Марина Струк - Обрученные судьбой

• Название: Обрученные судьбой
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

Начало XVII века. Время крови, разногласий и войн на Руси. Время Великой Смуты.

Именно в это время судьба сводит литовского шляхтича Владислава Заславского и Ксению, дочь московского боярина Калитина. Они не должны были встретиться, они слишком разные по вере и обычаям. Они должны быть врагами, ибо их народы схлестнулись меж собой в жестокой и кровавой войне. Они должны ненавидеть друг друга, ибо его сестра была угнана и убита русским боярином, а один из ее братьев погиб при битве под Кромами от руки польского наемника.

Но у судьбы свои правила и свои планы. Для каждого на этой земле. Судьба решила, что они должны встретиться. Судьба решила соединить их. Наперекор всем событиям, наперекор остальным людям, наперекор их собственной воле…

И придет любовь. Как благословенный дар…

Вот только каким будет это дар судьбы для них — на счастье или на горе? И каково это, когда сама судьба обручила тебя, навеки соединяя твою руку с тем, кого ты любить не должен?

---

Ксения выгнулась на лавке от боли в сердце, что захватила ее после этой мелькнувшем молнией эпизоде, стиснув зубы, чтобы не закричать, как кричала тогда. Задышала часто, заколотилось сердце в груди. Я хочу к нему, туда, во двор, — вдруг пришло в голову. Хочу ощутить под руками теплоту его кожи, услышать стук его сердца. И ничто не удержит меня ныне…

Ксения уже поднималась, когда где-то в глубине леса ухнул несколько раз глухо филин. Она замерла на миг, перепуганная этим лесным звуком, а потом даже дышать перестала, заметив, как поднялась на печи Любава, быстро спустилась вниз и, набросив на плечи и голову плат, стараясь двигаться, как можно тише, вышла из избы в темноту двора. Ксения тут же села на лавке, ошеломленная внезапной догадкой, что промелькнула в голове. Что же понадобилось хозяйке на дворе ночью, когда там Владислав стоит? Тут же вспомнилось, как натирала Любава жиром обнаженную грудь шляхтича, когда тот лежал на лавке предбанника, обессиленный, после того, как вынесли его из жара парной, как ныне произнесла каким-то странным голосом слова об упрямстве Владислава.

Она стала быстро искать под лавкой сброшенные перед сном поршни ногами, одновременно пытаясь разглядеть хоть что-то в щель между створками. А потом вдруг сорвалась с места, и как была босиком, помчалась прочь из избы, видя перед собой только женские пальцы на крепкой мужской груди. Еще на пороге сеней она заметила, как медленно приближается Любава, белеющая в темноте ночи, к широкоплечей фигуре, что стояла, облокотившись о замет.

Я сейчас закричу и перебужу всех, решительно подумала Ксения, сжимая косяк двери с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Пусть лучше за младенцем своим смотрит, чем по чужим мужикам шастать!

А потом где-то в лесу что-то крикнули по-польски, и Любава ухватила Владислава за плечо, разворачивая к себе лицом. Ксения тут же сорвалась с места и легко побежала к ним, испытывая какое-то странное желание ударить кого-то из тех двоих. О, с каким удовольствием она вцепится в эти шелковые волосы, неприкрытые платом! Вот чем пошла завлекать эта ведьма, подумала со слезами Ксения, как никогда остро ощущая, как легка ныне ее голова без тяжести длинных кос. Но когда ей осталось менее десятка шагов до замета, где они стояли, Любава вдруг побежала прочь от Владислава, что-то крикнувшего сторожевому в темноту. Мимо сенника со спящими ляхами, за ворота скользнула, сквозь распахнутые створки которых Ксения заметила, как метнулся навстречу хозяйке займища кто-то в белом, подхватил на руки и закружил в воздухе.

Сначала Ксения подумала, что то леший вышел из леса, настолько огромной показалась ей фигура, схватившая Любаву, и она едва сдержалась, чтобы не кинуться к Владиславу, тоже наблюдающему за этой встречей, чтобы искать у него защиты от этого лесного духа. Но приглядевшись, она заметила кирасу, блеснувшую в скудном луче луны, прятавшейся ныне за темными облаками, а потом поняла, что за нежданный гость пожаловал в займище. Не гость даже, а именно хозяин, поправила себя Ксения мысленно.

Тем временем Досифей опустил на землю Любаву, а потом снова приник к ней в глубоком поцелуе, будто не в силах отпустить ту от себя. Та прильнула к нему, обхватив руками, и опять две фигуры слились в одну большую, белея в темноте летней ночи. А потом фигуры разъединились, влюбленные взялись за руки и скрылись из вида наблюдающих за ними, ушли в лес, чтобы побыть наедине после долгой разлуки.

Ксения перевела взгляд на Владислава и вдруг заметила, как опустились его плечи, как дрожит рука, которой он держится за замет. Как же ей было бы тягостно, коли он оставил бы ее в болезни, как она поступила с ним! И она вдруг сорвалась с места, за миг преодолела этот десяток шагов, что разделял их, ранее казавшиеся ей такой пропастью, и, буквально врезавшись в него со всего маху, обхватила его руками, цепляясь в ткань жупана на груди, пряча свое лицо у него на спине. Владислав сначала замер, а потом положил свои ладони на ее пальцы, сжал их ласково. Ксения ощущала всем телом, какая мелкая дрожь вдруг стала бить шляхтича, испугалась, что кумоха возвращается к нему.

