Ольга Шумяцкая - Эль скандаль при посторонних

• Название: Эль скандаль при посторонних
• Автор: Ольга Шумяцкая
• Издательство: АСТ, АСТ МОСКВА, Транзиткнига
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-034283-7

Мышка, Мурка и Мопси.

Три весьма современные молодые женщины, на наш отечественный лад разыгрывающие собственную комедию под названием «Секс в большом городе», а иногда — «Выживание в большом городе».

Одна, перестав быть примерной женой, читает лекции горстке восторженных пенсионеров...

Другая, в неуемном желании прославиться, во что бы то ни стало хочет пробиться на попсовый Олимп...

Третья... то, что делает третья, — неописуемо!..

Читайте. Смейтесь... над собой!

---

Мы с Муркой согласно закивали. Здоровье у Мышки действительно слабое. Или она так думает, что, в сущности, одно и то же. А в такой атмосфере не может жить даже лошадь Пржевальского.

— Почему лошадь Пржевальского? — спросила Мурка, когда я озвучила эту богатую мысль.

— Выносливая очень, — ответила я.

Мурка с Мышкой скорбно покачали головами. Ну, если лошадь.

Разговор наш, как вы понимаете, происходил после бурного примирения. Мышка рассказывала о своих злоключениях.

Расставшись со мной в метро на станции «Комсомольская» после того памятного возвращения из Питера, Мышка понуро поплелась на свой поезд. Она надеялась, что я окликну ее или подбегу сзади, хлопну по плечу и скажу что-нибудь вроде:

— Мышильда! Хватит дуться! Мирись-мирись-мирись и больше не дерись!

Тогда она скособочит трагическую мину и потребует от меня прекратить всяческие отношения с питерским художником и отказаться от портрета, который я и так не собиралась заказывать. И я на все соглашусь.

Но я ее не окликнула, и не подбежала сзади, и не хлопнула по плечу. Тогда она спряталась за мраморную колонну и стала подглядывать. Вдруг, думала Мышка, Мопси раскаивается в содеянном, сидит на скамеечке и не знает, как ей быть и как пойти на примирение. Но ни на какой скамеечке я не сидела и ни в чем не раскаивалась. Мышка углядела лишь край моего красного кожаного пальто, мелькнувший в закрывающихся дверях отъезжающего поезда. Она вошла в свой поезд, уселась в уголок и стала кручиниться. Поезд ехал и ехал, и Мышка тоже ехала, роняя свои мышиные слезки. В таком плачевном состоянии ее застала одна очень сердобольная женщина, которая ехала в том же вагоне. Женщина подошла к Мышке и предложила подлечить ее душевную травму, после чего спросила, верит ли Мышка в Бога.

— Ну-у... в общем-то... конечно... — промямлила Мышка, которая не планировала в тот момент вступать в богословские беседы. — Но это такой личный, можно сказать, интимный вопрос. Нельзя ли с ним повременить?

Но женщина временить не могла. Ей надо было выходить на следующей остановке, потому что там в подземном переходе один киоск проводил весеннюю распродажу пуховых беретов и она спешила обзавестись беретом перед началом летнего сезона.

— Верьте в Него, и Он поможет! — многозначительно сказала женщина, подняв кверху указательный палец и нацелив его на грязную лампу дневного света, фамильярно ей подмигнувшую.

Дав Мышке этот дельный совет, женщина сунула ей в руки две брошюры религиозного содержания и сказала «адью!». Одна брошюрка называлась «Они одумались», другая — «Новообращенные во Христе». Мышка полистала брошюры и поняла, что никак не может одуматься. Это совершенно ее расстроило, и она начала рыдать в голос, невзирая на присутствие посторонних граждан, один из которых протянул ей носовой платок и посоветовал пить валерьянку. Мышка платок взяла и, размазывая по щекам слезы и сопли, вывалилась из вагона и побрела домой. По дороге она три раза попала ногой в лужу, и ее замечательные новые башмаки, купленные на вьетнамском рынке специально для поездки в Питер, немедленно расползлись по швам и издали тяжелый безнадежный всхлип. Хлюпая картонной подметкой, Мышка ввалилась в квартиру.

— Джи! — простонала она и повалилась на бабушкин сундук.

Так коротко и емко — Джи — после поездки в Италию она называла Настоящего Джигита.

— Джи! — плачущим голосом позвала Мышь. Джигит не откликнулся. — Джи! Я теперь эта... ново... ново... — Мышка никак не могла выговорить обозначенное на обложке брошюрки слово, и это обстоятельство вызвало новый приступ отчаяния. Захлебываясь слезами, она трясла брошюркой. — Ново... ново... — бормотала Мышка. — Новопреставленная!

Джигит безмолвствовал.

Стащив с мокрых ног раскисшие башмаки, Мышка пошлепала в комнату. В комнате никого не было. В полной темноте, забыв о существовании выключателя и громко стеная, Мышка начала пробираться к кровати. Она выставила вперед руки, растопырила ноги и сделала шаг вперед. Что-то твердое и длинное лежало на полу посреди комнаты. Мышка споткнулась, испуганно вскрикнула и упала на колени.

