Сьюзен Флетчер - Колдунья

• Название: Колдунья
• Автор: Сьюзен Флетчер
• Издательство: Азбука-Аттикус
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-389-02240-9

Почти сто лет назад официально закончилось Средневековье, но на Британских островах по-прежнему казнят обвиненных в колдовстве.

У Корраг так погибла сначала бабушка, а потом и мать. Теперь и сама юная знахарка брошена в тюрьму, а на городской площади неспешно строится эшафот. Для суеверных обывателей она проклятая ведьма, для узурпатора Вильгельма Оранского — свидетельница преступления, совершенного его вассалами в горах Шотландии. Но кем она станет для ирландского священника, которого привела в эту северную глушь секретная миссия?

---

— Как Кора, — сказала я. — Ее сожгли за ребенка, который вышел из материнской утробы синеньким.

— Не ее вина?

— Нет.

Языки пламени танцевали друг с другом. Я слышала рокот в животе у кобылы, которая наелась сена.

— Торнибёрнбэнк… — сказал он. — Да, я знаю это место. Клевер. У тамошних коров самое сладкое молоко, я пил его, когда был маленьким. Горбатый мост. И то вишневое дерево…

— На нем росли отличные вишни.

Он кивнул:

— Росли. Мой брат любил их. Он все любил.

— Все дерево?

— Всю деревню. С ее толстыми коровами. С ручьем, полным рыбы. И людей тоже… — Он подбросил хворосту в огонь. — Мой брат говорил, что люди там неприветливы. Что они волком смотрят даже на своих, а воровать у злюк менее грешно, чем у добросердечных.

— Некоторые из них были добрыми, — отрезала я.

Я подумала о миссис Фозерс с ее синяком в форме ладони. О мистере Пеппере, которого никогда не интересовали дела Коры или мои.

Он потер плечом подбородок:

— Некоторые. В самую темную ночь на небе можно найти звезду или две. Но…

Он смотрел на огонь с такой глубокой тоской, что я захотела спросить его об этом. Однако спрашивать не пришлось.

— Мы воровали там, — сказал он. — Когда я был моложе, мы украли несколько гусей. Моему брату этого показалось мало, и он вернулся за парой толстых коров. Забрал их у фермера, который в кровь избивал скот палками, а это ведь нехорошо. Я был там. И помогал брату. — Он поднял два пальца. — Две коровы. Мы никогда не забирали больше, чем нам надо, и никогда не оставляли человека ни с чем.

— А потом? — Я, кажется, уже знала ответ.

— Они пошли туда в третий раз.

Он долго молчал, и было слышно, как в верхушках деревьев поет ветер. Я чуяла запахи сосен и дыма.

— Его повесили в Хексеме. Этой зимой будет три года.

Я видела это. Я вновь была там и видела ворон, замерших в ожидании. Они радостно закаркали, когда люки раскрылись с громким «бах».

— У него была желтая борода?

— Да. Ты видела?

Я сказала ему, что часто вижу это в своей голове — тот рывок, когда веревка вытягивается во всю длину.

— Все они были из ваших?

— Мой брат, дядя, трое друзей.

Он ничего больше об этом не сказал. Вообще молчал в тот вечер, обронив только: «Ты можешь спокойно спать здесь». И я ему поверила. Спокойно спала под материнским плащом, вдыхая ночной воздух.

Да, об этих смертях больше не было сказано ни слова. Я знаю, некоторые люди считают, что говорить о чужой смерти нехорошо, словно это заставляет несчастного пережить смерть во второй раз. Возможно, ему казалось, что его брат снова умирает в тот вечер, у огня, пока мы жуем козлиное мясо. Он выглядел таким печальным. Тер глаза. Да, воровать плохо, даже курицу стянуть грешно или пару репок, но разве такие проступки заслуживают эшафота, а эти люди никогда ничего такого не делали.

— Мне жаль, — сказала я.

Он кивнул:

— Мы забрали двух коров, а они забрали пять человеческих жизней.

Я, однако, не думаю, что наши разговоры о покойных заставляют их умирать снова. Мне кажется, это помогает им оставаться живыми. Но каждый считает по-своему.

Таким я его запомнила. С красноватым румянцем на лице, который, как я догадывалась, был у него с рождения и которого никакими травами не обесцветить. Пятно распространялось от брови кверху. Оно было цвета сливы и блестящее — Коре бы понравилось. Ей всегда нравились черты, отличающие человека от остальных. Она говорит, что в них кроется истинная красота.

Другие болотники держались в тени или спали, а Слива все время был рядом со мной, словно сам этого хотел. Возможно, так оно и было. Возможно, он чувствовал себя ближе к брату, общаясь с девчонкой, которая видела ужасную гибель бедняги. Не знаю.

— Ты идешь? — обычно спрашивал он.

— Куда?

Куда бы мы ни шли, путь лежал по лесу. Слива шагал по старым тропам. Приводил меня к ручьям, что сверкали от обилия рыбы, и мы собирали вместе ягоды и хворост.

— Вот так, — говорил он, — можно поймать рыбу.

