Марина Струк - Мой ангел злой, моя любовь…

• Название: Мой ангел злой, моя любовь…
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

Позвольте пригласить вас ступить вместе со мной смело в эпоху Александра I, когда уже отгремели прусские сражения, что принесли славу героев русским офицерам и солдатам, и когда уже заключен Тильзитский мир, что оставил в душах тех же самых офицеров легкий налет разочарования.

В воздухе Российской империи уже можно без особых усилий уловить напряжение перед неминуемой войной с Францией, правитель которой уже планирует выдвигать следующей весной войска к Данцигу.

Нет, мы пойдем с вами не в столицу, где тоскует по так рано и так трагически ушедшему возлюбленному императрица, и не в Москву, которой только предстоит обратиться в пепел и руины. Мы с вами ступим в провинцию, где еще в силе правила жизни, присущие екатерининской эпохе, а проявление чувств и эмоций не подвергается острой критике светских матрон с лорнетами в руках, обтянутых митенками…

---

— Не могла бы я…? — Софи любила домашние хлопоты, которые предоставила ей вести мать в Агапилово и в московском доме, потому и осмелилась предложить свою помощь. Но была тут же прервана недовольной репликой матери:

— Не могла бы! Андрей Павлович должен о том просить буфетчика своего, коли нет той, кто занялась бы тем по праву. Коли супруги нет! Пора бы уж подумать о том вашему брату. Не юнец давно, — а потом вздохнула деланно тягостно, показывая свое недовольство. — Но нет! Вашему брату надо было ехать на сев через бездорожье весеннее вон из Москвы. Там ему было не по нутру, вестимо, раз выехал, когда все благоразумные люди по домам сидят.

Алевтина Афанасьевна до сих пор не могла забыть, как едва приступ сердечной у нее не случился, когда за похожим на этот завтраком в московском доме Андрей сообщил, что намерен ехать на Пасху в гжатские земли. И она ясно понимала, что тянет его туда, и это вовсе не забота о посевных работах.

Сперва хотела разыграть болезнь, чтобы удержать сына от этого шага. Было время — несколько лет назад, эта уловка так помогла ей, когда нашла в Агапилово письмо от этой кокетки Надин. Когда узнала, что та может оставить одного брата ради другого, как сделала это некогда. Ну, уж нет, вспылила тогда Алевтина Афанасьевна. Что бы ее Бориса да с носом оставили! И кто — собственный брат! Quelle scandale!

И она тогда писала в Петербург, куда уехали за покупками к свадьбе Надин с родителями и Борис: «Mon cher fils, mon couer [576], вы должны немедля повести под венец свою нареченную, покамест не потеряли то, что считаете своим. Доверьтесь maman, венчайтесь тотчас, как получите от меня иную записку с вестью о моей хвори, ссылайтесь на то, что я на одре заклинаю тому свершиться…». Ее Боренька так сильно желал эту темноволосую вертихвостку. Разве она могла поступить иначе? Потому и легла в постель в тот же вечер, разыгрывая приступы боли, призывая к себе местного иерея для «последней исповеди». Андрей не оставил ее тогда — смиренно сидел у постели, как она просила, являлся по первому зову в спальню. Она удерживала его при себе ровно до того момента, как получила вести, что дело свершилось, а Борис венчался с Надин в одной из церквей столицы. Когда Андрей не успел бы помешать тому, что должно было случиться.

Нельзя сказать, что Алевтина Афанасьевна не жалела обманутого в своих ожиданиях младшего сына. Конечно же, ей было больно, как и ему, когда он прочитал письмо Бориса. И его глаза… При его взгляде даже сердце сжалось на миг. Но выбор между Боренькой и Андреем был сделан. И, наверное, сделан еще тогда, когда ей показывали младенчиков при рождении — Андрей и Софья были вылитые отец на лицо, а вот Боренька был ее породы. Боренька был ее мальчиком. Всегда.

Боренька… Борис ни за что ни поступал бы нынче, как Андрей. Он не позволил бы себе не замечать реплик матери, как делает это младший сын с тех самых пор, как она встретила его по возвращении из Европы. И уж определенно не прислал бы в ответ на сообщение о болезни матери слова, что до Милорадово около двух дней пути, и он успеет прибыть в Москву по первому ее зову. Quelle impertinence![577] Нет, Алевтина Афанасьевна тогда твердо решила, что не позволит Андрею осуществить задуманное, а уж она-то видела, куда дует ныне ветер. Эта наглая девчонка, позволившая себе так унизить фамилию Олениных! Хорошо еще, что не все знакомцы были осведомлены об обручении — война помешала тому. Покарана она по заслугам, за заносчивость свою, за то, что позволила себе подобную выходку. Ах, отчего только та по-прежнему в девицах?! И отчего Андрей не забыл о том, сколько неприятностей ему доставила эта Шепелева, а все печется и печется о ее благополучии? И вот этот отъезд в преддверии Пасхи в гжатские земли…

Алевтина Афанасьевна не была бы самой собой, коли б не приметила, как менялось лицо сына в присутствии этой девицы — как удивительно оно смягчалось, будто с него какая маска падала вмиг. И как он смотрел на ту на службе пасхальной поверх огоньков свечей, видела. Нет, не бывать Шепелевой подле ее семьи никогда! Никогда! Надобно бы убирать ее из имения да чем скорее, тем лучше!

