Наталья Точильникова - Жизнь и судьба Михаила Ходорковского

• Название: Жизнь и судьба Михаила Ходорковского
• Автор: Наталья Точильникова
• Жанр: Публицистика

В этом году исполняется пятьдесят лет Михаилу Ходорковскому, который стал знаковой фигурой путинской эпохи. Автор книги, представленной вашему вниманию, Наталья Точильникова — наиболее известный биограф М. Ходорковского. В своей новой книге она собрала уникальные материалы о его жизни, предпринимательской деятельности, компании ЮКОС, конфликте с В. Путиным, судебных процессах по делу Ходорковского, тюремном заключении — и о многом другом, связанном с Михаилом Ходорковским.

В книгу вошли свидетельства матери Ходорковского, его одноклассников и однокурсников, друзей, коллег и адвокатов. Кроме того, есть письма самого М. Ходорковского, написанные им Наталье Точильниковой из тюрьмы, и его замечания по своей биографии.

Первое, сокращенное издание книги Н. Точильниковой завоевало большой читательский успех; ныне мы представляем вниманию читателей полный вариант самой подробной биографии опального олигарха.

---

Поэтому выбор пал на РГГУ. У нас было несколько подходов к разговору с Афанасьевым. Но он — человек достаточно жесткий, тяжелый и авторитарный, как многие демократы, он демократичен по убеждениям, но авторитарен по форме управления. Поэтому у нас не получалось. И только в тот момент, когда мы созрели до того, что мы готовы вложить много, принципиально много и участвовать лично, вплоть до того, что я буду ректором, разговор сдвинулся, и Афанасьев пошел навстречу.

— Вы долго пытались его убедить?

— Года два-три мы с ним взаимодействовали с разной интенсивностью. И людей просили говорить о нас. Это было очень логичное соединение. Мы уже прошли школу «Открытой России» и сделали первый самый удачный проект Федерации Интернет-образования. Я реально понял, что есть что-то в жизни, в России, такое, что я хотел бы делать сам. Мне было бы интересно лет десять-пятнадцать этим заниматься и достичь результата. Например, организация и руководство гуманитарным ВУЗом.

Почему гуманитарным и почему образование является приоритетом в социальных инвестициях? Потому что система образования, если ее правильно выстроить, обеспечит высокое качество следующих поколений. Если образование гуманитарное и свободное, то и люди, которые идут в преподавание, в политику, в науку, вообще в общество, соответствующие. Наличие вуза такого уровня, наличие такой кадровой школы обеспечивает преемственность в сторону свободы, демократии, парламентаризма.

— Это был проект в рамках построения гражданского общества?

— С одной стороны, да. С другой стороны, это тяжелая работа в системе образования по превращению не совсем советского, но все-таки советского вуза в совершенно другое, в полноценный, международного уровня Гуманитарный Университет.

— А перевод его на рыночные рельсы подразумевал какую-то плату за образование?

— Ну, с этого мы не начинали. Я сторонник повышения оплат и зарплат. Но я сторонник повышения этого вместе с повышением уровня отдачи. Мне не нравится, когда повышают стоимость товара выше его рыночной стоимости. Например, один из типичных тупиков здесь в Израиле: школьные учителя невысокого уровня, но им очень мало платят. Поэтому в школьные учителя идут люди, давайте скажем так, не первого сорта. Мы получаем учителей далеко не первого сорта, они постоянно бастуют, требуют повышения зарплаты, а они учат наших детей, которые становятся людьми не первого сорта. И где курица, где яйцо? С моей точки зрения, действовать надо так: подготовить систему качественных преобразований, объявить принципиальное повышение зарплат. И сразу ввести квалификационные комиссии, потому что, неважно, в школе или в университете, если я плачу профессору не 10 тысяч рублей, а 10 тысяч долларов, то могу любого уволить и нанять любого другого, даже если он был ведущим специалистом в Академии наук и до этого не преподавал. Но для того, чтобы иметь такую возможность, я должен сначала создать материальную базу.

Я не сторонник индивидуализации зарплат. Ты, плохой профессор старой школы, получаешь 10 тысяч рублей, а новый — 10 тысяч долларов. Тоже проблема, перекашивающая коллектив. Постепенно я готовился к серьезному изменению профессорско-преподавательского состава. Могу на примерах рассказать.

Пришел я (царствие небесное!) к Бовину. Он декан школы журналистики, бывший посол в Израиле, уважаемый известинец, хороший журналист, умный человек. Начинаю ему говорить: давай развивать факультет журналистики в таком направлении: априори электронная журналистика обладает приоритетом и сейчас, и на будущее, а рынок просто переполнен качественными людьми, которые потеряли работу вследствие распада НТВ и ТВ-6: Киселев, Максимовская, Кара-Мурза, Сергей Пархоменко. Реакцию хотите?

— Хочу.