— Вах! — сказало длинное и твердое.

Мышка бросилась включать свет.

Джигит лежал на полу в папахе, накрывшись Мышкиным ватным одеялом. Руки Джигита были вытянуты вдоль тела, ноги — вдоль рук. Тело помещалось ровно посередине полосатого коврика. Тут надо сказать, что этот коврик был единственным Мышкиным фамильным достоянием. Он ей достался от мамы, а маме — от бабушки, а бабушке — от прабабушки, которая купила его на воскресной ярмарке в деревне Карнаухово, но позиционировала как большую редкость и художественное произведение повышенной ценности. На коврике было пять полосок. Две — красненькие — по краям, две желтенькие — вслед за красненькими и одна — зелененькая, самая широкая, — в середине. А больше на коврике ничего не было. Поэтому до сих пор остается невыясненным вопрос, как прабабушке так долго удавалось водить всех за нос. Но Мышка, несмотря на невнятное и даже сомнительное происхождение, свой коврик все равно любила. Она ему прощала все, даже дыру в левом верхнем углу, даже лысину в центре пятой красной полоски. Свой коврик Мышка держала на стене над кроватью и никому не разрешала до него дотрагиваться. И вот — пожалуйста! Джигит лежал очень ровно, я бы даже сказала — скромно, в пределах зелененькой полоски, даже кончиком пальцев не задевая ни желтенькой, ни красненькой. И громко храпел. Это жуткое зрелище, представшее перед ее заплаканными глазами, Мышка расценила как оргию и надругательство над святынями.

— Джи! — в ужасе прошептала она.

Джигит открыл один заплывший глаз.

— Ммм... мммамммочка! — прошлепал он, с трудом разлепив губы, и икнул.

— Джи, ты пил! Водку! Один! — трагически и даже немного торжественно провозгласила Мышка.

— Нну, мммаммочка! — просипел Джигит, окончательно переходя на нижегородский прононс, что бывало с ним только в состоянии сильного подпития. — Я пппркрсссно ссбя чвсствю.

После чего попытался встать, зацепился ногой за дыру в верхнем правом углу, рухнул на пол, стукнулся головой о ножку кресла и разодрал коврик на две аккуратные треугольные половинки.

— Я кжжтсся ушбсся! — сказал Джигит и выполз вон.

Мышка кинулась на кухню. На кухне она заварила крепкого чая, бухнула туда три ложки сахара, выпила залпом и вытащила из укромного местечка школьную тетрадь в клеенчатом переплете. Именно тогда там и появилась запись: «Я его убью, убью, убью! Еще одна рюмка, и убью!» Так Мышка реагировала на циничную выходку Джигита. Спрятав тетрадку обратно в заветный ящичек, Мышка прошла в спальню и легла спать. Джигита сильно тошнило в туалете, но Мышка плотно притворила за собой дверь, чтобы максимально дистанцироваться от его всхлипов. Она закрыла глаза, но сон не шел. Вспоминалось былое. Мышка вспомнила все случаи, когда ей приходилось вытаскивать Джигита из безобразных запоев. Особенно ей запомнился последний раз, когда она нашла его в соседнем обувном магазине в коробке из-под финских сапог. Потом она припомнила, как он не дал ей получить высшее филологическое образование. Потом все неудачные любовные коллизии проковыляли перед ее мысленным взором унылой кособокой чередой в лице Северного Оленя, Чинзано и Чучелло. Потом она вспомнила, как обижала ее Мурка и что я ни разу не встала на ее защиту во время нашего злосчастного визита в Питер. На этом месте Мышка спрятала голову под подушку и замотала головой, дескать, нет-нет-нет! Даже не хочу об этом думать! Она почувствовала себя окончательно и бесповоротно покинутой.

Утром Мышь встала с твердым намерением кардинально изменить жизнь. Джигит очистил от своей персоны помещение, удалившись в неизвестном направлении и забыв очистить туалет от ночных излияний. Мышка вымыла туалет, выдраила ванну, вычистила плиту и соскребла недельный жир с тарелок и кастрюль. Затем она подсчитала наличный запас энапа и панангина и решила, что на первое время хватит. Затем она померяла себе давление и решила, что на первое время тоже хватит. Затем она полезла в тайник, сконструированный в маленьком углублении под ванной в том месте, где стекает вода. В тайнике хранились деньги, которые Мышке удалось утаить от Джигита. Мышка твердо помнила, что перед отъездом в Питер там было 224 рубля 58 копеек. На эти деньги она собиралась дать объявление в газету «Из рук в руки» о поиске работы. Да! Да! Наша забитая подруга сбросила моральные цепи, которые сковывали ее в течение без малого 20 лет, и начала процесс самоутверждения и самореализации. Она решила поступить на службу. Так в ее дневнике появилась прекрасная, литературно составленная запись: «Оч. хор. спец. с неполн. высш. ищ. раб. по спец.». Правда, Мышка слабо себе представляла, какую такую раб. и по какой такой спец. ищет этот оч. хор. спец., но ведь главное бодро начать, правда?