Мишель Пессель - Затерянный мир Кинтана-Роо

• Название: Затерянный мир Кинтана-Роо
• Автор: Мишель Пессель
• Издательство: Мысль
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1969

Область Кинтана-Роо (побережье полуострова Юкатан в Мексике) — Одна из территорий, где до прихода европейцев существовала высокая цивилизация индейцев майя. Древняя культура майя во многом остается еще загадкой для ученых, поэтому каждая новая находка в этой области вызывает интерес во всем мире.

Автор книги, оказавшись в Мексике, увлекся древней историей страны и в поисках памятников майя совершил опасное путешествие пешком по пустынному берегу Юкатана. Ему удалось открыть несколько памятников культуры майя, которые он описывает в своей книге, однако его рассказ выходит далеко за рамки этой темы. В книге говорится и о природе Юкатана, и о жизни современных индейцев — потомков древних майя, в хижинах которых Пессель часто находил приют.

---

Своему проводнику из Капечена я дал в награду довольно старую нижнюю рубашку, которую он взял с большой радостью. Потом в сопровождении двух индейских мальчиков (одному было четырнадцать лет, другому пятнадцать) я отправился к лагуне по другую сторону песчаной косы, где располагался кокаль. К воде пришлось пробираться по узкой тропке, проложенной сквозь заросли мангров, у которых воздушные корни отходят высоко от ствола и спускаются к земле. Мангры сами по себе растут не густо, непроходимыми их делают именно эти корни, твердые, как железо. В конце тропинки на топком берегу лежала маленькая индейская лодка. Как и лодки древних майя, она была выдолблена из целого ствола дерева, только поменьше их. Предназначалась она лишь для одного человека. Мы забрались в лодку все трое, однако стоило кому-нибудь из нас кашлянуть, как она кренилась на бок и зачерпывала воду, заставляя меня опасаться за свой фотоаппарат с пленками.

Качаясь с боку на бок, лодка медленно скользила по мелкой мутной воде. Мальчик помоложе стоял с шестом на носу, его брат — на корме, а я лежал на дне лодки с мешками меж колен и боялся пошевелиться, каждую секунду со страхом ожидая, что мы вот-вот перевернемся и пойдем ко дну. Минуты через три после того, как мы выехали из зарослей, один шест завяз в иле, мальчик потянулся за ним, и лодка угрожающе легла на бок. Я и второй мальчик поспешили наклониться на другой бок. В это время шест неожиданно освободился, и мы все полетели в воду. К счастью, глубина здесь была не больше пятнадцати дюймов. Одно колено у меня упиралось в илистое дно лагуны, другое смешно зацепилось за лодку, фотоаппарат я держал над головой, а пленки… пленки у меня были в хенекеновом мешке, который теперь оказался в воде. Поднявшись на ноги, я в первую очередь схватился за мешок. Он, конечно, намок, но еще не успел пропитаться насквозь. Пленки, как потом выяснилось, совсем не пострадали благодаря надежной фабричной упаковке и моей всеспасительной куртке.

Мальчики снова перевернули лодку и разразились громким хохотом, оценивая все это происшествие как веселую шутку. Я сидел в лодке весь мокрый, конечности мои сводила судорога, но я не смел двинуться или заслониться от солнца и только смотрел в небо, удивительное, необозримое небо Кинтана-Роо. Мне казалось, что держится оно на двух тонких шестах моих капитанов, которые действовали ими красиво и ловко, размеренно повторяя одни и те же замысловатые движения. Вот шест занесен над головой, взмах вперед — конец шеста постепенно погружается в слой ила, пока не упрется в твердое дно лагуны и лодка медленно продвинется вперед.

Следить за взмахами шестов, смотреть в бесконечное голубое небо и испытывать жалость к самому себе — все это не могло занять меня надолго. Из маленькой долбленой лодки мои мысли перенеслись к гондолам, и я вдруг запел. Обстановка была подходящая, гондолы пришли в голову сами собой, и я стал поражать двух юных индейцев разными ариями. «L’amour est un enfant de Bohême»[20] и мой собственный вариант «О sole mio»[21] (я только и знал эти три слова из всей песни) вызвали слезы у моих гондольеров, заставив их покатываться со смеху. В большем поощрении я и не нуждался. И вот над лагуной понеслись такие звуки, которые в Европе сочли бы более действенным средством вызывать дождь, чем кровавые жертвы майя Чакам. Но, видно, боги дождя слабо разбирались в музыке или страдали глухотой. Дождь не пошел, а через тихие воды лагуны до меня донеслось эхо моего собственного голоса.

Надорвав наконец голосовые связки, я принялся смотреть на воду. Когда мы проходили по самым мелким местам через вихри взбаламученной воды, лодка задевала дно. Иногда мимо проплывал островок с манграми на таком близком расстоянии, что ветки царапали борт лодки и касались моего лица. Я видел, как у островков снуют большие рыбины. Нередко это бывала опасная барракуда. Время от времени вблизи зарослей раздавался громкий всплеск большого тарпона, который сильно колотил хвостом по воде, разыскивая среди корней мангров мелкую рыбешку.