— Je suis curieux de savoir… [578], - начала Алевтина Афанасьевна по-французски, но передумала, решила продолжить так, чтобы и слуги слышали каждое слово из сказанного. Как делала это ранее, больно коля словами, хлеща обвинениями. Знала, что гораздо неприятнее, когда о твоем промахе тебе замечают при слугах.

А еще надеясь, что по старой памяти кто-то донесет до ушей Шепелевой разговор за столом. Уж она бы не преминула выведать о том, что говорят в семье Олениных, будь на месте Анны!

— Хотела бы я знать, сколь долго угодно вашему брату, моя дорогая, быть благодетелем? И для чего? Чтобы в очередной раз стать предметом насмешек всего уезда, когда mademoiselle станет madam princesse? Или madam Polonaise? [579] Она в который раз попользует вашего брата, помяните мое слово, так и будет! Как это мило со стороны вашего брата предоставить ей кров и прочие блага! O, c’est une bonne farce! [580] Пойти в церковь под венец из-под крова прежнего жениха! Какова! А быть может, он втайне все еще питает надежду на переменчивость mademoiselle Шепелевой в выборе, на то, чтобы ее благосклонность снова обратилась на его персону?

— Вы сегодня удивительно красноречивы, мадам, — заметил Андрей будто бы безразлично, но по его голосу Алевтина Афанасьевна поняла, что попала в цель — задела его за живое. С трудом удержалась, чтобы не улыбнуться торжествующе. Злость и ревность способны многое разрушить, она знала, как никто иной, насколько острое это оружие.

— Смею ли я надеяться, что ваше здравие идет на лад? — казалось бы, невинный вопрос сына к матери, но даже лакеи отчего-то резко выпрямили спины, старались стать невидимыми в этот момент, когда несмотря на солнечные лучи, согревающие комнаты, воздух заледенел. — Раз вы столь многословны ныне.

— Это неслыханно! Это переходит все мыслимые границы, разве можно не понимать того? Что за бесстыдство? — Алевтина Афанасьевна не желала уступать, убежденная в своей правоте, будто не слышала его. — Мадам Крапицкой следовало бы последить за своей nièce [581]. Мало того, что живет девицей в одном доме с дитем, прижитым невесть кем…

— C’est neveu [582], смею вам напомнить, — сухо заметил Андрей, и Алевтина Афанасьевна с готовностью кивнула, по-прежнему не глядя на сына, словно разговаривала сама с собой.

— Neveu… знаем мы таких сродственников! Уж кому ли знать, как не нашей семье, о тех!

— Madam! — в этот раз Андрей резко поднялся из-за стола, перепугав резкостью своего движения лакея, прибирающего его посуду на поднос. — Sois poli si vous n'es pas joli! [583]

Но Алевтину Афанасьевну разве можно было напугать холодным и сухим тоном? Она уже привыкла слышать точно такой же за долгие годы своего брака, встречать такой же предостерегающий взгляд, когда она пыталась изо всех сил хотя бы в разговорах принизить ту, о которой даже думать без гнева и ревности не могла. И как же Алевтина Афанасьевна ненавидела этот голос и эти глаза Павла, так и буравившие ее!

— Ma chere fille, будь добра, передай своему любезному брату, что мужчинам неведомо, как быстро попадается зверь в силок, коли тот расставлен с умом. А ныне у девицы Шепелевой не то положение, чтобы их не ставить! Оглянуться не успеет, как уж сызнова попадет под очарование этой Венеры provincial, положит свое имя к ее ногам на растоптание. Она улыбнется, взмахнет ресницами, прелестью поманит, и твой брат тут же позабудет обо всем. Ей ведь нынче даже проще — он и под боком, и состоятелен, и без раздумий особых отдастся в ее руки. А ей того и надо, по нынешнему-то положению …, — и не договорила, вдруг испуганно замерла, когда Андрей резко прошагал к ней, склонился к самому уху, скрытому тонким полотном чепца.

— J'en ai assez! — медленно выговаривая каждое слово, произнес он, давя с силой на спинку стула матери. — Assez! [584] Вы можете говорить, что угодно о моей персоне, мадам, но более, прошу вас, ни слова под этой крышей об Анне Михайловне. Под крышей моего дома, мадам. Assez! Ни слова более против Таты также. И еще — коли желаете что-то сказать мне, то обращайтесь ко мне. Иначе, мадам, я не слышу отныне ни единого слова. Вы слышите? Ни единого! Avec votre permission! [585]

Алевтина Афанасьевна опомнилась, только когда сын вышел вон, и за ним закрыли двери лакеи, делая вид, что не слышали ни единого слова из этой беседы, не видели ни единого жеста.

— Ah, je me sens mal! [586] Votre frère, Софи, убивает меня! Истинно так! — Алевтина Афанасьевна разрыдалась, прикладывая руку ко рту, словно пытаясь спрятать плач за ней. — Как же он, ваш брат, Софи! Как он мог…! Ах, как он мог! Он стал совсем иным! Он не жалеет меня!

По знаку к мадам Олениной шагнула личная горничная, стоявшая тут же в уголке комнаты в ожидании приказаний барыни. Алевтина Афанасьевна оперлась на подставленный локоть девушки и удалилась к себе, не завершив завтрака. Но уже не стонала в платок тихонько, демонстрируя, как болит ее сердце и душа. На сына, к ее удивлению, это более не действовало. И это не могло не злить ее еще больше.