— Тебе надо под кров! В тепло!

— Нет! — отрезал Владислав яростно, не давая ей вырывать ладони из его рук. А потом добавил мягче, почувствовав, как она замерла за его спиной от его рыка. — Нет, я не болен. То не хворь.

Владислав потащил ее за руку из-за своей спины, и она подалась, шагнула, уступая его молчаливому напору, его требованию. Он тут же взял ее лицо в ладони, заглянул в глаза, словно пытаясь в них что-то разглядеть.

— Ты снова со мной? Ты вернулась из забвения? — наконец прошептал он, и едва сдержал разочарование на лице, когда она покачала головой, насколько позволял плен его ладоней.

— Я помню почти все, — призналась Ксения. — Но с того дня, как мы были в лесу последний раз, и до того дня, как уехала из вотчины в скит, все по-прежнему скрыто от меня. Но…

— Но…? — подхватил Владислав, вынуждая ее договорить фразу, которую начала, но не продолжила, опустила глаза от его лица, снова скрываясь от него за той пеленой тоски, что стала затягивать ее лицо. Нет, он не отпустит ее ныне, когда она так близка к тому, чтобы снова стать его Ксенией, той, что была прежде!

— Но я вспомнила одно в день нашего приезда на этот двор, — прошептала она, по-прежнему отводя глаза от его пристального взора. — У Любавы младенчик. Девочка. Такая крохотная, такая… такая красивая… Я тяжела была от тебя, верно?

Владислав вдруг крепко обнял ее, прижимая ее голову к своему телу, и Ксения приникла к нему, словно ища защиты от горя, что неизменно возникало при воспоминании о дитя, которого им так и не суждено было увидеть.

— Не надо, не вспоминай, — попросил он, но она покачала головой. Ей просто необходимо было рассказать кому-то о том, что она вспомнила недавно. Почему бы не ему, тому, кто тоже потерял кроху, которого она так и не доносила до срока? Ведь именно в нем она ныне увидела свое исцеление от той боли, что глухо ныла в глубине сердца.

— Я помню только, что очень ждала, когда дитя появится на свет, — прошептала она, чувствуя, как слезы накатились на глаза, угрожая вскоре сорваться с ресниц и покатиться по щекам. — Помню то ощущение, когда внутри твоего тела живет твой ребенок. Помню его шевеления, как он иногда стучал тихонько изнутри, мол, вот он я, скоро буду с тобой.

Владислав сомкнул веки и прижался губами к ее непокрытым волосам, чувствуя, как та боль потери, что терзала ее душу ныне, перетекает с каждым ее словом в его сердце, заставляя его сжиматься, да так что дышать стало трудно.

— Мне оставалось несколько месяцев до срока. Я должна была разродиться на Сороки {4} в самом начале весны. Я представляла себе этого ребенка, думала о нем. Именно он стал моей поддержкой, когда душа плакала от разлуки с тобой, я помню это щемящее чувство, хотя и не помню, как мы расстались с тобой. Была зима, когда я потеряла его. Я помню снег, на который смотрела потом в слюдяное окошко.

Она еще крепче прижалась к нему, и он обнял ее, прижимая к себе. На его руку упала первая горячая слеза, сорвавшись с длинных ресниц.

— Я плохо помню, что тогда случилось. Только кровь. Везде, везде кровь — на моих руках, на рубахе, в постели. Дикая боль, разрывающая нутро. И лица… целый ворох лиц надо мной. Я не знаю, кто это, не помню, — Ксения замолчала, вспомнив вдруг кровавый след от ее собственных пальцев на мужском лице с острой светлой бородкой и усами. Молчал и Владислав, воскрешая в памяти слова Северского: «…Я лично выдавил этого ублюдка из ее утробы…».

— Это была девочка, — глухо прошептала Ксения, пряча заплаканное лицо на груди у Владислава, сжимая с силой ткань его жупана. — Я узнавала потом у повитухи. Маленькая девочка. Не мальчик, как мы думали. А я даже не знаю, куда схоронили ее тело. Ведь они должны были схоронить ее, верно?

Но Владислав не мог ответить на этот вопрос — он даже предположить боялся, куда московиты хоронят таких нерожденных детей и хоронят ли, потому просто молчал. А Ксения вдруг замерла, обдумывая мысль, что пришла к ней в голову в этот момент. Потом подняла на него взгляд, пристальный, всматривающийся в его глаза, чтобы уловить каждую эмоцию, что промелькнет в них, когда она произнесет те слова, что так настойчиво бились в уме.

— Я хочу поехать туда! Хочу поехать в вотчину моего мужа, — Владислав был благодарен провидению, что ныне на дворе хоть и летняя, но все же темнота, не дневной свет, а потому Ксения не видит его лица. Ведь эта просьба была настолько неожиданна для него, настолько ужасающа для него, что он не сумел быстро взять себя в руки. — Я хочу поехать туда. Любава говорит, что я могу вспомнить то, что до сих пор скрыто от меня забвением. Да я и сама ныне чую, что это то самое место, где надо быть. Прошу, давай завернем в земли моего мужа. Я ведь помню, они в приграничье.