Марина Струк - Мой ангел злой, моя любовь…

• Название: Мой ангел злой, моя любовь…
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

Позвольте пригласить вас ступить вместе со мной смело в эпоху Александра I, когда уже отгремели прусские сражения, что принесли славу героев русским офицерам и солдатам, и когда уже заключен Тильзитский мир, что оставил в душах тех же самых офицеров легкий налет разочарования.

В воздухе Российской империи уже можно без особых усилий уловить напряжение перед неминуемой войной с Францией, правитель которой уже планирует выдвигать следующей весной войска к Данцигу.

Нет, мы пойдем с вами не в столицу, где тоскует по так рано и так трагически ушедшему возлюбленному императрица, и не в Москву, которой только предстоит обратиться в пепел и руины. Мы с вами ступим в провинцию, где еще в силе правила жизни, присущие екатерининской эпохе, а проявление чувств и эмоций не подвергается острой критике светских матрон с лорнетами в руках, обтянутых митенками…

---

И о том, что он не выделяет никого из привезенных в Москву девиц, желала знать, опасаясь прочитать обратное. Она знала, что Андрей редко бывает в Собрании и на частных балах и никогда не принимает участия в танцах по причине увечья. Но уже успел получить славу одного из желанных холостяков Москвы («что немудрено на фоне отсутствия в России многих офицеров армии», как подмечала Анна, отчего-то злясь, читая эти строки). Прочитала Анна, что очень часто вокруг него собирается небольшой кружок из мамаш и их девиц, которых те пытаются хоть как показать лицом, раз не могут продемонстрировать это на паркете бальной залы. Удивительно, но желая похвастать тем фактом, что по старому знакомству Катиш всегда подле Оленина в этом круге, Вера Александровна, как казалось Анне, совсем забылась, кому она пишет эти строки.

— Мы часто бываем с визитом у Олениных и порой делим с ними ложу в театре. Madam Olenina благоволит к Катиш по-прежнему, несмотря на явную неприязнь, которую питает к нашей фамилии с того самого случая. Когда она забывает о том, становится вполне любезной и приятной особой, — читала тогда Анна, и мадам Элиза морщилась недовольно. Какая бестактность писать об этом Анне! Словно не помнит о том, как были связаны когда-то семейства Шепелевых и Олениных!

Мадам Элиза только раз озвучила свои мысли Анне, но та только головой покачала в ответ. Пусть вспоминать об Андрее и прошлом было очень больно, но и не знать она не желала. А Анне было очень важно знать, что он в здравии… и что по-прежнему никого не выделяет из сонма юных прелестниц, свезенных в Москву на сезон.

— Видите, мадам, — пыталась пошутить Анна. — Что Господь не делает, все к лучшему. Не останься я в деревне, эта мадам Оленина изрядно заледенила бы меня своей неприязнью. И упаси Боже, такую в belle-mère [562] заполучить, верно?

— Аннет! — поднимала недовольно брови мадам Элиза, показывая тем самым, что Анна ведет себя неподобающе, что переходит границы в своем злословии. А сама едва сдерживалась, чтобы не притянуть к себе ее и не поцеловать в веки, стирая из глаз ту боль, которую та так и не сумела скрыть при реплике. Бедная ее девочка! Она всю ночь тогда проплакала после отъезда Оленина в Москву, уверяя толи мадам Элизу, вытирающую ее слезы, толи саму себя, что так и должно, что ей совсем не больно уже.

— Зачем ты отвергла его? — спросила в ту ночь Анну мадам Элиза. — Ведь так желала услышать то, что он сказал. Что любил тебя, ma petite, любит ныне!

— Чтобы не возненавидеть его после. Я не хочу… я бы не снесла, чтобы моя любовь к нему умерла… чтобы переродилась в ненависть при виде его неприятия Сашеньки и при осознании того, что истинно моего ребенка он бы отверг tout net. Я бы постоянно думала, что не столь крепка его любовь ко мне, раз он может отвергнуть частицу меня. Если позволяет моей кровиночке быть в отдалении от меня, в разлуке со мной… Любовь ли это тогда? И я не хочу ненавидеть его, мадам… не могу… Кого угодно, но только не его! Быть может, я выйду замуж все же. Не отрицаю, что это возможно, учитывая наше нынешнее положение. И верно, вы правы, супруг непременно отошлет прочь Сашеньку. И я буду ненавидеть и проклинать его за то… но Андрей… я не могу… я просто не смогу! Только не кго! Уж лучше любить его вот так, издали и молча, чем ненавидеть и проклинать…лучше так…

Они после никогда не говорили об Оленине, словно и не было такого человека в жизни Анны, того эпизода, который переменил бы ее жизнь. Тот визит, на который мадам Элиза возлагала такие надежды, вдруг стал для них последним, некой точкой, которую оба поставили в тот день.

Потому и волновалась мадам не так, как обычно, когда вдруг через пару седмиц после Рождества во флигель прибыл очередной нежданный гость, скинувший шубу на руки Ивана Фомича и скептически оглядевший скромную гостиную. Ведь тут же в голове возник разговор месячной давности о возможном браке Анны, как о единственной возможности уладить столь сильно пошатнувшиеся дела.

