — Того, кто будет вести себя тише всех, — сказал Бенкё, — вечером покатаю на плечах. Поехали!

Снег падал хлопьями. Дорога была скользкой, он не решался ехать со скоростью более сорока километров. В зеркальце машины он видел синие шапки детей и себя. Узкую полоску своего лица. От белизны снега оно казалось серым. Он провел рукой под глазами. Посмотрел на мать — как же они похожи друг на друга. Круглые, мясистые лица. Когда-то ему хотелось иметь более резкие черты лица. Теперь уже все равно.

Огромная машина с нефтяной цистерной тянулась мимо «трабанта», обдавая его снегом. «ОСТОРОЖНО. ОГНЕОПАСНО». Вот уже эта громадина обогнала их. «ОГНЕОПАСНО». Двойные колеса, грохот. Ее шофер хоть что-то делает. Когда в гараже он выходит из этого чудовища, то хоть вздохнет с облегчением — пронесло. Как Ив Монтан в «Плате за страх». Это по крайней мере какое-то дело. Какое-то дело. Какое-то дело. Какоетодело…

— Что ты сказал? — спросила мать. Она сидела рядом и дремала. Дети копошились сзади. Они царапали замерзшее стекло, дрались, хихикали и болтали на своем языке. «И не суброг. Трапа карапа»…

— Когда ты был ребенком, ты так же пристраивался на коленках у окна. У окна автобуса. Помнишь, раньше рядом с кабиной шофера был такой закуток. В старых автобусах. И так же глазел на все, как Лаци. Нет, как Тоника… Ты был невыносим. Однажды засунул себе в нос бобы…

— Хоть бы я тогда задохнулся… — И подумал: если из-за Шары нельзя будет смотреть матч, поднимусь к Молнарам. Так даже будет лучше.

А дети сзади:

— Окапякатька гряказнока. Снеговук.

— Помнишь… — Старушка откинулась на сиденье, и голос ее невнятно доносился из-под меховой шапки. — Помнишь, ты пошел в армию в сорок девятом? Мог и не идти, но тебе хотелось во что бы то ни стало. У тебя тогда голова шла кругом от всех этих общественных дел. Но потом ты вырос. Только все могло сложиться удачнее. Хорошо еще, что у тебя есть эта машина. Да, это хорошо.

Да уж, это мотор. Машина эта. Прямо трактор! И голоса детей: — Апсинапсимамсикакси. Негугур. Карапляк. Карапляка, карпляка… — И снег. А Дунай не замерз, хоть и холодно. И хлопья снега хлещут в ветровое стекло. Вот и домики Септэпдре. А у нас, конечно, и сегодня не убрано. И завтра будет все то же. Шара занята своей эстетикой, а у мамы болит спина. В девять совещание в тресте, а я еще и не заглядывал в материалы. Будет ли когда-нибудь так, чтобы надо мной ничего не висело?!

— Скажи, — обратился он к матери, — скажи, мама, ты не помнишь, кем я хотел стать?

— Что ты, сынок?

— Не знаешь, кем я хотел стать в детстве?

— В детстве? О, у тебя было много прекрасных планов!

— Ну а больше всего кем я хотел стать? Не помнишь?

Старушка на секунду задумалась. Обед и слепящий снег разморили ее. Она улыбнулась.

— Нет, сынок, этого я не помню.

1968

В самый разгар

— Ну, вот я и здесь, только выключила кофеварку. Алло! Алло, Анча!

— Да, да, я слушаю. Интересно, что он будет делать дальше, где встретит Новый год?

— Я только кофеварку выключила. Могу и тебя угостить чашечкой кофе… — смеется Кати. — Слышишь?

— Ладно. Я вот смотрю, как он теперь будет ей врать.

— Ой, а я прозевала. Так сейчас эта его жена? Очень даже ничего себе.

— Фамилии не знаю, но, кажется, я уже видела ее в каком-то фильме. Наверно, его тоже ставил Пьетро Джерми[7].

— Все такие фильмы он делает, правда? Ой в них знает толк.

— Вот красотища! — гудит в трубку Анча.

— Что, что?

— Ты что, не смотришь, что ли?

— A-а. Да, да, я только устроилась поудобнее.

Кати забралась в угол софы, подложила под себя диванные подушки, свернулась калачиком и умудряется при этом потягивать кофе. Зеленую телефонную трубку она придерживает подбородком и из-под распущенных рыжих волос смотрит на экран, озаряющий комнату голубым светом.

— Анча? Налить тебе немножко кофейку в трубку? А? Крепкий получился, так что опять не смогу заснуть… — Она горько усмехается, ерзая на подушках и устраиваясь поудобнее.

— Ничего мужик, а?

— Это Уго… Как его?

— Тоньяцци[8]. А что, нет?

— Плюгавенький малость.

— Сама ты плюгавенькая!

— Ах, прости, дорогая, я не знала, что ты в него втюрилась.

Невнятное бормотание на другом конце провода. Кати потягивает кофе.

— Ну ладно, давай смотреть.

Тоньяцци в гостиной. Поглядывает на часы. Накрытый стол. Кьянти и шампанское. На Тоньяцци белая рубашка, брюки к смокингу. Жена в фартучке хлопочет — кормит супруга. Дети под ногами вертятся. Тоньяцци смотрит на часы — ему пора. «В полночь смотри телевизор, я тебе помашу…»

Анчу словно кто щекочет:

— Спорим, он их обведет вокруг пальца!

— Ну и гад!

— Интересно, к которой из любовниц он пойдет?

— Ах, он гад такой, — твердит Кати.

Тоньяцци трогательно прощается с семьей. Торопливо убегает. Следующий кадр. Ну конечно, он у той красотки! Она еще в фильме «Соблазненная и покинутая» снималась. Маленькая, темноволосая, этакая молодая пантера. Сидят перед телевизором. Полночь. Тоньяцци, музыкант с телестудии, на экране поднимает бокал с шампанским, подмигивает…

— Нет, ты посмотри, какой гад! Ты видишь?

Голос Анчи:

— Ах черт, изображение прыгает. Наверно, кто-то включил стиральную машину. Все у телика, передачи в самом разгаре, а они стиральную машину включают!

— Так ты не видишь? — Кати возмущенно объясняет: — Он же у своей любовницы сидит! Конечно, он с приятелями заранее отснял в студии эту новогоднюю сцену. Ты видишь? Алло!

Молчание. Только из телевизора доносится приглушенное чтение, звучит итальянская музыка. Отставив чашку, Кати вытягивается на софе, лицо ее мрачно. Она дует в трубку.

— Алло! Алло!

— Ну вот, настроила. Черт их побери! В самый разгар включают стиральную машину! А что будет с третьей? Спорим, он еще и к ней пойдет? Алло! Кати?

— Я слушаю.

— Я говорю, он и к третьей еще пойдет.

— Да, я слышу.

— Что с тобой?

— Ничего.

— Ах, ну какая же ты дура, ведь это всего лишь фильм.

— Знаю. Знаю, что это всего лишь фильм. У тебя нет поблизости часов? Который теперь час?

— Увы, нет, часы в другой комнате. Должно быть, минут пятнадцать одиннадцатого. Алло!