И его движения становились неторопливыми. Он шевелил рукой так медленно, что рыба думала, будто это всего лишь водоросль, пока «водоросль» не выхватывала ее резким движением из воды со словами: «Вот! Видишь?»

Он научил меня коптить рыбу и отделять мясо от костей. Я шептала добыче: «Благодарю тебя», когда ела, а болотник улыбнулся и сказал: «Корраг, она тебя уже не слышит».

Сидя у костра, он показал, как свежевать кролика, как использовать его мех. При помощи мха и толстых веток мы починили маленький навес, под которым сбивались в кучу во время сильного дождя. Он показал мне, как это сделать. А однажды я спросила: «Ты знаешь что-нибудь о грибах?»

Он не знал. Так что я отвела его в самую темную чащу и назвала грибы поименно. Показала бледную бархатистую изнанку их шляпок. От этого у меня полегчало на душе. Я ведь чувствовала, что беру у него больше, чем даю, а мне нравится давать больше.

Он был самым лучшим рассказчиком. Историй у него было много, очень много. Должно быть, он понял, что мне нравится слушать о необычном, о диком. Когда мы вместе очищали цветки чертополоха от листочков, или трясли деревья, чтобы с них посыпались гусеницы, или сидели у огня с бульоном, он говорил. Я, бывало, просила: «Расскажи мне о…»

Иногда его истории были такими чудесными, что я слушала не дыша. Поведанные шепотом сказы о луне, окрашенной в красный цвет, или о мальчике, который был мудрее любого из взрослых, или о зеленых огнях в северном небе. О яичной скорлупе с тремя желтками внутри. Он говорил, что однажды его ранили и он, очнувшись, почувствовал, как шершавый язык слизывает сочащуюся кровь; то был лисий язык.

«Лиса?» — удивилась я.

Да, он был уверен в этом.

У него были и разбойничьи байки. Не его собственные — он ведь сказал, что сам никогда не разбойничал в истинном смысле этого слова.

— Это о людях, что были до меня… Они жили в жестокие времена. Таились, подкрадывались, налетали в сумерках, сражались с пограничной стражей, бежали из тюрем… Они жгли все фермы, которые грабили, поэтому ночное небо было в огне и искрах. Сплошь оранжевое.

— Как будто солнце взошло рано, — сказала я.

В то же время я недоумевала: «Почему? Почему люди выбирают такую жизнь? Почему становятся убийцами и поджигателями? Почему приносят горе другим?» Это не имело смысла для моих маленьких ушей и ничего хорошего в этом не было — я так и сказала:

— Есть другие способы выжить.

Он вздохнул:

— Да, возможно. Но в наших местах это всегда было единственным способом. Столько ненависти в здешнем воздухе… До сих пор можно почуять ее в лесном дыму и услышать в ветре… Скотт способен зарезать англичанина, но он ни за что не отдаст свою жизнь за родича-шотландца, и англичане ничуть не лучше. За мою жизнь ничего не изменилось. И не изменится. Слишком много вражды и обмана, чтобы наш мир когда-нибудь очистился от них. — Он покачал головой. — Политика…

Это заставило меня задуматься. В сумерках среди падающих с деревьев капель я сказала себе: «Шотландия». Если бы не здешняя манера говорить, я бы чувствовала себя так, словно нахожусь в Англии.

— Вражда и обман? — переспросила я.

Он скосил на меня взгляд. Прищурил глаза:

— Ты мало знаешь о странах, так ведь? О престолах? О преданности? — Слегка качнув головой, Слива добавил: — Если ты едешь на северо-запад, моя малышка, тебе необходимо узнать побольше.

В тот вечер мы сидели у костра. Я втыкала иголку в кожаные лоскуты, и, пока я шила куртку, он выкладывал мне то, что называл необходимыми знаниями или истинами:

— Шотландия — это две страны.

Я уколола большой палец:

— Две Шотландии?

— Англичане говорят, что одна, — сказал он. — Но они ошибаются на этот счет. Хайленд и Лоуленд. Как два разных мира.

Он бросил в огонь сосновую ветку. Ее сладкий дым напоминал о Рождестве.

— А это какая? В которой мы сейчас?

— Это приграничные земли, — сказал он, — которые во многих отношениях тоже являются обособленной страной. Но к ним примыкает Лоуленд, он недалеко отсюда — зеленый и богатый. Довольно густо населенный. Там живет культурный народ, — во всяком случае, им самим нравится так считать. Они говорят, что лучше образованны, более мудры, чем остальные в наших краях. Они говорят на английском, как и мы. Это земли королей — Мария, которая теперь мертва, приехала в свой замок Ботвелл, он недалеко отсюда. А еще есть Эдинбург, величественный и закопченный, но это настоящий город. — Он покачал головой. — Я никогда не увижу его. Самый крупный город, на который мне довелось посмотреть, — Карлайл.

— Он большой. Так говорила Кора.

— Но не такой огромный, как Эдинбург. Я слышал, там есть высоченный замок — можно увидеть Лондон. Еще там повесили епископа на стене дворца, а каждый новый король или королева проезжает по Королевской Миле — людские толпы могут приветствовать их криками и рукоплесканиями.