Марина Струк - Обрученные судьбой

• Название: Обрученные судьбой
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

Начало XVII века. Время крови, разногласий и войн на Руси. Время Великой Смуты.

Именно в это время судьба сводит литовского шляхтича Владислава Заславского и Ксению, дочь московского боярина Калитина. Они не должны были встретиться, они слишком разные по вере и обычаям. Они должны быть врагами, ибо их народы схлестнулись меж собой в жестокой и кровавой войне. Они должны ненавидеть друг друга, ибо его сестра была угнана и убита русским боярином, а один из ее братьев погиб при битве под Кромами от руки польского наемника.

Но у судьбы свои правила и свои планы. Для каждого на этой земле. Судьба решила, что они должны встретиться. Судьба решила соединить их. Наперекор всем событиям, наперекор остальным людям, наперекор их собственной воле…

И придет любовь. Как благословенный дар…

Вот только каким будет это дар судьбы для них — на счастье или на горе? И каково это, когда сама судьба обручила тебя, навеки соединяя твою руку с тем, кого ты любить не должен?

---

Ах, крикнуть бы ныне в голос, что в лесу ляхи укрылись от ворогов своих! Но рука Владислава крепко зажимала ей рот, лишая такой возможности. Она скосила глаза сначала в одну сторону, где один из пахоликов замер, нацелив самострел прямо в центр медленно двигающейся по лесу русской пехоты, что следовала за всадниками. А потом взглянула на побледневшую Катерину, которая прижалась отчего-то к лошади ляха своего да что-то шептала беззвучно губами. Той-то рот не зажали! Отчего-то стало горько вдруг от подобного недоверия со стороны Владислава, забылось, что сама недавно хотела кричать в голос. Покатились по лицу горячие слезы, редкие, одна за другой срывались с ресниц и падали прямо на пальцы Владислава.

А потом, когда вновь поехали по лесной дороге всадники, замыкая отряд, о чем-то громко переговариваясь на ходу и смеясь в голос, а Ксения вздохнула украдкой, всхлипнула бы громко, коли рот был бы не зажат, вдруг опустилась рука Владислава, давая ее голосу свободу. Она застыла, ошеломленная подобным жестом, распахнула глаза, глядя только на этих проезжающих мимо русских воинов, даже не подозревающих, что за ними следят чужие глаза из зелени листвы.

Распахнулись пересохшие губы, но ни звука не сорвалось с них. Не смогла Ксения окликнуть проходящий мимо русский отряд, как ни требовал того разум настойчиво. Только глаза закрыла, чтобы не видеть, как уходит из ее жизни последняя надежда вернуться к родичам своим. Навсегда…

Снова за стеной шатра раздался долгий глухой кашель, вырывая Ксению из ее мыслей горьких. А потом сжалось сердце от невольной тревоги — отчего так раздирает грудь Владислава ныне? Неужто кумоха подкралась из болот и терзает его тело? Всему виной был тот дождь, что зарядил тем же вечером, когда они встретили русский отряд. Он лил плотной стеной, будто кто-то сверху перевернул большой чан с водой. А холод ночей жнивеня, когда так обманчиво были теплы дни, но едва солнце скрывалось за тучами, пробирало до самых костей, довершил то, что начал дождь.

Первым занемог Ежи, и Ксения ничуть не удивилась тому. Она вообще удивлялась этой стойкости и силе этого усатого ляха, словно в этом постаревшем теле был молодой мужчина. Но вот сырость и холод все же достали его до «самых печенок», как он говорил, скрутили спину, боль вгрызлась в колени. Каждый переход давался ляху с большим трудом, и Владислав стал сокращать путь по времени, понимая, как выматываются люди из-за этой непогоды.

Ксения же почти не мокла под этим дождем — шляхтич надежно укрывал ее свои плащом, согревал теплом своего тела, к которому она уже без стеснения прижималась, пытаясь согреться в эти холодные дни. Не позаботились для них с Катериной о теплых епанчах или на худой конец, телогреях подбитых ватой, вот и мерзли они в своих тонких одеждах. Вначале Ксения, правда, сторонилась Владислава, завидуя Катерине, что не обращала внимания на остальных и с первых же холодов прижималась теснее к своему ляху, крепко обнимая того руками. Потом, к полудню, когда от холода зуб на зуб не попадал у Ксении, стало не до стыда, с наслаждением приникла к широкой груди, слушая мерный стук мужского сердца. Бывало, что она засыпала, убаюканная этим тактом и теплом, что окутывал ее Владислав, так и спала весь переход, надежно укрытая от посторонних глаз полой его плаща.

Правда, иногда это играло с ней дурную шутку. Вот, например, пару дней назад, когда они встали на стоянку, она еще была во власти сна, когда Владислав легко тронул ладонью ее щеку, провел пальцем по ее губам. И она сама подняла руку и повторила его жест, наслаждаясь ощущениями, что вызывала в коже его короткая щетина на щеках и подбородке. Владислав уже несколько дней, как сбрил свои усы и бороду, представ перед ней таким, будто только сошел из ее картинок, что по-прежнему мелькали в голове. Только тонкий шрам, спускавшийся от левого уголка губ параллельно ямочке на подбородке, был нов для нее, она не видела его в своих воспоминаниях.