Над головой у меня прочерчивали небо черные стайки птиц, изредка я замечал где-нибудь белую цаплю. Кругом над топями и лагунами стояла какая-то жуткая тишина, будто в аквариуме, а на спокойной воде лежали причудливой формы острова. «Земля богов майя, — думал я, — таинственная земля, где среди извилистых протоков обитают лишь безмолвные твари — юркие ящерицы, коварные аллигаторы, гигантские черепахи, загадочные птицы».

Всю вторую половину дня мы продвигались на юг, петляя между островами мангров и илистыми мелями. Иногда мы плыли словно по большому озеру, но вскоре широкий водный простор опять сменялся узкими протоками между островами. По виду нельзя было определить, где тут твердая земля, а где топь.

Около пяти часов мои кормчие направили лодку к длинной полосе суши, отделяющей лагуну от моря. Сначала мы пробирались между болотистыми островками, потом вошли в грязную протоку среди сплетения мангров. Там было очень мелко, мальчикам пришлось выпрыгнуть из лодки и тащить ее по илистому дну. Остановившись наконец около купы мангров, они объявили, что мы приехали.

Прошлепав по воде, я выбрался на топкий берег, а ребята вытянули из воды долбленку и повели меня сквозь мангры, выбирая места, где кусты росли не слишком густо. Потом они показали мне песчаную дорожку, которая должна была привести к кокалю. Я заплатил мальчикам двадцать песо, и они ушли, очевидно обрадованные, что избавляются наконец от своего не совсем нормального пассажира. Несомненно, мое пение они оценили по достоинству.

Я не спеша продвигался по узкой тропинке и чувствовал себя вполне спокойно, шагая один через джунгли. Будущее меня не тревожило.

Однако через час мысли мои несколько изменились. Я стал беспокоиться, далеко ли еще до кокаля и найду ли я там пищу и воду. На тропинку ложились глубокие тени, с моря дул прохладный ветер, шелестя листвой деревьев.

Но вот наконец тропа привела меня к роще величественных пальм и превратилась в тенистую аллею. Выбравшись к берегу моря, я увидел в дальнем конце кокаля привычные теперь уже для меня маленькие хижины, приютившиеся в тени пальм.

Песок на берегу был слишком рыхлым, пришлось снова свернуть в рощу. Слева от меня плескалось море, справа в лучах заходящего солнца поблескивали воды лагуны, наполовину скрытые кустами мангров. Не дойдя до хижин, я случайно бросил взгляд на лагуну и там, на ее берегу, на высоком холме прямо перед собой, увидел в золотых лучах солнца храм. В ту минуту я совсем не думал о руинах, и эта величественная пирамида с храмом на вершине появилась будто во сне. Я бросился к ней сквозь высокий камыш. В зарослях оказались и другие здания, я сразу насчитал их не меньше шести. Несомненно, на этом месте тоже был большой город майя, и, судя по моей карте, его еще не видел глаз исследователя.

В лучах заходящего солнца руины выглядели очень эффектно, особенно высокая пирамида, поднимавшаяся над пальмами, словно она охраняла и лагуну, и море. Величественный страж, гордый осколок царства древних майя. «Как же должны были удивляться двое потерпевших кораблекрушение испанцев, когда увидели эти города, входившие во владения великого властителя Шамансаны, рабами которого они потом стали. И как же удивятся археологи в Мексике, — думал я, — когда услышат об этих руинах, неизвестных им до сего времени».

Я чувствовал себя в некотором роде конкистадором. Восторг от сознания, что я первый увидел такое чудо, быстро заставил меня забыть обо всех опасностях путешествия. До сих пор стоят у меня перед глазами все эти изумительные видения — грандиозные пирамиды Чунйашче, таинственные храмы среди болот и, наконец, этот обширный город у кокаля Сан-Мигель-де-Рус, город, давно утративший свое имя на языке майя.

Становилось уже слишком темно, чтобы продолжать осмотр. Взглянув последний раз на пирамиду, я со своей тяжелой ношей быстрым шагом направился к хижинам кокаля, поспев туда как раз до темноты. Появившиеся из хижины две индеанки посмотрели на меня с явным подозрением. Не зная толком, что сказать, я спросил, нельзя ли здесь получить еду и место, где можно повесить гамак. Одна из женщин, говорившая по-испански, ответила, что ночевать тут нельзя и вообще, пока ее муж не вернется с кокаля, она ничего не может для меня сделать. Вернулся он через час. Этот человек в синих штанах и заплатанной рубашке из грубой бледно-голубой материи показался мне симпатичным. Когда я объяснил ему, откуда пришел и куда направляюсь, он улыбнулся и выразил удивление, что я собираюсь в такой долгий путь.

Потом он радушно пригласил меня в свой дом, сказав, что спать я могу в одной из маленьких хижин, где хранится сушеная копра до отправки ее на Косумель.

Ободренный таким сердечным гостеприимством, я отважился спросить, нельзя ли мне задержаться тут еще на день, чтобы отдохнуть и осмотреть руины. Хозяин согласился. Тогда я стал расспрашивать его о руинах. Не было ли здесь кого-нибудь из иностранцев до меня? Нет, не было. Никто, кроме его семьи, этих построек ни разу не видел. Вот уже семнадцать лет он живет здесь, и за все это время никто у них не бывал, лишь изредка забредают сюда чиклеро да приходят люди с другого кокаля. Он расположен чуть южнее и называется Чамаш.