Михаил Идов - Чёс (сборник)

• Название: Чёс (сборник)
• Автор: Михаил Идов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-080808-3

Михаил Идов – журналист, публицист, писатель. Начинал печататься еще в родной Риге, в газете “Советская молодежь”. Потом с родителями уехал в США, где, отучившись в Мичиганском университете на сценариста, публиковался в изданиях The Village Voice, New York Magazine, GQ и других. Стал трижды лауреатом премии National Magazine Award. В 2012 году переехал в Москву, чтобы стать главным редактором российской версии GQ. Одновременно с журналистскими материалами Идов пишет прозу на английском и русском. Его дебютный роман “Кофемолка” вышел в 2009 году и стал бестселлером. “Чёс” – сборник рассказов Идова разных лет и совсем новая, только что написанная повесть, которая и дала название книге. Герои Идова – русские и американцы, музыканты и проститутки, малайские предприниматели и мексиканские бандиты, почти никогда не сидят на месте. Они все время находятся в движении – то ли в поисках лучшей жизни, то ли в попытке убежать от себя, то ли потому, что просто не умеют иначе.

---

“Гритц” только что закончили саундчек и, кажется, не собирались покидать гримерку до самого концерта. Их было несметное множество, человек двенадцать. Как подобает любому уважающему себя рэп-коллективу, функции доброй половины его членов оставались загадкой. Парни могли быть охранниками, роуди, барыгами или духовой секцией. По помещению слонялись, раздвигая плечами клубы конопляного дыма, здоровенные негры в футболках размером с пододеяльник; худые не то реднеки, не то хипстеры в майках-алкоголичках, белея лезвиями ключиц, резались в юкер на клепаном торце ящика из-под микшерного пульта; две блондинки на стрипперских каблуках, одна в мини-юбке лилового винила и тесном топе с драконом, другая в джинсах, полумесяцем разорванных под левой ягодицей, и косухе, на спине которой переливался стразами фирменный череп “Гритц”, нервно о чем-то перешептывались в углу. Поодаль играл на укулеле карлик; Эдди решил считать его галлюцинацией.

Лидер всего этого шапито Эй-Кей (основательно прогуглив все связанное с группой, Эдди знал, что его настоящее имя Эдмунд Кочауски) в куртке Carhartt и грязно-желтых афрокосах развалился на протоптанном диване у дальней стены, раскинув ноги: одну на журнальный столик перед собой, на котором уже собралась внушительная для двух часов дня коллекция пустых бутылок из-под пива, другую – вдоль самого дивана, так что сесть с ним рядом было физически невозможно. Низ его лица под темными “авиаторами” покрывал, как лепнина балкон, бугристый орнамент оспяных шрамов.

– Иди с ним, что ли, поздоровайся, – Тони легонько пихнул Алана плечом. Весь “Гистерезис”, робея в унисон, жался к стене у входа, однако негласная иерархия поп-музыки требовала, чтобы на поклон к одному фронтмену вышел другой. Алан вздохнул и своей самой беззаботной походкой направился к дивану. Одна из блондинок, в косухе, проводила его взглядом.

– Приветик, – хрипло сказал Эй-Кей, не меняя позы и не снимая очков. – Пива?

– Нет, спасибо, – ответил Алан. – Я из “Гистерезиса”. Большой ваш фанат.

– Блядь, я не могу на это смотреть, – сказал Брет на ухо Эдди.

Несколько секунд Эй-Кей сидел без движения, что-то соображая. Наконец нужный нейрон добежал сквозь все расставленные метилкарбинолом и тетрагидроканнабинолом препоны до своей цели.

– А! – Лицо рэпера осталось непроницаемым, но тело слегка шевельнулось. – Так это вы ролик записали? Как там… “Приходите или оставайтесь в гетто?”

– Ага, – глядя в пол, произнес Алан. Ближайший негр в огромном ти-шоте медленно повернул голову в сторону диалога.

Молчание длилось дольше, чем хотелось бы. А затем Эй-Кей во весь голос расхохотался, правой ногой стуча по журнальному столику и правой ладонью шлепая по ноге. Во рту его сверкала скобка бриллиантов.

– Ну ладно, – выдавил он наконец сквозь смех и кашель. – Вы мне реально нравитесь. Вот честно. Тру. Но вот фанаты наши… – Эй-Кей сощурился и шумно втянул воздух сквозь оскаленные зубы, что означало сомнение. – Да не, шучу, они-то вас точно полюбят. Как братьев, йо.

Ровно через шесть часов после этого разговора и две минуты тридцать секунд после начала разогревающего сета, посреди второго припева Failed State, в Алана полетела первая за его концертную жизнь бутылка.

Снаряд был запущен наискосок с правого фланга и, таким образом, сначала попал в поле зрения Эдди. Это была бутылка из-под пива “Гус айленд”, не худшего, кстати, чикагского эля. Судя по провожающему ее вращение ирокезу брызг, метатель даже не допил пиво до конца: необходимость срочно нанести физический ущерб певцу оказалась сильнее жажды. Бутылка летела по довольно высокой дуге, что дало Алану время отшатнуться, и приземлилась перед большим барабаном, разметав по сцене пенную звезду. Алан не перестал играть, но замолчал и, с гремящей за плечами караоке-версией хита, стал вглядываться в зал.

