Шарль Бодлер - Цветы зла

• Название: Цветы зла
• Автор: Шарль Бодлер
• Жанр: Поэзия
• Год: 2012
• ISBN: 978–5–91763–010–6

Стихотворения из «Цветов зла» — великой книги великого французского поэта Шарля Бодлера (1821–1867) — переводили многие, но немногим удалось перевести ее полностью.

В 1929 г. в Париже был издан перевод, выполненный выходцем из Швейцарии Адрианом Ламбле. Книга «сделана очень тщательно и, видимо, с большой любовью. <…> Перелистывать и читать ее приятно. На ней лежит отпечаток общей культурности. Есть в ней слабый, но все-таки еще не окончательно исчезнувший отблеск одного из самых глубоких дарований, которые когда-либо были на земле», — писал о ней Г. Адамович. Более 80 лет работа Ламбле оставалась неизвестной российскому читателю, да и о самом переводчике знали лишь специалисты. Теперь этот полный перевод «Цветов зла» возвращается на вторую родину Адриана Ламбле — в Россию.

Электронное издание, дополненное.

---

«Одежды светлые ее текут волной…»

Одежды светлые ее текут волной,
И шаг размеренный похож на танец сонный,
Как пляска длинных змей, которых пред толпой
Факиры на жезлах качают монотонно.

Как грустные пески и даль степей нагих,
Людскому чуждые страданию и стону,
Как сеть широкая безбрежных волн морских,
Она живет без грез душой непробужденной.

Шлифованной рудой блестит прелестный глаз,
И в этом существе таинственно-ленивом,
Где ангел девственный слит с сфинксом молчаливым,

Где всё лишь золото, блеск стали и алмаз,
Сияет навсегда, как звездный свет холодный,
Ненужною красой лик женщины бесплодной.

ПЛЯШУЩАЯ ЗМЕЯ

Как я люблю, о друг мой томный,
Наблюдать, когда
Упругий стан твой кожей темной
Блещет, как звезда.

По волосам твоим смолистым,
Черным и густым,
По знойным их морям душистым,
По волнам живым,

Как ветром утра пробужденный
Призрак корабля,
Я ухожу душою сонной
В дальние края.

Твои глаза, где мысли скрытой
Не дано гореть,
Два зеркала, в которых слиты
Золото и медь.

Когда мелькаешь обнаженной
Мерною ступней,
Ты кажешься мне прирученной
Пляшущей змеей.

И голова младая, ленью
Отягощена,
Напоминает мне движенья
Юного слона.

А тело плавно подражает
Качке кораблей,
Когда они в волнах ныряют
Краем тонких рей.

Когда ты влагой уст влюбленных
Смочишь край зубов,
Как водами рек, напоенных
Снегом ледников,

Тогда душа моя вкушает
Терпкое вино,
И небо звездное стекает
К сердцу мне на дно.

ПАДАЛЬ

Ты помнишь ли, мой друг, что видел я с тобою
В один из теплых летних дней:
Ту падаль гнусную, у горки под сосною
Лежавшую, среди камней?

Задравши ноги вверх блудницею позорной,
Ядами жгучими полна,
Валялась без стыда она, дыша тлетворно,
И будто ласкам отдана.

И солнца луч сиял над падалью гниющей,
Чтоб, растопясь, она могла
Вернуть сторицею Природе всемогущей
Всё, что в одно она слила.

Глядели небеса на труп, их сердцу милый,
Цветком готовый расцвести.
Зловонием таким несло, что поспешила
Ты, вся бледнея, отойти.

Над вздутым животом летали мухи тучей,
И выходили чередой
Полки червей, слюной стекающих тягучей
По этой ветоши живой.

То восходило всё, то падало, как волны,
И труп сухим огнем трещал.
Казалось нам, что он, дыханьем слабым полный,
Всё разрастался и вспухал.

И мир тот издавал невнятный шум упорный,
Как дождь и ветер средь ветвей
Иль рожь сыпучая, когда крестьянин зерна
Бросает веялкой своей.

Всё становилось сном, стирались очертанья,
Как будто образы картин
Заброшенных, чей смысл в своем воспоминаньи
Творец воссоздает один.

За скалы убежав, скрывался пес голодный
И ждал, поджавши хвост меж ног,
Ухода нашего, чтоб оторвать свободно
Им недоеденный кусок.

— И всё же будешь ты такой, как мерзость эта,
В которой всё — чума и гной,
Звезда моих очей, луч солнечного света,
Ты, моя страсть и ангел мой!

Да, будешь ты такой, царица вожделений,
Когда, заслыша Смерти зов,
Уйдешь ты, под травой и зеленью растений,
Тлеть одиноко средь гробов.

