Марина Струк - Мой ангел злой, моя любовь…

• Название: Мой ангел злой, моя любовь…
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

Позвольте пригласить вас ступить вместе со мной смело в эпоху Александра I, когда уже отгремели прусские сражения, что принесли славу героев русским офицерам и солдатам, и когда уже заключен Тильзитский мир, что оставил в душах тех же самых офицеров легкий налет разочарования.

В воздухе Российской империи уже можно без особых усилий уловить напряжение перед неминуемой войной с Францией, правитель которой уже планирует выдвигать следующей весной войска к Данцигу.

Нет, мы пойдем с вами не в столицу, где тоскует по так рано и так трагически ушедшему возлюбленному императрица, и не в Москву, которой только предстоит обратиться в пепел и руины. Мы с вами ступим в провинцию, где еще в силе правила жизни, присущие екатерининской эпохе, а проявление чувств и эмоций не подвергается острой критике светских матрон с лорнетами в руках, обтянутых митенками…

---

Степень ее родства мальчику. То, о чем она отчего-то не желала заводить разговор до того момента, когда станет венчанной женой. Анна боялась после всего, что ей довелось узнать о прошлом Андрея, что тот несколько разочаруется в ней, когда узнает об этой лжи. Или Анна сама несколько разочаруется в нем, если он не сможет скрыть своего облегчения при этой вести, что Сашенька не ее сын.

Оттого и оттягивала момент этого разговора, как могла, на неудовольствие мадам Элизы. Ах, будь ее воля, она бы вообще молчала и далее о том! Но только после ухода Веры Александровны, когда даже новый французский роман не мог отвлечь ее, Анна вдруг поняла, что не должно более потакать своим страхам. А еще не должно потакать своей гордыне, которая заставляла ее, пусть не прямо, но давать пищу толкам, ходившим по округе, вредя тем самым скорее себе, чем кому-либо иному.

Был ли это Лозинский там, у ограды городского дома тетушки на Поварской? Или глаза обманули ее? О, если бы это было так! Отчего-то ее даже дрожь пробрала при мысли о поляке, несмотря на духоту летней ночи. Для нее Лозинский вдруг стал неким символом краха или предвестником беды, которая обманчиво кажется не стоящей тревог. Как тогда, тем летом, когда все казалось совсем иным…

Анна отбросила книгу в сторону и прошла до платья, которое ожидало своего часа, белея светлым силуэтом в неровном свете единственной свечи. Коснулась пальчиками прохладного шелка роз на левой стороне корсажа, представляя, каким светом вспыхнут глаза Андрея, когда она ступит на ступени церкви в этом наряде. Даже удивилась мелькнувшей в голове мысли о желании быть всегда красивой. Не так, как прежде, не для всех. Хотя нет, для остальных тоже хотелось… Но только для него хотелось больше. Ей так хотелось быть всегда самой красивой для него!

А потом подошла к столику с зеркалом, коснулась упругих лепестков нежных светло-розовых роз, которые Анне поставили в вазах не только в будуаре, но и в спальне огромными букетами, наполняя комнаты дивным ароматом, от которого кругом шла голова.

«Тебе, mon ange», гласила записка, которую украдкой сунула Анне в руку Глаша, «чтобы ты наслаждалась их прелестью и ароматом этой ночью и думала обо мне и завтрашнем дне. Как я буду думать о тебе каждую минуту, что останется до полудня…».

От резкого стука в дверь будуара Анна едва не подпрыгнула на месте, столь неожиданно тот прозвучал в ночной тишине. В будуаре проснулась Глаша, по былой привычке занявшая место на диванчике в той комнате, чтобы быть поближе к барышне. Анна услышала, как открылась и закрылась дверь в покои, а после и тихий шепот. Она не могла не поддаться любопытству и приблизилась к полуоткрытой двери в будуар, чтобы подсмотреть, кто мог побеспокоить ее в этот поздний час.

Это была Софи. Она сразу узнала сестру Андрея даже в этом смешном чепце с широкой полосой оборки, потому распахнула дверь шире, показывая, что еще не спит, что рада будет поговорить с Софи, чтобы позабыть о тревогах, что что-то пойдет не так завтрашним днем.

Она думала, что они будут говорить о чем-то незначительном, и так было сперва, когда Софи с восторгом оглядела платье, коснулась верхнего кружева на тонком газовом чехле и прелестных роз.

— Это кружево из Парижа, с одной из лавки, — сказала Софи, проводя пальчиком вдоль цветочного узора длинной фаты, что завтра украсит голову Анны, согласно традиции. — Андрей купил его, а наши мастерицы раскроили фату… отчего-то самое лучшее кружево только из-за границы, почему так? Ах, вы будете дивной невестой следующего дня. Мне ранее не приходилось видеть подобного платья…

— Платье и верно прекрасное, — ответила на это Анна, отходя к распахнутому в ночной парк окну, чтобы вдохнуть полного ароматом цветов и свежести зелени воздуха. — Я всегда мечтала в малолетстве о таком платье и таком изумительной красоты кружеве фаты. И что самое удивительное — представляла подле себя под венцами именно офицера. Должно быть, от того, что брат уже был в армии тогда и приезжал в мундире в редкий отпуск.