Именно поэтому Ксения вдруг погладила этот шрам кончиками пальцев, ощущая в себе желание коснуться его губами, стереть ту боль, которую Владислав испытал, получая эту рану. Владислав перехватил ее пальцы и прижал к губам, сгоняя своими горячими губами остатки сна, кружащие ей голову, и она тут же вырвала руку из его ладони, злясь в который раз на себя и свое глупое сердце, что мигом вдруг подпрыгнуло в груди от этой ласки. Хорошо, что более она не спала во время переходов — грудь Владислава сотрясал такой кашель, что слышали, верно, за версту. А нынче днем он вообще не умолкал ни на миг, и вот ночью тоже…

Ксения повернулась на другой бок, закрыла глаза и попыталась унять свое сердце, что снова заныло от тревоги. Оно так и гнало ее прочь из палатки. Но чем она может помочь ныне ляху? Она и трав-то никаких не знает.

Лучше не думать о ляхе, решила твердо она. Негоже совсем день-деньской о нем размышлять да еще и ночью покоя не находить из-за него. О муже надо думать, достойнее все ж будет. Ксения до сих пор так и не могла воскресить в памяти ни облик своего мужа, ни картинки с ним. Она уже вспомнила всех, кто был ранее в ее жизни и так нежданно забылся по какой-то причине, даже некоторых ляхов, что шли ныне в хоругви Владислава. И что странно — она вспомнила все, что случилось до момента в лесу, когда она собирала чернику, а после потерялась во времени под руками и губами Владислава. Что касается ее жизни до той встречи с Владиславом, так перевернувшей ее жизнь, то тут воспоминания были выборочные: усадьба в целом, некоторые девки, церковь на краю села, холопы. А вот муж… Мужа в них не было. Будто кто-то стер его из памяти. И как ни пыталась Ксения воскресить его облик, ее тут же охватывало какое-то странное чувство, смесь липкого страха и животного желания запрокинуть голову и завыть в голос то ли от тоски, то ли от боли.

И Марфута… Ее рыжая смешливая постельница. Подруга ее детства, отрочества и юности. Где она, ее лисонька, как звал ту иногда Михась? Михась… Ксения открыла глаза. О Господи, неужто никогда более она не увидит своих родичей? Неужто никогда не прижмется к отцу, не получит его отеческий поцелуй в лоб, слегка колючий от длинной бороды? Она часто ловила себя на том, что несмотря на то, что так яростно отвергает возможность жить счастливо в той далекой для нее Ляхии, куда везет ее ныне ляшский пан, она все же думает о том уже не так, как в первые дни их пути. И как ей покойно и отрадно, когда бьется сердце Владека под ее рукой… Владек…

С тихим шелестом вдруг отодвинулся полог шатра, впуская в тепло, что образовалось от дыхания женщин, прохладу и неровный свет занимающегося утра. Ксения тут же села, повернулась на звук, желая посмотреть, кто помешал их сну, ведь небо только стало сереть, еще даже не порозовело от лучей солнца за краем земли.

— Панна, выдь! — коротко приказал Ежи и, крякнув от боли, выпрямился, опуская полог на место. Ксения выскользнула из-под плаща, нашла подле постели тонкие чоботы, что когда-то выдали ей при приезде в скит, и поспешила выйти из шатра, зябко поеживаясь от холода, что тут же проник под тонкие одежды, побежал по спине и ногам. Она взглянула на Ежи из-под бровей, недовольная, что ее вытащили на этот холод, а потом тут же замерла, ощущая уже холод не на теле, а в самом сердце. Никто из пахоликов уже не спал, сидели вкруг Владислава, хмурые, заспанные. Тот же лежал между ними, будто спал крепким сном, но Ксения отчего-то сразу поняла, что не сон вовсе удерживает шляхтича на земле.

— Что? — только и смогла выдавить из себя она, повернувшись к Ежи. О Господи, она и не замечала ранее никогда, насколько тот стар, и как глубоки его морщины, прорезывающие обветренную кожу его лица! Или что-то состарило его ныне…?

— Пан шибко плох. Горячка у него нынче ночью началась. И кашель этот… Ты в травах разумеешь?

Как бы Ксении хотелось ответить положительно на этот вопрос, но она не разбиралась в знахарстве, ни к чему ей было то, ведь в вотчине была своя травница. Да и потом в скиту…

— А она? — кивнул Ежи на шатер, где по-прежнему сладко спала Катерина. И снова Ксения покачала головой. — Дьявол и его преисподняя! Я не могу его потерять!

Он отошел от Ксении, принялся крутить ус, что-то обдумывая напряженно. Ксения же на негнущихся ногах направилась к месту, где лежал Владислав на траве. Снова его скрутил тяжелый приступ кашля, и Ксения с ужасом услышала, как он хрипит при том. «Уходи, кумоха, откуда пришла, уходи!», заклинала она про себя, вглядываясь в лицо шляхтича. Казалось, он просто спит, если б не алело так лицо его от жара, что пожирал его ныне изнутри.

— Перенесите его в шатер, ну же! — прикрикнула Ксения, видя растерянность обступивших шляхтича пахоликов. А потом повернулась к Ежи. — Нам нужно займище. Любое. У каждого хозяина есть медвежий жир. Хорош он от кумохи, коли она тело сжигает так, как ныне… Пошли людей кров искать в округе.