Nataly - Михаил Абрамович Мильштейн

• Название: Михаил Абрамович Мильштейн
• Автор: Nataly
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 0101

---

Исполнительным секретарем Комиссии стал представитель Швеции Андерс Ферм, позднее посол Швеции при ООН. По различным вопросам с секретариатом был связан также Ганс Далгрен - помощник Улофа Пальме. Получилось так, что я под­держивал с ними не только официальные, но и дружеские отно­шения. Очень приятные и добрые люди, они глубоко уважали Улофа Пальме и были ему искренне преданы.

Однажды, по-моему, в мае 1984 года, будучи в Нью-Йорке, я встретился с А. Фермом. Мы гуляли по городу и беседовали о раз­ном. Ферм перевел разговор на тему о советских подводных лодках у берегов Швеции и, в частности, о той лодке, которая в свое время была там обнаружена. Он поинтересовался моим мнением на сей счет. Я откровенно высказал свою точку зрения, сказав, что это наверняка была навигационная ошибка, отказ аппарату­ры. Кроме того, я заметил, что у Советского Союза и так много забот, чтобы еще портить отношения с нейтральной Швецией. К тому же береговые оборонные укрепления этой скандинавской страны, не являющейся членом НАТО, вряд ли представляют большой интерес для СССР.

Как выяснилось впоследствии, Андерс Ферм передал наш раз­говор телеграммой в Стокгольм, в МИД Швеции, а там какой-то «доброжелатель» Пальме выкрал эту телеграмму из дела и передал в правую печать. Опубликованный текст вызвал в Швеции большую полемику, и я на время стал там весьма популярным человеком. Мне припомнили, конечно, службу в ГРУ и связали этот период моей жизни с участием в работе Комиссии Пальме. Но, как я уже неоднократно подчеркивал, все мои связи с Главным разведыва­тельным управлением были давным-давно порваны и никакого от­ношения к этой организации я в то время не имел.

Еще ничего не зная об инциденте, я прибыл на заседание экс­пертов в Лондон. Улоф Пальме мне сообщил о происшедшем. При этом чувствовалось, что он беспокоится не столько о себе, сколько о том, не отразится ли эта история на моей репутации. Я ведь ни­кого, кроме Арбатова, не проинформировал о своей беседе с Фермом. Что же касается Улофа Пальме, то, когда я спросил, как он сам реагирует на газетную шумиху, он сказал, что наскоки буржу­азной печати его не пугают, он любит борьбу. Это его стихия.

Шведская пресса, между тем, достаточно долго раскручивала эту тему. Тем не менее, наши отношения с А. Фермом испорчены не были.

Ганс Далгрен выполнял огромное количество работы по пору­чению Улофа Пальме. Я познакомился с его прекрасной семьей — женой Элен, умной и во всех отношениях приятной женщиной, и двумя славными девочками - Сесилией и Катариной.

Комиссией был разработан и опубликован во многих странах, в том числе и в Советском Союзе, доклад под названием «Безопас­ность для всех» (Common Security). Его содержание широко извест­но, и поэтому нет надобности на нем останавливаться. Во всяком случае новое мышление во внешней политике, характерное для со­временных международных отношений, во многом совпадает с те­ми постулатами, которые были высказаны в этом докладе. Будучи научным советником комиссии, я, как и другие эксперты и совет­ники, принял активное участие в разработке этого документа.

Думаю, что нет необходимости описывать заседания Комис­сии Пальме. Их было много. Некоторые навечно остались в па­мяти. Так, вспоминаю, второе заседание комиссии в Вене (13—14 декабря 1980 года). Тогда я впервые познакомился с авст­рийским канцлером Бруно Крайским, другими высокопостав­ленными деятелями Альпийской республики. Крайский пригла­сил всех участников заседания посетить небольшое, но типичное для Вены кафе. За простыми деревянными столами возникла не­принужденная обстановка. Там подавали вино местного разлива, свинину, курицу, кислую капусту... Я сел подальше от всех, и вдруг ко мне подсел Бруно Крайский, приветливый и разговор­чивый человек. Он рассказал мне две любопытные истории.

В свое время, оказывается, он несколько раз наносил офици­альные визиты Конраду Аденауэру, канцлеру ФРГ. Крайский просил возвратить австрийское добро, вывезенное в Германию фашистами. Аденауэр отмалчивался и не давал определенного ответа. Но однажды, во время одной из последних встреч, германский канцлер рассердился на назойливого соседа. В запале гнева он сказал, что немцы уже вернули Альпийской республике все награбленное. Остались только кости Гитлера, но и эти кос­ти, если их найдут, Германия с удовольствием вернет Австрии.

А вот другая забавная история. Однажды, прогуливаясь вече­ром по Вене, Крайский зашел в какое-то кафе выпить бокал ви­на. Он присел за столик, за которым уже находился один подвы­пивший господин в простом рабочем костюме. Увидев Крайского, тот произнес: «Твоя физиономия мне очень напоминает физиономию нашего канцлера. Если бы я не был уверен, что он сю­да зайти не может, то считал бы, что это он. Впрочем, ты выгля­дишь моложе и привлекательнее, чем канцлер». Разумеется, Бру­но Крайский не стал разуверять собеседника.