Жаль, что Андрей будет во фраке, снова подумала Анна с легким сожалением, что ее давняя мечта девичества не станет явью в полной мере. Ему было позволено носить мундир, она точно знала это, разведав через Глашу, а та через своего ухажера из дворни. Но она достоверно знала, что Андрей отчего-то не надевал виц-мундир ни на балы в Москве, ни на местные вечера. И даже на венчание, на огорчение Анны, как она была наслышана, будет во фраке. И словно прочитав ее мысли, Софи вдруг произнесла задумчиво:

— Андрей не носит мундира. Я думаю, что ему до сих пор непривычно быть не на службе гвардейской, а в отставке. Мне нравилось видеть его офицером… жаль, что все так сложилось, там, в Париже, — она сделала паузу, словно приглашая Анну задать вопрос о том, что случилось тогда, но сама же и заговорила прежде, чем та решилась на это. Только уже не о дуэли, приведшей к таким последствиям в жизни Андрея, а о том, что снедало ее саму на протяжении уже пары месяцев последних. Софи решилась на откровение о том, что так тщательно скрывала от всех, особенно от Андрея и от нее, той, которой предстояло стать ее сестрой. Или вовсе наоборот, коли та вдруг решит отменить свадьбу в последний момент.

Софи еще раз взглянула на то, что принесла с собой в комнаты Анны и аккуратной стопкой положила на край столика с зеркалом. И снова засомневалась в правильности своего решения, которое привело ее сейчас сюда. Что, если открывая правду, она разрушит будущее счастье брата? О, видит Бог, это было самое сложное решение в ее жизни! Но иначе она ровным счетом не могла поступить. Уж слишком тяжелы были угрызения совести.

— Я должна вам признаться, Анна, — проговорила Софи сперва нерешительно и тихо, а после, когда голос немного окреп, когда ушла сиплость волнения перед неизбежным, повторила. — Я должна вам во всем признаться. Быть может, вы возненавидите меня после моего откровения. Быть может, я стану причиной крушения всех надежд брата. Но молчать… я не могу долее хранить то, что и так уж чересчур долго скрывала от всех.

Она взяла со столика письма, прежде незамеченные Анной, в несколько решительных шагов пересекла разделявшее их расстояние и протянула стопку, которая до сих пор обжигала ее пальцы бесчестностью поступка, удивленной Анне.

— Возьмите. Первые из них пролежали в Гжатске с самой зимы. Никто не ездил за почтой из дворовых, пользуясь тем, что ни барина, ни управителя нет в имении, посему их скопилось немало. А ко мне они по ошибке попали. Человеку сказали — барышне в Милорадово отдать, он и передал в основной дом. А я… я успела увидеть прежде, чем в руки Андрея попались…

Анна помнила об этой задержке превосходно, потому сразу поняла, о чем говорит ей Софи. Только решила, что тогда, после Пасхи, ей не все письма от тетушки передали, и только взяв в руки стопку, на ее удивление, из десятка писем, если не более, поняла, что ошиблась.

— Я… я поняла, от кого они по имени на титуле письма, — оправдывалась Софи, отведя взгляд от лица Анны куда-то в темноту летней ночи за распахнутым окном. — Поняла, что от него. И тогда по какому-то странному наитию решилась придержать, не дать им достигнуть адресата, то бишь вас… Чтобы у Андрея появилась возможность снова завоевать вас. Потому что я видела, что для него ровным счетом ничего не изменилось с того самого дня, когда он, будучи в отпуске по ранению после сражения у Бородино, так рвался в эти земли. И после… когда он рассказал мне, что желает делать вам предложение… Я видела, что единственное, что может остановить его тогда, только свидетельство того, что ваше сердце отдано другому. Но и тогда я промолчала, не открылась ему, что еще не все кончено, что… та особа пишет к вам. А письма ведь все шли и шли. Только пару седмиц назад прекратили приходить.

Софи тогда с огромным облегчением осознала, что для нее все закончилось. Не надо было первой просматривать привезенную почту, не надо было украдкой вытаскивать из стопки писем одно, чтобы спрятать его от чужих глаз, а затем поместить к собратьям под перину в собственной спальне. Не надо было молчать более о том, что так тяготило душу. Оставалось только дождаться дня венчания, когда ничто не смогло помешать ее брату получить в жену ту, желаннее которой не было для него.

— Это письма того поляка, — сказала Софи, вглядываясь в лицо Анны при неровном свете свечи в попытке разгадать, что за мысли ходят сейчас в голове той. Когда она держит в руках письма того, ради кого Анна когда-то оставила жениха. И от этой мысли Софи вдруг похолодела, понимая, что в этот раз боль Андрея будет совсем другой, если Анна поступит так же, как тогда. С трудом подавила в себе желание вырвать эти письма из рук своей собеседницы, жалея о своем порыве поддаться зову совести, который привел ее сюда.

— Я только об одном прошу вас, — прошептала Софи тогда, надеясь хоть как-то повлиять на решение Анны в эту минуту. — Если есть надежда, что мой брат составит хотя бы толику вашего счастья, то, быть может, не стоит… Вы ведь ведаете, он для вас все сделает. Все для вашего счастия… Стоит ли ради неизвестности… стоит ли ныне…