Тогда, моя краса, скажи толпе проворной
Тебя съедающих червей,
Что образ я храню и лик нерукотворный
Уж разложившихся страстей!

DЕ РRОFUNDIS СLАМАVI

Молю о жалости, единая Отрада,
Со дна угрюмых бездн, где сердце пленено.
То мрачный мир, кругом всё сыро и темно,
И в сумраке плывут неведомые гады.

Шесть месяцев царит там солнце без тепла,
Других шесть месяцев земля покрыта тенью:
В полярной той стране одно лишь оскуденье;
— Ни зелени, ни струй, ни птичьего крыла!

На свете ничего ужасней быть не может
Той ночи, с Хаосом первоначальным схожей,
И злой холодности тех ледяных лучей;

Завидую судьбе последних я зверей,
Могущих в сне тупом забыть земное бремя,
Так медленно клубок разматывает время!

ВАМПИР

О ты, которая ножом
Мне сердце скорбное пронзила
И, словно стадо бесов, в нем
Всё размела и истребила.

Ты, для кого душа моя
Постелью стала и владеньем,
К тебе навек прикован я,
Как каторжник к своим мученьям,

Как игрока упрямый взор
К столу, как пьяница к стакану,
Как падаль к червю, и не стану
Скрывать проклятый мой позор!

Я попросил кинжал проворный
Вернуть мне волю прежних дней;
Я захотел, чтоб яд тлетворный
Помог трусливости моей.

Увы! от яда и кинжала
Мне был презрительный ответ:
«Судьбе ничтожный раб не жалок,
И для тебя свободы нет.

Безумец! — Если мы, оковы
Разбив, тебя освободим,
Ведь поцелуем ты своим
Труп воскресишь вампира снова!»

ЛЕТА

На сердце мне приляг, душа глухая,
Любимый тигр, ленивый, томный зверь.
Я погрузить ладонь хочу теперь
Во тьму волос, их трепетно лаская.

В душистые одежды я твои
Вновь погрузить главу хочу больную,
Вдыхая вновь, как розу неживую,
Дух сладостный былой моей любви.

Я спать хочу! Мне жизнь уж надоела!
В пленительном, как Смерть глубоком сне,
Свой поцелуй прижму я в тишине
К холодному, сверкающему телу.

Чтоб заглушить мой утомленный стон,
Я падаю к тебе в изнеможеньи,
В твоих устах река течет забвенья,
И Летой ласк твоих я упоен.

Моей судьбе, отныне мне желанной,
Я предался, принявший свой удел
Покорный раб, который захотел
Разжечь огонь, ему на пытку данный.

Я буду пить, чтоб горе без следа
Залить, яды снотворные, подруга,
Припав к концам груди твоей упругой,
Сердечных мук не знавшей никогда!

«С Еврейкой гнусною на ложе засыпая…»

С Еврейкой гнусною на ложе засыпая,
Как рядом с трупом спит другой застывший труп,
Я стал мечтать вблизи продажных этих губ
О женщине родной, желанием сгорая.

Предстала предо мной краса ее святая,
Взор, весь исполненный огня и нежных грез,
Благоуханный шлем ее густых голос, —
И память их я звал, для страсти оживая.

О, как бы целовал я стан упругий твой,
От свежих ног твоих до кос смолисто-черных
Запасы истощив ласк жгучих и повторных,

Когда бы, ввечеру, невольною слезой
Ты раз один могла, жестокая царица,
Затмить блестящие, холодные зеницы.

ПОСМЕРТНОЕ РАСКАЯНЬЕ

Когда ты будешь спать, красавица родная,
Под черным мрамором и грудою венков,
И заменять тебе и замок и альков
Дождливый будет склеп и яма ледяная;

И камень, грудь твою пугливую сжимая
И бедра томные под тяжестью оков,
Не даст тебе дышать и жаждать новых снов,
И в даль не убежит нога твоя младая,

Могила, друг моей мучительной мечты
(Могила ведь всегда поймет мечту поэта),
Шепнет среди глухой и вечной темноты:

«Какая польза в том, что вы ушли со света,
Не испытавши нег и сердце погубя?»
— И жадный червь войдет раскаяньем в тебя.

КОШКА

Прекрасный зверь, иди ко мне на грудь.
Не выпускай когтей пока ты,
И дай ты мне глазами потонуть
В зрачках из стали и агата.

Когда рукой ласкаю долго я
И голову твою, и спину,
С отрадою всё новою скользя
По искрометной шерсти длинной,

В уме жену я вижу. Взор ее,
Как у тебя, мой зверь любимый,
Пронзителен, как жала острие.

И с ног до головы родимой
Пьянящий дух, опасный аромат
Вкруг тела смуглого дрожат.

DUЕLLUM