Вспоминаю и посещение Ватикана и прием у Папы Римского 21 января 1984 года. На приеме стояла какая-то особая, торжест­венная тишина. Все говорили шепотом. Посредине огромного зала на возвышении в кресле сидел Иоанн Павел II во всем бе­лом. Справа и слева от него стояли двое служителей — один в красной шапочке, подпоясанный красным поясом, с большим крестом на груди, другой — без шапочки.

С приветственной речью выступил Вилли Брандт. С ответным словом — Папа Римский. Потом состоялась церемония представ­ления Иоанну Павлу II каждого из участников совместного засе­дания, в том числе и меня. До сих пор храню фотографию, где Па­па Римский пожимает мне руку. Вилли Брандт и Улоф Пальме в дальнейшем удостоились частной аудиенции у Иоанна Павла II.

На другой день я посетил музей Ватикана, но успел посмот­реть только Сикстинскую капеллу и комнаты Рафаэля. В моем распоряжении было всего три часа, и все это время я провел в этих залах. Впечатления незабываемы, полное отрешение от все­го, и безграничное восхищение человеческим гением.

Были и некоторые приключения, связанные с перелетами. Вот одно из них. В ноябре 1984 года я отправлялся на очередное заседание Комиссии Пальме, которое должно было состояться в Чикаго. Маршрут был такой: 26 ноября в 12.25 — вылет из Моск­вы на самолете Аэрофлота, в 13.25 — прилет в Хельсинки и в 14.05 — вылет на самолете финской компании в Нью-Йорк. В Нью-Йорке меня должны были встретить. Таким образом, для пересадки на самолет финской компании у меня был в распоря­жении целый час, что считалось вполне достаточным отрезком времени. Но я забыл, что имею дело с Аэрофлотом — самой, на мой взгляд, безответственной авиационной компанией в мире.

Мой полет начался с небольшой накладки. По воле Аэрофло­та, без всякого предупреждения, самолет направлялся в Хельсинки с посадкой в Риге, что удлиняло полет как раз на тот са­мый необходимый мне час, и, таким образом, я не успевал на нью-йоркский рейс. Изменения в рейсе происходили без всяких объяснений со стороны Аэрофлота. В Ригу мы прибыли в 13.30. Стоянка — один час. В латвийской столице повторились все по­граничные формальности - проверка паспортов, самолета, бага­жа и т.п., а время шло, и опоздание увеличивалось.

Когда наконец мы приземлились в Хельсинки, самолет фин­ской авиакомпании уже находился в воздухе на пути в Нью-Йорк.

Хорошо, что меня в Хельсинки все же дождались и встретили, иначе я бы надолго (дня на два как минимум) застрял в финской столице. А так, после еще двух часов ожидания, меня, усталого и рассерженного, посадили на самолет «Бритиш Эйр Уэйз» до Лон­дона. В британской столице я должен был сделать пересадку на самолет «Пан-Америкэн», летевший в Нью-Йорк. На пересадку у меня было два часа, но, представьте себе, я не волновался.

Но уж если не повезло один раз, то не повезет и дальше. Не успели мы подняться в воздух и пролететь четверть часа, как старший пилот объявил по радио, что дверь в багажном отсеке, видимо, неплотно закрыта, и поэтому мы должны вернуться в Хельсинки.

Одним словом, я прилетел в лондонский аэропорт Хитроу за 15 минут до отлета самолета в Нью-Йорк. Но, чтобы попасть на этот самолет, надо было добраться на автобусе до другого здания. Служащие компании всячески старались мне помочь, и я кое-как добрался до самолета измотанный, разбитый, без багажа. Ба­гаж прибыл лишь на второй день, вскрытый и развороченный.

Другой случай с Аэрофлотом произошел в Нью-Йорке 30 ию­ня 1984 года. Мы прибыли в аэропорт имени Джона Кеннеди из Бостона. Причем за несколько дней до этого из Бостона позво­нили в нью-йоркский офис Аэрофлота и подтвердили наш вылет в Москву. Там это подтверждение приняли.

На регистрацию мы прибыли заранее, и то, что увидели у стой­ки, описать невозможно. Такие картины я видел только во время войны на вокзалах, когда происходила эвакуация населения. Огромная очередь с неимоверным количеством багажа. Крик, плач, истерики. У кого-то не принимают багаж, кто-то смело проходил мимо стойки с огромными сумками, и никто его не останавливал. Дошла очередь и до нас. Мы (т.е. часть делегации Академии наук) подошли к стойке, и вдруг выяснилось, что нас в списке пассажи­ров нет. Нет, и все! Говорят, обращайтесь в представительство Аэ­рофлота, а дело происходит в воскресенье, офис закрыт, и звонить некуда. Никто не хотел с нами разговаривать. Пришлось поднять скандал. Мы все же улетели, но в результате неимоверных усилий, потратив кучу нервов. Я лишний раз убедился, что ни одна авиа­компания не работает так безответственно, как Аэрофлот. Прав­да, трудно встретить и более странных пассажиров, чем наших со­отечественников, возвращающихся из США в Советский Союз. Они похожи не на пассажиров, а на тех, кто меняет квартиру и пе­реезжает на новое местожительство со всем мыслимым и немыс­лимым скарбом. Недаром «переселенцев» прозвали «пылесоса­ми»... Удивительно точное определение!..