Опасения, они же надежды, Эдди по поводу праздничного уик-энда не оправдались. Перед сценой вертелись в броуновском движении сотни стриженых голов, будто грузовик вывалил тонну дынь в горную реку. Хотя концерт шел с возрастным ограничением 21+, как минимум половина казались Эдди подростками. Подавляющее большинство имели тот особый вид, слегка затравленный и волчий одновременно, что сопровождает белую бедность. Едва ли кто-то из них возмутился роликом про гетто. Они просто терпеть не могли “Гистерезис”. Если точнее, плевали они на “Гистерезис” – они ненавидели мидл-класс, закодированный, как понимал теперь Эдди, в каждом аспекте группы: в подчеркнуто европейских, без единого септаккорда или блюзовой ноты, гармониях и бескровном бите, в облегающей черной рубашке Алана, в постных ухоженных лицах всей четверки, в латинском названии. Эдди почти уважал их за это.

Алан продолжал отчаянно всматриваться в толпу, ища непонятно что – то ли обидчика, то ли сочувствие. Взамен из темного бурления в самом центре зала вылетела вторая бутылка.

В этот раз он успел только прикрыть лицо локтем. Стекло гулко стукнуло в кость. Бутылка в целости отрикошетила на монитор, скатилась вниз по его закругленной передней панели и завертелась на полу, издевательски выбирая кандидата на поцелуй. Алан сделал несмелый шаг назад и споткнулся о шнур. Микрофон развернулся на стойке, будто оглядываясь в поисках певца, и выдал скрежещущую завязку. Она послужила сигналом – Брет и Эдди бросили играть; через пару тактов остановился и Тони. Повисшую тишину тут же атаковали сотни подростковых глоток, стиснутых единым триумфальным порывом.

– Пошли на хуй! – орал кто-то прямо в первом ряду. – “Гритц”! “Гритц”! “Гритц”!

Алан дикими глазами обвел товарищей. Принявшая удар левая рука безвольно висела, пальцы сжимались и разжимались.

– “Гритц”! “Гритц”! “Гритц”! – Клич подхватили сзади. Вскоре этот лающий слог со встроенным хай-хэтом “тц” сотрясал весь клуб, как самодостаточный танцевальный хит. Со своей точки Эдди явственно видел заводилу – тот стоял, а точнее прыгал, так близко к сцене, что попадал в направленный на Алана софит. Это был белобрысый, большеухий парень лет двадцати с невинным прыщавым лицом, искаженным в двойном экстазе победы и предвкушения. Алану он, кажется, был виден не хуже.

– “Гритц”! “Гритц”! “Гритц”! – Эдди встревоженно наблюдал, как Алан, попятившись было, возвращается к микрофонной стойке и берется за нее неушибленной рукой. Даже из-за клавишных было видно, как побелели его костяшки. Петь он не собирался.

– “Гритц”! “Гритц”! “Гритц”! – орал белобрысый. Его прыщи сияли в фиолетовом свете. Бицепс Алана дернулся под тесной рубашкой. Микрофонная стойка оторвалась от пола.

Из всех возможных способов отвлечь друга и предотвратить драку тот, что пришел в голову Эдди, являлся не самым очевидным, но придумывать другой времени не было. Одним движением вывернув до предела громкость, Эдди заиграл рифф, со вчерашнего вечера известный как “Мантра смирения”.

Алан благодарно взглянул на него и опустил стойку. По его лицу расползалась совершенно неуместная улыбка. Еще миг, и Эдди понял ее причину: рифф “Мантры” идеально ложился на скандирование “Гритц”.

Это же понял и Тони, тотчас начавший вторить толпе мерным боем в “бочку”, а за ним и Брет. Эдди, не переставая играть правой рукой, левой перевел сэмплер в режим записи. К сэмплеру шла линия от вокального микрофона – иногда, под настроение, Эдди вылавливал отдельные ноты Алана, закольцовывал их, размывал ревербом и ставил на низкой громкости как амбиентный фон. Еще три точных удара по кнопкам – и вопли “Гритц” полетели в зал.

Если бы Эдди мог позволить себе сейчас роскошь рефлексии, то он поразился бы, вероятно, наглости самой идеи: взять крик, требующий твоего ухода со сцены, и вернуть его кричащему в виде новой песни. Все равно что поймать на лету гранату и швырнуть обратно, успев перевязать подарочной ленточкой. Но на рефлексию времени не было. Рифф раскачивал клуб, Тони в позе распятого Спасителя лупил по крэшу и райду на каждой доле, Алан уже поднял к лицу “Телекастер” и вместо микрофона истошно орал: “Мантра смирения!” в гитарный пикап. Минуту-другую спустя Эдди понял, что “Гритц! Гритц! Гритц!” доносится только из сэмплера. Сквозь ретрококтейль из пота и выбитых потом слез он бросил беглый взгляд в зал. И увидел, как в пекле алых прожекторов корчится перед сценой, сожрав ползала, многоголовый спрут слэма.

Дети танцевали.

* * *

Пока “Гритц Карлтон” доигрывали свой полуторачасовой сет, в гримерке остались только две давешние блондинки непонятного предназначения. Одну, в топе с драконом, уже забалтывал Тони; его правая рука рисовала в воздухе какие-то небоскребы, в то время как левая поглаживала дракона от головы к хвосту. Алан восседал на диване в почти той же позе, что Эй-Кей до него, полностью расстегнув рубашку, чего раньше не делал никогда, и сосредоточенно смотрел в телефон. По центру впалой груди проложил русло ручеек пота. Рядом присела блондинка в косухе.