— Mademoiselle Annette, madam, — прикоснулся холодными губами к их ладоням князь, справившийся уже с удивлением, которое охватило его, когда развернули его возок от парадного подъезда Милорадово к этому скромному флигелю. Разумеется, до него доходили некие слухи о бедственном положении Шепелевой, но подобного он не ожидал. Читая письма Веры Александровны, что Анна предпочла остаться в деревне за воспитанием племянника, он думал, что она в Милорадово, в самой усадьбе. Но не так, как ныне — в скромном флигеле, на положении приживалки и кого?! Подумать только!

Гостю предложили чай, тот согласился, и мадам с легкой тревогой наблюдала, с каким странным оживлением и блеском в глазах Анна вдруг стала вести беседу с Чаговским-Вольным за столом. Как улыбалась слегка, чуть показывая зубы, игриво склоняя голову. С удивлением распознала знакомые прежде нотки кокетства в голосе своей воспитанницы. Та даже приняла «скромные дары Европы», как князь выразился, когда Иван Фомич внес в гостиную большую коробку, перевязанную бечевкой.

— Французские романы. Те, которых не сыскать на Кузнецком мосту даже с огнем! И новинку среди сладостей, какой не делают и во Франции покамест! Это из местности, близ империи Наполеона, откуда родом воспитатель нашего государя [563]. Твердый шоколад. Чуть горьковат на вкус, как и напиток известный, но весьма недурственен. Et, bien sûr — praline! [564]- проговорил князь, довольный, что Анна благосклонно отнеслась к его визиту и подаркам, что приняла те, по негласным правилам давая ему знак, что его присутствие под этой крышей приятно хозяевам.

Он смотрел на нее, не в силах оторвать взгляда от ее фигурки в траурном платье. Адам Романович чувствовал себя каким-то иным сейчас, подле нее, и это удивляло. Анна была схожа с подснежником, который цвел среди холода снегов на проталине. И она по-прежнему привлекала его. Особенно ныне, когда была так слаба. И в то же время столь сильна перед всем светом и всем миром. И пусть Анна не принесет ему ничего в приданом, пусть за ее плечами лишь нужда да еще непонятного рода толки. Но почему-то ему хотелось, чтобы окружающие смотрели на Анну и знали, что она носит его имя. Странное желание собственника, вспыхнувшее когда-то и не погасшее за минувшие годы.

— Ужасно, как люди могут быть жестоки, — говорил князь позднее, когда они стояли у окна гостиной в обманчивом уединении на глазах у мадам. — Раня не только на поле боя, а нанося боль иным оружием. Отчего ваша тетушка оставила вас здесь? Одну перед всеми…

— Я прошу вас, — Анна сделала предостерегающий жест, но он не дал ей договорить — поймал ее руку и легонько пожал ее, заставляя ее смутиться интимности этого жеста.

— Если бы вы предоставили мне такую возможность, то я бы защитил вас от всех языков, от всего, — произнес князь, и Анна не могла не отвести взгляда от его пугающего пристального взора.

Он был охотником, а она загнанной ланью, она знала это. А также ныне ясно видела, что тропа, по которой она бежит ланью, ведет к обрыву. И тогда будет только два пути — либо в обрыв, либо на милость охотника. На его триумф, который так плохо был скрыт ныне под веками, опустившимися чуть медленнее на миг, когда Анна приняла романы, поддаваясь мимолетной прихоти. Но князь мог понадобиться ей в будущем. Тетушка совершенно права, написав в письме под Рождество, что ей стоит удержать интерес князя к своей персоне за неимением иных кандидатов на руку. «Тебе надобно думать о грядущем дне, а не только о текущем времени», уверяла она племянницу в том письме. «Не желаешь быть благосклонной к его сиятельству, будь с тем в рамках политеса по крайности. Кто ведает, как еще повернется Проведение!»

И Анна была с князем вежливой и любезной в тот визит, стараясь держать в памяти только ларец с ассигнациями и колонки цифр, которые ясно говорили, как дорого нынче жить. И возможное будущее Сашеньки — одной ей ни в жизнь не пристроить того в поре, а Вера Александровна и кузины едва ли помощницами станут в том. Оттого ей был нужен супруг. С именем, со связями, с состоянием. Уж коли продаваться, то отчего бы не подороже? И сама ужаснулась этой мысли, обжегшей тогда горячее пламени. Князь что-то говорил ей, а Анна не слышала его. Только смотрела на морозные узоры на стекле, поражаясь собственным мыслям.

— Вы позволите мне напомнить вам то, о чем мы говорили, когда я уезжал из Милорадово в те дни? — тихо произнес Чаговский-Вольный, и Анна напряглась невольно, едва удерживая себя на месте подле него. Взглянула на него, но не смогла даже кивнуть, как ни призывал ее к этому разум. Больше не будет шепотков за спиной, уверял ее внутренний голос. Больше не будет тревожных мыслей о том, что отдать в заклад из ларца, уже заранее зная, что выкупить эту вещь никогда не удастся. Или о том, сколько осталось в кладовой сахара, муки, круп или не размякнет ли до лета нехитрый урожай в холщевых мешках в погребе. Больше не надо будет чинить перчатки и пытаться так сложить в троеперстие пальцы на службах, чтобы не было видно следов этой починки.