— «Да они вообще ничего не понимают в журналистике! На фиг они сдались?» Я пришел к человеку, которого я думал убедить затмить школой нового типа тележурналистику с высокими зарплатами. И они бы все воспрянули духом. Представляете, как им бы было здорово? Оснащается современная студия, где можно и работать, и учить. И прекрасные молодые профессора. Ну, что может быть лучше? И конкурентно на рынке. Что еще могло перебить МГУ? Вместе с Ясеном Засурским [106]. А я получаю такую реакцию. Ну о чем мне еще говорить с ним после этого?

Почему-то особенно негативная реакция у него была на Кара-Мурзу и на Максимовскую, которых я считал как раз наиболее подготовленными для преподавательской деятельности. «Все эти люди, — он сказал. — Ну, они же ничего не понимают!»

Самое смешное, что я потом для Кара-Мурзы все-таки ставку пробил. Я уже жил в Израиле, когда Кара-Мурза преподавал в РГГУ.

Я Бовина не хотел пинать, и ничего плохого сказать не хочу. Просто это сын другой системы, другой школы, другого типа мышления. Было понятно, что нужно будет очень-очень многое менять, в том числе администраторов. Хотя были и очень хорошие, особенно историки и архивисты, поскольку это основная специальность университета.

Ходорковский оставил меня в покое. Один раз был на сенате, когда меня представлял, и я с ним согласовывал общую идеологию. Но до частностей не успел дойти, потому что времена были тяжелые. Он все время ездил и занимался делами, о которых мы говорили. Уже начались преследования. Пичугина арестовали. И Лебедева. Не до этого ему было.

Поэтому я готовился без него. Первое, что я хотел сделать, это выделить то русское, что есть в гуманитарном образовании. Без сомнения, филология, без сомнения, в разделе психологии это Выготский. То, что работало, и было создано на русском. История русская, естественно. История русской культуры и т. д. И ввести усиленную языковую часть и преподавание на языках. Потому что первоисточники существуют на языках. И для повышения качества образования увеличить количество преподавания на английском языке. Особенно это касалось второй и особенно третьей ступени.

Многие первоисточники, например, на философском факультете, надо читать на языке оригинала. Это означало совершенно другой подход к отбору студентов.

И надо было укрепить сильные направления. Там были специальности, извиняюсь, идиотские. Привнесенные.

Необходимо было много вкладывать в организационную структуру: и питание, и ремонт, и транспорт. Десять миллионов долларов в год дополнительных — не такие большие деньги.

— Я еще слышала, что планировались программы международного обмена…

— Это совсем не сложно, техническая работа, в том числе с министерством. В России это не прямой университетский обмен, а через министерство, а с министерством у нас были хорошие отношения. Да и прямые программы можно было делать сколько угодно.

Но первично — знание языков. Иначе все обмены бессмысленны. В Россию будут ездить только те, кто знает русский, и кому нужны русские источники, те, кто занимается русологией, славистикой и т. д. Но их не так много, и, к сожалению, интерес к этому упал. И мы должны были посылать людей с хорошим знанием языков в правильные места.

Профессора отнеслись ко мне нормально, потому что мы со всеми разговаривали. Без сомнения, я не ученый и не исследователь, но опыт руководства и работы преподавателем в системе образования у меня достаточный.

Я обещал университету и министерству закончить докторскую в ближайшее время, и, если бы ни вся эта история, я бы в ноябре уже защитил кандидатскую, а через несколько месяцев — докторскую. Я сразу взял докторский уровень и сначала писал первую часть, которую бы защитил как кандидатскую.

Основная идея — это философия свободной мысли в России и как немцы на это повлияли. Опять же с практической целью потом сделать из этого курс лекций. Подобный опыт у меня уже был в области пиара: я занимался пиаром не только для компании, но и писал курсы. Написал маленькую книжку «Public relations. Кому это нужно?» Это курс лекций. Я подумал, что все равно надо будет писать курс для моей работы в университете, и решил, что он будет о развитии свободной мысли в Российской Федерации.

Быть ректором без степени — это плохо. Это факт. Не было не только ни одного ректора без степени, не было ни одного ректора государственного университета или института — не доктора наук.

Диссертацию я не оставил, практически довел до конца. Но защищаться уже не мог: для этого мне надо было бы вернуться в Россию. А после ареста Ходорковского я всякую идею о возвращении отбросил, пока не будет решен вопрос его освобождения. А работа готова, дописана.

— После ухода «ЮКОСа» у РГГУ больше не было спонсоров?

— Я об этом ничего не знаю. Чтобы не наносить себе психологическую травму, я больше этим не интересовался.

Чтобы не отправить РГГУ под мясорубку Виктора Иванова [107] и Игоря Сечина, я, естественно, в конце концов, ушел. Потому что меньше всего мне хотелось, чтобы расформирование, переформирование, увольнение некоторых хороших людей было связано с моей личностью. Поэтому я сопротивлялся, пока этот шантажный ультиматум не был предъявлен: или ты уходишь (уволить меня не могли, я выборный был), или мы сломаем твой университет.